– Да я не ревную. Просто думаю: вдруг тебе со мной не слишком хорошо? Так, пока есть, а сама ищешь получше.
– Ну, лучше-то трудно найти.
(Приписка на полях: привыкнув к недомолвкам и недоговоренностям, я домысливал за нее. Оля же – не ведала подтекстов, говорила ровно то, что говорила: не меньше – и не больше. А я, со змеиной усмешкой проницательности, видел в ее словах Бог знает что…)
7 марта
Вчера ты приехала поздно, глаза красны, вся встрепанная. Сообщила, что поссорилась с дедушкой и ушла из дома: теперь, если я тебя выгоню, будешь ночевать на вокзале. Честно – я не воспринял это всерьез. Ты всегда говорила о дедушке с большим уважением, мне казалось, что он к тебе сильно привязан… Если только ты не попросила его о чем-то таком, что было для него совершенно неприемлемым.
Я ждал какого-то удара. И когда этот удар (совсем не страшный, игрушечный) последовал, я отреагировал на него совершенно не адекватно. Твоя невинная просьба – взять с собой Эдика в компанию, куда мы завтра приглашены – показалась мне чудовищным вероломством и предательством, хоть и высказана она была так робко и трогательно, так смущенно. Мне бы сохранить хотя бы внешне спокойствие, так нет – завел речь об использовании моего хорошего отношения для устройства своих дел, о том, что я себя не на помойке нашел…
Когда ты, не отвечая на мои слова, затихла рядом, я, как ни странно, все же успокоился и смог заснуть. Утром, только увидел твою головку на подушке, не сразу вспомнил вчерашнее, только ощутил: хорошо! И вдруг окатила тяжесть, горечь.
Уходя на работу, оставил записочку:
«Леленька, родная!
Извини, пожалуйста, за вчерашние слова – я был, конечно, не прав.
Я тебя очень люблю и хочу быть с тобою рядом.
Если могу тебя в чем-то помочь – буду рад сделать так, как ты хочешь.
Целую».
На работе ждал звонка, тянул время, не выдержал – позвонил домой, но, конечно, никто не подошел. Еле высидел до вечера. Подходя к дому, подумал: если машина на месте – плохо. Вижу, стоит. Внутри все рухнуло. Лихорадочно открыл дверь – так и есть, ключи от квартиры висят на гвоздике. Ах, Лелька, ну зачем так…
Раздеваюсь – в комнате на столе записка.
«Здравствуй, Ленечка!
Зря спешишь отказываться от своих слов. Были несправедливые слова. Но ты можешь ошибаться. Я тоже люблю тебя. Но появился страх – обидеть тебя опять, причинить тебе боль. Прости!
Исчезаю ненадолго. Нужно разобраться в том, что происходит. Пожалуйста, не казни себя и не ломай. Все утрясется и будет хорошо.
До свидания.
Твоя О.»
Так тепло, светло от этой записки. Такое облегчение испытал… Какой же ты тонкий человечек! И лучше меня, чище, цельнее. При всех твоих заморочках и сердечной суматохе. Я все больше уважаю тебя. И тем обиднее тебя терять.
12 марта
С днем рождения, моя родная!
Ты много раз говорила, что не любишь этот праздник. Но это же твой день, потому что ты создана неповторимой и ни на кого не похожей, несущей радость.
Ты считаешь, что слова мало значат. Что же сказать тебе такого, чтобы слова имели смысл? Чтобы они смогли передать то, что я чувствую?
Я тебя вымаливал у Бога,
А теперь поверить нету сил.
13 марта
Вчера долго решал: как быть? Первый Лелькин день рождения с тех пор, как я ее знаю. Давно думал о том, как его провести, как дать ей почувствовать этот праздник. Как же теперь? Она захотела исчезнуть – вправе ли я навязываться? Потом махнул рукой, упаковал вместе с подарком свои стихи, написанные накануне, и поехал к ней на работу. По дороге купил цветы, которые она тут же и очень просто поставила в бутылку на окно. В дежурке у нее никого не было. Мы долго сидели там, тихо и постепенно разговариваясь. Под конец, когда могли появиться люди, Лелька сказала: «Знаешь, а ведь по правде меня никто никогда не любил»… Я ушел поздно, светлый и грустный, но надежда проснулась.
