— Пока нет. Домой еду.
— Успеете. — Альберт взял его под локоток, отвел в сторону и в общих чертах посвятил в курс дела.
— Я бы и сам снял, только, боюсь, не сумею. Поедем, а?
— А камера?
Альберт укоризненно посмотрел на него:
— Иван Афанасьевич, обижаете…
На складе телевизионной аппаратуры они сообщила механику, что едут на оперативную съемку в МУР, подучили под расписку “бетакам” и два сменных аккумулятора, а через час уже сидели в видавшей виды “семерке”, принадлежащей Альберту, и ждали его приятеля.
Ждать пришлось долго. Муровец несколько раз появлялся и разводил руками:
— Откладывается.
— А в чем дело?
— Пропал твой Учитель куда-то. Наши его упустили.
— Так, может, мы поедем?
— Нет, по всему видно — вернется.
Только в четыре приятель скомандовал:
— Поехали. Вон за той “Волгой” держись.
А еще через час они были в Марьине.
Питер
Пресс-конференция началась с опозданием на полчаса — машины журналистов не могли пробиться через толпу людей с фотографиями своих близких, ушедших два дня назад из дома и не вернувшихся до сих пор.
Ломов почти дословно повторил свою речь на “Северной”, лишь заменив призыв не спешить с выводами на страстный монолог о долге каждого давать отпор грязным инсинуациям, инспирированным отдельными органами средств массовой информации, состоящими на службе у недоброжелателей руководства славного города на Неве, которые явно заинтересованы в дестабилизации ситуации в северной столице, доказательством чему служит митинг за окном. И снова прозвучали слова “ответственность”, “комиссия”, “помощь”…
Потом начались вопросы.
— Как вы расцениваете пожар, случившийся в архиве Метростроя?
— А как можно расценить пожар? Только в рублях. Только по нанесенному ущербу. Слава богу, никто не пострадал. А вообще я должен признать, что в этой организации давно пора усилить руководство.
— Во вчерашнем интервью с инженером Копыловым были озвучены факты, связывающие ваше имя с нарушениями при строительстве линии. Если можно, прокомментируйте это, пожалуйста.
— Да что тут комментировать? — усмехнулся Ломов. — Вы же видели — человек не в себе. Но я отвечу. Евгений Петрович неоднозначная личность. И ему, как и всем нам, свойственно ошибаться. Позвольте предположить, что его попытка добровольного ухода из жизни после аварии неслучайна. Не исключено, конечно, что тяжелая продолжительная болезнь могла стать причиной его неадекватного поведения. Тем более грешно было этим воспользоваться. Все это, господа, брак вашей работы, если хотите. Мне вполне понятна ваша нацеленность на сенсацию — это ваш , хлеб, ваш воздух. Но нельзя ради нее идти против истины! А насчет Копылова может подтвердить ваш коллега — бывший корреспондент корпункта пресловутого “Дайвер-ТВ”, закрытого нами за ряд нарушений: Мы лишили эту компанию аккредитации в том числе и за то, что руководство канала нацеливало своего подчиненного на предвзятое освещение наших печальных событий. Это и послужило причиной его добровольного ухода с канала. Прошу, Валерий Леонтьевич.
Никитин встал и оглядел забитый журналистами и аппаратурой зал. На него были нацелены не менее сотни объективов, тянулись микрофоны и диктофоны.
— Это какая-то ошибка, — проговорил он спокойно и даже как-то весело. — Я ничего не могу подтвердить из сказанного вами, господин вице-мэр.
Ломов вскочил:
— А разве не вы сами говорили…
— Я могу доказать вашу причастность к изменению трассы линии, — продолжал Никитин. — Я могу доказать полную адекватность тяжело больного физически, но не умственно инженера Копылова. Кроме того, я знаю, кто мог присутствовать при так называемой попытке самоубийства Копылова. Все материалы у нас имеются. И получены они, переиначивая ваши слова, в результате нашей нацеленности на поиск истины. А уж в том, что они станут сенсацией, сомнений нет.
