Об этом вчера опять в «Нью-Йорк Тайме» писали. И знаешь, что я сделала утром? Пошла с горничной в церковь Святой Марии и помолилась за тебя Пресвятой Деве.
И вдруг Хосе как будто испугался. Даже сигара изо рта выдала. Внезапно он изо всех сил стукнул кулаком по столу.
– Оставь меня в покое, – зарычал он глухим, как всегда, голосом. – Оставь меня в покое, поняла? Ка-те-го-ри-чес-ки.
Она улыбнулась. Этому слову он научился у нее и употреблял его теперь к месту и не к месту. Так трогательно.
– Запрещаю тебе молиться за меня… Запрещаю ка-те-го-ри-чес-ки.
Но подписал приказ со следующего же дня начать строительство библиотеки, и – а это было для нее почти так же важно – она обнаружила, что действительно имеет над ним какую-то власть. За этим крылось нечто такое, чего она еще не понимала, что-то странное, первобытное – это она прекрасно чувствовала – какое-то суеверие; но для нее важно было одно: теперь она знала, как можно добиться от него чего угодно. Если на лице Хосе ясно читалось желание отказать, ей достаточно было торжественно заявить, что она сию минуту отправится в церковь Святой Марии, чтобы помолиться за него. Совершенно необъяснимое явление: он почти всегда уступал; наверное, какая-нибудь душевная травма, полученная еще в детстве, – что-то фрейдистское, вероятно, боязнь Отца.
И она сразу же принялась за решение проблемы строительства концертного зала и создания симфонического оркестра. Заручилась формальным обещанием помощи от Института Форда, а проект заказала самому Остенсакену. Здание, совершенное в своем величии, почти сюрреалистический модернизм; просто великолепно, именно это и требовалось: нужно вызвать психологический шок, пробудить сознание людей, разжечь плодотворные дискуссии.
Стоит людям взглянуть на этот огромный свод из гофрированного алюминия, одно крыло которого уходит далеко в небо, а другое – будто врастает в землю, – и они сразу же поймут, что их деньги не пропали даром. Можно будет организовать благотворительные праздники, собрать средства для основания музыкальной школы, призванной формировать новую элиту общества. Тем более что ходят отвратительные слухи, глупые сплетни о том, что якобы студенты настроены против нынешних властей. Концертный зал и музыкальная школа докажут, что действующее правительство, не щадя своих сил, заботится и о меньшей части населения страны – деятелях культуры. Это не правда, что студентов сажают в тюрьмы, а вернувшиеся на родину политические эмигранты куда-то таинственно исчезают. Распростерший свои крылья над столицей современный дворец культуры положит конец подобной клевете. Еще отвратительнее был слух о том, что молодые офицеры якобы считают, что правительство, возводя «никому не нужные роскошные здания», бросает деньги на ветер: куда лучше было бы купить на них танки и самолеты – народ в них нуждается гораздо больше. Она не понимала, зачем народу танки и самолеты, если США оказывает Хосе твердую поддержку, а вылазка кастристских элементов, в ходе которой, говорят, Че Гевара – агент международной коммунистической подрывной службы – похоже, нашел свою смерть, с помощью американских специалистов была с успехом пресечена. Строительство концертного зала и создание большого симфонического оркестра неопровержимо изобличит во лжи тех, кто утверждает, что интеллигенция и даже некоторые военные настроены против Хосе, а первый концерт, который там состоится, откроет эпоху мира и гармонии.
Хосе отказал. Негромко, спокойно, пожав плечами.
Тогда-то ей и пришла в голову эта мысль. Не то чтобы она пошла на такое умышленно, скорее – инстинктивно, в каком-то интуитивном порыве. На самом-то деле она не отдавала себе отчета в том, что он суеверен до такой степени. И попыталась сыграть на этом неосознанно. Просто вспомнила о том, в какую он пришел ярость, когда она сказала, что молилась за него – часами стояла на коленях и страстно призывала Господа обратить свой взор на Хосе.
Скорее всего, она совершенно по-детски захотела его спровоцировать, раздразнить, раз уж он так уперся на своем.
– Если я не получу концертного зала и симфонического оркестра, – торжественно заявила она, пристально глядя ему в глаза, – завтра же утром в церкви я на коленях буду молить Божью Матерь за тебя, за спасение твоей души.
