Там его начали уговаривать принять «огненное крещение», и он, поколебавшись. согласился. Дядя, узнав об этом, запаниковал. Из-под зеленого сукна был вытащен рапорт Барадулина… В нашей практике это называется – «приделать бумаге ноги».
Высылка Селиванова в Суздаль была обставлена как дело огромной государственной важности, чреватое опаснейшими осложнениями. За Старцем, глубокой ночью, приехал сам обер-полицеймейстер, не объявив никому, куда и зачем его увозит. Коляску для путешествия готовили в доме министра духовных дел и народного просвещения князя Голицына. Маршрут сохранялся в глубокой тайне. Тем не менее купцы Солодовников и Кузнецов сумели получить эту информацию и, не дожидаясь утра, поскакали вдогонку. На станции Тосно они нагнали коляску и стали умолять сопровождающего, следственного пристава, разрешить им проститься с изгнанником. Пристав должен был ответить категорическим отказом. Почему же он все-таки разрешил свидание? Побоялся шума, который мог бы раскрыть всю операцию, – так объяснил это пристав в особом рапорте. Далее он описал, как оба купца-миллионщика бросились пред Старцем на колени, осыпали поцелуями его руки и обливали их горькими слезами, а он между тем благословлял их и давал последние наставления и ободрения. Со своим проводником Селиванов поначалу был сдержан и недоверчив, не принимал пищи из его рук, но потом оттаял и много говорил о том, что по примеру апостолов, которые так же были скопцами, готов сносить любые гонения и в будущее смотрит без страха. По приезде в Москву стал просить задержаться дня на три для встречи с учениками, за что пристав получит от них такую награду, «которая может быть для него весьма значительной». Старец, приравнивавший себя к апостолам, совсем неплохо ориентировался в земных делах!
В Суздале были приняты все меры для изоляции Селиванова. Настоятель монастыря получил подробные инструкции: никаких посещений, никакой переписки, никаких посылок, даже под видом милостыни. Строго следить за людьми, которые будут присматривать за Старцем и ухаживать за ним, «дабы не могли быть совращены от него в пагубное скопчество». Регулярно, раз в четыре месяца, присылать в Петербург подробные секретные отчеты – «в каком положении когда он будет находиться». Легальный доступ к Селиванову действительно был наглухо закрыт, хотя, наверное, не один Василий Будылин смог обмануть бдительную стражу… Но шумных эксцессов не было, и мифологический Искупитель все больше и больше отделялся от старика, тихо угасающего за монастырскими стенами.
Рассмотрим еще одного мифологического героя, которого скопцы чтили как Предтечу. Он тоже фигурирует в преданиях под множеством разных имен: то он Князь (Дашков, сопутствовавший якобы Петру III в его странствиях), то Граф (Иван Григорьевич Чернышев). В некоторых легендах о нем рассказывается как об инженерном полковнике, и действительно такой «чиновный еретик» существовал, но тщательное расследование показало, что это было другое лицо. Путаница имен продолжается и в полицейских документах. То Александр Иванов, то Александр Иванович Фомичев, то просто Александр Иванович… Окончательный вариант – Александр Иванович Шилов, – считается наиболее достоверным.
Необыкновенный ореол вокруг его имени был создан главным образом стараниями Селиванова, утверждавшего, что лучшего помощника, более близкого друга и наперсника у него не было за всю жизнь. Реально же он действовал лишь в самые ранние времена существования секты. Схваченный в 1775 году, все по тому же «делу» в селе Сосновка, он так и не вышел на свободу до самой смерти. Но посмертная его история оказалась гораздо богаче событиями.
Если надпись на его могиле была верна, Шилов родился в 1712 году в селе Маслово Тульской Губернии. До оскопления был женат, имел детей. Один из них, сын Епифан, подозревался в том, что именно он выдал отца властям. Несколько раз переходил «из веры в веру», то есть из одной секты в другую, и в каждой вере был учителем, но всякий раз разочаровывался: «не истинна вера, и постоять не за что!» Селиванов помог ему обрести то, чего он так долго искал. У Шилова не было одного глаза. По одной версии, его изуродовал тростью полковник Волков, после Сосновки, выведенный из себя непокорным поведением арестанта на допросах. Но те, кто особо преклонялся пред его памятью, уверяли, что Александр Иванович сам себе вырвал глаз – «из ревности по вере и чистоте».
Последние годы Александр Иванович провел в Шлиссельбурге – жалким арестантом по фактическому положению дел и местной знаменитостью в глазах не только товарищей по несчастью, но и начальства. Когда вновь назначенный комендантом крепости полковник Плуталов обходил камеры, Шилов обратился к нему по имени отчеству и сказал: «Будьте только милостивы к несчастным людям, и Бог кольми паче будет милосерднее к вам!» Плуталов был поражен: откуда узник знает о его назначении, тем более о том, как его зовут? Шилов отвечал: «У государя у престола людей много, а у господа Бога есть свои люди, живущие на Земле!». И добавил, что через две недели нового коменданта ждет царская милость. И точно – ровно через две недели Плуталов получил генеральство, крест и 400 душ крестьян. Необычайное уважение к Шилову комендант распространил и на других скопцов. Некоторые из них уже после своего освобождения из крепости нередко наведывались к нему в гости.
Чудеса продолжались и после смерти Александра Ивановича. В самый день его кончины прискакал из Петербурга курьер с золотым ключом (уж не Еленский ли?). Но высочайшее повеление – Шилова освободить и доставить в столицу – опоздало. Ввиду такого происшествия похороны были отложены на 12 дней, пока не пришло распоряжение, как их обставить. И проводили Шилова в последний путь не только со всеми христианскими обрядами, но и с такой торжественностью, какой ни до, ни после в этом суровом месте не наблюдалось. В процессии участвовало и все крепостное начальство, и все городские священники, и огромные толпы народа. Содержавшихся в крепости скопцов выпустили из камер и разрешили им проститься с усопшим. Правда, на погребении они не присутствовали, но из уважения к их горю комендант пересказал им все в самых трогательных подробностях. Он и сам был безутешен и все вспоминал, сколько раз Александр Иванович выручал его своими точнейшими и важнейшими предсказаниями.
Шилова похоронили у подножия Преображенской горы, близ берега Невы. Но через три года комендант разрешил провести перезахоронение в новую могилу, на вершине горы, и это опять было проделано с величайшими почестями. Широко пронесся слух, что покойник «оказался совершенно неповрежденным, как живой, только на одном пальце ноги почернел ноготь», – это было приписано тесноте гроба. У могилы была поставлена обширная деревянная часовня, простоявшая, правда, недолго. Поскольку это священное место словно бы само предлагало себя для совершения скопческих ритуалов над новообращенными, наиболее благоразумные из членов секты решили понапрасну не рисковать.
Но уже через несколько лет видные Петербургские скопцы построили на этом месте церковь и каменный дом, они же поставили на могиле помпезный памятник. Точность этой информации подтверждает авторитет самого Ивана Липранди, который специально ездил с дознанием в Шлиссельбург и привез подробное описание гробницы вместе с рисунками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149