— Прошу вас выйти из зала, — потребовал ведущий конференции. — Вы лишены аккредитации.
— Простите, — поднялась Дэби, — никто не лишал аккредитации канал Ти-эн-эн, а господа Носов и Никитин теперь его сотрудники. Вот факс из Вашингтона. А на “Дайвер” они будут продолжать работать вне штата. Так что прошу любить и жаловать, как у вас говорят. А к вам, господин Ломов, у меня есть вопрос. Позволите?
— Задавайте, — хмуро согласился вице-мэр.
— Вы сейчас выйдете к этим людям на площади? Если да, то что вы им скажете?
— Ну что я могу им сказать? — Ломов начал тянуть время, соображая, как ухитриться сгладить впечатление от своего фиаско. — Попрошу прощения за то, что мы не уберегли их близких. Расскажу, как идут спасательные работы — а они идут днем и ночью! Призову надеяться и ждать. Никто не знает точно, что там, под землей, произошло. Никому не известно, кто погиб, сколько погибших. Нет у нас свидетелей — ни живых, ни мертвых. А пока не найдены тела, надо надеяться. Вот у меня сын Антон, шалопай этакий, — улыбнулся Ломов, желая на прощанье разрядить обстановку, — третий день где-то с друзьями шляется, но я не впадаю в панику. Придет — поговорим. Так и этим людям нужно настраиваться. Рано еще кого-то оплакивать.
— А что вы можете сказать по поводу гибели спасателей?
— Все, господа, спасибо за внимание…
— Почему не пригласили зарубежных специалистов? Приедет ли президент? — загалдели журналисты.
— ..Пресс-конференция закончена.
— Вы говорите — нет свидетелей? — поднял руку Никитин.
— Нет, нет свидетелей, — уже сходя с подиума, бросил Ломов.
— Вы ошибаетесь! Свидетели есть. Гам смолк в ту же секунду.
Валерий взмахом руки пригласил Дениса и Наташу из последнего ряда.
Они двигались по проходу в полной тишине и раздавали журналистам фотографии, которые сразу пошли по рукам. Последнюю пачку они молча положили перед Ломовым — он так и не сошел с подиума.
Вице-мэр взял снимки, стал перебирать и вдруг застыл над одним из них.
— Это… Это откуда? Это что? — залепетал он растерянно.
— Из тоннеля, — хрипло ответил Денис. Ломов посмотрел на него невидящими глазами.
— Антон, это мой Антон… Вы его видели? Это правда? Антон… — повторял вице-мэр, вглядываясь в жуткое изображение торчащего из стены вагона торса желтоволосого парня с проколотой бровью.
Денис опустил голову, словно был виноват перед этим человеком на трибуне.
Ломов наконец оторвал взгляд от фотографии и посмотрел в зал.
— Что я скажу людям? — произнес он. — Я знаю, что им сказать! Я скажу все!..
Москва
В приемную Гуровина в сопровождении двух охранников и секретаря вошел видный российский политик, лидер партии трудового народа “Муравей” Олег Булгаков.
— Здравствуйте, девушки, — поздоровался он с секретаршами и одарил их широкой улыбкой. На лицах его свиты не проступило никаких эмоций.
При всем обаянии Булгакова было в его лице что-то неприятное, отталкивающее. То ли холодные глаза за толстыми стеклами очков, то ли чересчур узкие и жесткие губы.
— А что, Яков Иванович очень занят? — поинтересовался он.
— У него Галина Юрьевна, — с готовностью откликнулась Люба. — Я доложу…
— Да уж, будьте так любезны, — попросил Булгаков, откровенно разглядывая стройные Любины ножки.
Девушка одернула юбку, отворила дверь в кабинет.
— Какого черта! — рявкнул оттуда раздраженный голос Загребельной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66