Какое-то мгновение он недоумевающе смотрел на нее, от удивления раскрыв рот, затем вдруг резко взмахнул рукой и дал ей пощечину. А потом принялся ее избивать, так что в конце концов она оказалась на полу. В какой-то момент она подумала, что вот сейчас он ее убьет.
Сжав кулаки, он склонился над ней с перекошенным от гнева лицом. Такого с ним прежде не случалось. Вот так, с такой жестокостью, он никогда еще ее не бил, и она испугалась до смерти. Она ничего не могла понять. Но сама неистовость его реакции заставила ее ощутить, что отныне она сильнее его, обладает некоей властью, о существовании которой прежде и не подозревала, но которую стоит использовать. Слезы застилали ей глаза, но она все-таки сумела улыбнуться.
– Я буду молиться за тебя, буду любить тебя до самой смерти, – сказала она.
И он убежал. Да – спасся бегством – иначе и не скажешь. Когда в кабинет вбежал адъютант, она все еще лежала на полу, глядя вверх, и торжествующе улыбалась. Лицо у нее распухло, но с него не сходила улыбка человека, одержавшего победу. Хосе недооценивал ее.
Не понимал, сколько она способна сделать ради него даже вопреки его воле. Она любит его и скоро докажет это на деле. Она, конечно, не из тех американских женщин, что загоняют мужчину под башмак и давят на пего до тех пор, пока бедолага не скончается от инфаркта, – хотя следует признать, что подобные дамы являют собой в Соединенных Штатах один из самых мощных двигателей прогресса. Но она вам и не какая-нибудь покорная испанка, способная часами напролет бездельничать да чесать языком, оставляя мужа один на один со всеми проблемами. Она будет ему помогать – хочет он того или нет.
Наутро черный «кадиллак» отвез ее – светлые волосы, как и положено, скрыты под мантильей – в собор, а там уж весь город мог лицезреть, как она преклоняет колени перед алтарем, глядя вверх, на распятого Христа. Она была пресвитерианкой и, в любом случае, сторонницей агностицизма, но это не имело никакого значения. На подобные компромиссы следует пойти, если ты решительно желаешь того, чтобы все шло так, как и полагается, и неважно, в конце концов, куда ты при этом идешь – в церковь или в музей современного искусства. Она еще не совсем четко себе представляла, что же такое происходит с рассудком Хосе, почему его так бесит то, что она за него молится, но одно было ясно: это – верное средство воздействовать на него; будет у нее и концертный зал, и симфонический оркестр. В этом она не уступит ни на йоту. Опустившись на колени перед алтарем, она долго молилась. А точнее говоря – приводила в порядок свои мысли, стараясь добиться того, чтобы в душе воцарился покой и благодать, – используя при этом индусские религиозные приемы и методы дзен-буддизма, о которых так много писали в интеллектуальных изданиях США.
Во второй половине дня в стельку пьяный Хосе ворвался к ней. На какой-то момент ей показалось, что он намерен на нее наброситься и заняться любовью, и весьма встревожилась, потому что не была к этому готова;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
И вдруг Хосе как будто испугался. Даже сигара изо рта выдала. Внезапно он изо всех сил стукнул кулаком по столу.
– Оставь меня в покое, – зарычал он глухим, как всегда, голосом. – Оставь меня в покое, поняла? Ка-те-го-ри-чес-ки.
Она улыбнулась. Этому слову он научился у нее и употреблял его теперь к месту и не к месту. Так трогательно.
– Запрещаю тебе молиться за меня… Запрещаю ка-те-го-ри-чес-ки.
Но подписал приказ со следующего же дня начать строительство библиотеки, и – а это было для нее почти так же важно – она обнаружила, что действительно имеет над ним какую-то власть. За этим крылось нечто такое, чего она еще не понимала, что-то странное, первобытное – это она прекрасно чувствовала – какое-то суеверие; но для нее важно было одно: теперь она знала, как можно добиться от него чего угодно. Если на лице Хосе ясно читалось желание отказать, ей достаточно было торжественно заявить, что она сию минуту отправится в церковь Святой Марии, чтобы помолиться за него. Совершенно необъяснимое явление: он почти всегда уступал; наверное, какая-нибудь душевная травма, полученная еще в детстве, – что-то фрейдистское, вероятно, боязнь Отца.
