это она.
Он свернул к тротуару с отчетливым сумасшедшим желанием остановить девушку, посмотреть ей в лицо. Но — повернул обратно. Он его знал прекрасно. Это была Алла.
Господи, грустно подумал Крахмальников, неужели все так просто и мрачно — загадок нет, а есть бывшая любовница, которая теперь торгует на рынке. Неужели так у всех, неужели мы не можем жить крайностями и все валится в серединку, в серость, в обыденность?
Он подумал о полугодовой давности питерской катастрофе — кто о ней сейчас вспоминает? Никто.
Никто уже не помнит об убийстве Тимура Пинчевского, а ведь какое громкое было убийство.
Все, что казалось таким важным, теперь было еще одной мелочью жизни.
Страшно.
Москва
Валентина перевернула последнюю страницу. Прикусила нижнюю губу, устремив глаза в потолок.
Крахмальников не выдержал, сказал, стараясь, чтобы звучало полегче:
— Ну как?
Жена с минуту посидела неподвижно, потом двинула рукопись по столу:
— Мне не понравилось.
— Почему? — слишком спокойно спросил Крахмальников.
— Это долгий разговор…
— Я не тороплюсь.
— Я понимаю, тебе сейчас важно… Нет, вообще-то и стиль, и диалоги, и сюжет… Понимаешь, Леня, о том, что слишком хорошо знаешь, наверное, нельзя писать.
— Почему? — удивился Крахмальников.
— Получается сплошная специфика. Слишком много частностей. Все дробится, разваливается.
— Жизнь бешеная. Беспрерывный калейдоскоп…
— Какая-то загадка профессии пропадает, мне этого не хватало, — перебила Валентина. — Но даже не это главное.
— А что?
— Как раньше говорили — вредная книга.
— Почему?
Жена тяжело вздохнула:
— И так обыватель считает, что все журналисты, артисты, кинематографисты только и знают, что пьют, трахаются, сплетничают, совесть продают…
— А это не правда?
— Это не вся правда. Далеко не вся правда.
— Там об этом тоже есть.
— Есть. Но у людей-то осядет как раз только грязь. И это плохо.
— Нет. Знаешь, я вот тоже об этом думал все время. Но у меня был один девиз — показать людей.., вопреки. Понимаешь, с большой буквы — Вопреки. На телевидении все так же, как везде. Но они делают свое дело — вопреки.
— Не знаю, может быть, — качнула головой Валентина. — А главный герой, разумеется, ты?
— Собирательный образ, — скромно потупился Крахмальников.
— А кто такая Алла Макарова? — прищурилась жена.
— Валя, ну это смешно…
— Ты это выдумал? — спросила Валентина, глядя мужу прямо в глаза.
Он взгляда не отвел:
— От начала до конца.
— Ну, положим, мне-то в самом деле ты нечасто звонишь… А что Долгова?
— Уехала к мужу в Канаду. Что, задело, да?
— Я сказала — вредная книга. И про президента…
* * *
Крахмальников долго не мог уснуть. Ему тоже казалось, что в книге чего-то не хватает.
Да, вспомнил. Ведь он так и не смог описать лицо девочки, которого не увидел…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Он свернул к тротуару с отчетливым сумасшедшим желанием остановить девушку, посмотреть ей в лицо. Но — повернул обратно. Он его знал прекрасно. Это была Алла.
Господи, грустно подумал Крахмальников, неужели все так просто и мрачно — загадок нет, а есть бывшая любовница, которая теперь торгует на рынке. Неужели так у всех, неужели мы не можем жить крайностями и все валится в серединку, в серость, в обыденность?
Он подумал о полугодовой давности питерской катастрофе — кто о ней сейчас вспоминает? Никто.
Никто уже не помнит об убийстве Тимура Пинчевского, а ведь какое громкое было убийство.
Все, что казалось таким важным, теперь было еще одной мелочью жизни.
Страшно.
Москва
Валентина перевернула последнюю страницу. Прикусила нижнюю губу, устремив глаза в потолок.
Крахмальников не выдержал, сказал, стараясь, чтобы звучало полегче:
— Ну как?
Жена с минуту посидела неподвижно, потом двинула рукопись по столу:
— Мне не понравилось.
— Почему? — слишком спокойно спросил Крахмальников.
— Это долгий разговор…
— Я не тороплюсь.
— Я понимаю, тебе сейчас важно… Нет, вообще-то и стиль, и диалоги, и сюжет… Понимаешь, Леня, о том, что слишком хорошо знаешь, наверное, нельзя писать.
— Почему? — удивился Крахмальников.
— Получается сплошная специфика. Слишком много частностей. Все дробится, разваливается.
— Жизнь бешеная. Беспрерывный калейдоскоп…
— Какая-то загадка профессии пропадает, мне этого не хватало, — перебила Валентина. — Но даже не это главное.
— А что?
— Как раньше говорили — вредная книга.
— Почему?
Жена тяжело вздохнула:
— И так обыватель считает, что все журналисты, артисты, кинематографисты только и знают, что пьют, трахаются, сплетничают, совесть продают…
— А это не правда?
— Это не вся правда. Далеко не вся правда.
— Там об этом тоже есть.
— Есть. Но у людей-то осядет как раз только грязь. И это плохо.
— Нет. Знаешь, я вот тоже об этом думал все время. Но у меня был один девиз — показать людей.., вопреки. Понимаешь, с большой буквы — Вопреки. На телевидении все так же, как везде. Но они делают свое дело — вопреки.
— Не знаю, может быть, — качнула головой Валентина. — А главный герой, разумеется, ты?
— Собирательный образ, — скромно потупился Крахмальников.
— А кто такая Алла Макарова? — прищурилась жена.
— Валя, ну это смешно…
— Ты это выдумал? — спросила Валентина, глядя мужу прямо в глаза.
Он взгляда не отвел:
— От начала до конца.
— Ну, положим, мне-то в самом деле ты нечасто звонишь… А что Долгова?
— Уехала к мужу в Канаду. Что, задело, да?
— Я сказала — вредная книга. И про президента…
* * *
Крахмальников долго не мог уснуть. Ему тоже казалось, что в книге чего-то не хватает.
Да, вспомнил. Ведь он так и не смог описать лицо девочки, которого не увидел…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66