14 марта
Приезжал Антон. Он ждал этих дней, обрывал телефон, наконец, получив разрешение, тут же сорвался – с подарками, с вином, с надеждой. У меня появился после того, как они с Лелькой долго говорили в машине. Я Антошу просто не узнал. Он словно постарел на 10 лет. Слезы в глазах, лихорадочный румянец.
– Что с ним?
– Я ему все сказала.
Господи, думаю, вот уж не надо было…
– О чем?
– О нас с Эдиком. Объяснила, что теперь не могу к нему относиться как раньше.
Удар ниже пояса. Вот как! Из-за Эдика Антон получил отставку!
Антон был вне себя. Пил («мне теперь все равно…»), пытался объяснить мне (мне!), как ему дорога Лелька, как он надеялся, ждал…
Ольга угрюмо молчала, потом купила ему билет – и отправила обратно.
Я случайно нашел на кухне записку, которую. Антон засунул в хлебницу: «Оля! Я любил тебя больше всего на свете. Теперь я ненавижу тебя больше всего на свете. Зачем ты так сделала?»
Мне было его очень жалко при прощании, хотя отъезду его я, конечно, радовался.
21 марта
Эдик на неделю уезжал домой. В эти дни мы с Лелей почти не разлучались. Это были удивительные дни, нежные и трогательные. Я… Впрочем, не надо ничего об этом. Но вчера у меня началось «предчувствие» – причину я понял, услышав, что она по телефону просит подменить ее на дежурстве. Ну, конечно, Эдик возвращается, и она отпрашивается, чтобы поехать его встречать.
Это не ревность, а просто вдруг чувствуешь себя старым. Очень старым. Которого всегда будут отставлять. И раньше самые пронзительные переживания были связаны с этим: незаслуженность того, что я от Лельки получаю. Не должна она меня любить! И как бы хорошо ни относилась, как бы ни была привязана – всегда будет поневоле использовать меня для удовлетворения своих желаний. Начинаешь прокручивать назад – все можно подогнать под эту схему.
28 марта
Два дня тоски – на неделю радости. Это процент минимальный. Так что учись радоваться жизни и этим моментам потрясающей близости, которые, надо признать и это, сделали мое отношение к Лельке непохожим ни на что прежде со мною бывшее.
29 марта
События последних дней. Выяснилось, что Эдику, вернувшемуся, негде жить. Лелька покрутилась, потом увезла его в Б-вым, Толику и Светлане, с которыми договорилась, что Эдик у них поживет (сколько? на каких условиях?). Там однокомнатная квартира – с попугайчиками, которые верещат очень громко, их хорошо слышно по телефону. Теперь, когда Леля не приезжает, а звонит, – я сразу знаю, где она. Не надо и спрашивать…
С дедом, конечно, она поссорилась из-за Эдика. Туда, домой, она никого не приводила. Даже Антошу, бедненького, приходилось тащить ко мне. А Эдика наверняка хотела поселить, но дед сказал – через мой труп.
Так что Лельку я теперь почти не вижу. Ситуация, конечно, не может быть продолжительной. Четыре человека, две семьи в одной комнате – вряд ли этому можно долго радоваться. Хотя – ничего не понимаю я с нынешними молодыми.
Все это я как бы выношу за скобки, когда мы с Лелей – вместе, когда она говорит, что лучше меня никого не найдет, что я ей нужен и другие хорошие слова…
31 марта
На работе – разговор с А., который принимает живое участие в нашем романе. «Я наглядеться не мог, какой ты был счастливый, прямо светился весь… Ну, думаю неужели наконец повезло, досталось счастье?» Теперь со свойственной ему решительностью А. призывал меня немедленно порвать унизительные отношения. «Пусть катится на все четыре стороны, дрянь такая!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149