И она сразу же принялась за решение проблемы строительства концертного зала и создания симфонического оркестра. Заручилась формальным обещанием помощи от Института Форда, а проект заказала самому Остенсакену. Здание, совершенное в своем величии, почти сюрреалистический модернизм; просто великолепно, именно это и требовалось: нужно вызвать психологический шок, пробудить сознание людей, разжечь плодотворные дискуссии.
Стоит людям взглянуть на этот огромный свод из гофрированного алюминия, одно крыло которого уходит далеко в небо, а другое – будто врастает в землю, – и они сразу же поймут, что их деньги не пропали даром. Можно будет организовать благотворительные праздники, собрать средства для основания музыкальной школы, призванной формировать новую элиту общества. Тем более что ходят отвратительные слухи, глупые сплетни о том, что якобы студенты настроены против нынешних властей. Концертный зал и музыкальная школа докажут, что действующее правительство, не щадя своих сил, заботится и о меньшей части населения страны – деятелях культуры. Это не правда, что студентов сажают в тюрьмы, а вернувшиеся на родину политические эмигранты куда-то таинственно исчезают. Распростерший свои крылья над столицей современный дворец культуры положит конец подобной клевете. Еще отвратительнее был слух о том, что молодые офицеры якобы считают, что правительство, возводя «никому не нужные роскошные здания», бросает деньги на ветер: куда лучше было бы купить на них танки и самолеты – народ в них нуждается гораздо больше. Она не понимала, зачем народу танки и самолеты, если США оказывает Хосе твердую поддержку, а вылазка кастристских элементов, в ходе которой, говорят, Че Гевара – агент международной коммунистической подрывной службы – похоже, нашел свою смерть, с помощью американских специалистов была с успехом пресечена. Строительство концертного зала и создание большого симфонического оркестра неопровержимо изобличит во лжи тех, кто утверждает, что интеллигенция и даже некоторые военные настроены против Хосе, а первый концерт, который там состоится, откроет эпоху мира и гармонии.
Хосе отказал. Негромко, спокойно, пожав плечами.
Тогда-то ей и пришла в голову эта мысль. Не то чтобы она пошла на такое умышленно, скорее – инстинктивно, в каком-то интуитивном порыве. На самом-то деле она не отдавала себе отчета в том, что он суеверен до такой степени. И попыталась сыграть на этом неосознанно. Просто вспомнила о том, в какую он пришел ярость, когда она сказала, что молилась за него – часами стояла на коленях и страстно призывала Господа обратить свой взор на Хосе.
Скорее всего, она совершенно по-детски захотела его спровоцировать, раздразнить, раз уж он так уперся на своем.
– Если я не получу концертного зала и симфонического оркестра, – торжественно заявила она, пристально глядя ему в глаза, – завтра же утром в церкви я на коленях буду молить Божью Матерь за тебя, за спасение твоей души.
Какое-то мгновение он недоумевающе смотрел на нее, от удивления раскрыв рот, затем вдруг резко взмахнул рукой и дал ей пощечину. А потом принялся ее избивать, так что в конце концов она оказалась на полу. В какой-то момент она подумала, что вот сейчас он ее убьет.
Сжав кулаки, он склонился над ней с перекошенным от гнева лицом. Такого с ним прежде не случалось. Вот так, с такой жестокостью, он никогда еще ее не бил, и она испугалась до смерти. Она ничего не могла понять. Но сама неистовость его реакции заставила ее ощутить, что отныне она сильнее его, обладает некоей властью, о существовании которой прежде и не подозревала, но которую стоит использовать. Слезы застилали ей глаза, но она все-таки сумела улыбнуться.
– Я буду молиться за тебя, буду любить тебя до самой смерти, – сказала она.
И он убежал. Да – спасся бегством – иначе и не скажешь. Когда в кабинет вбежал адъютант, она все еще лежала на полу, глядя вверх, и торжествующе улыбалась. Лицо у нее распухло, но с него не сходила улыбка человека, одержавшего победу. Хосе недооценивал ее.
Не понимал, сколько она способна сделать ради него даже вопреки его воле. Она любит его и скоро докажет это на деле. Она, конечно, не из тех американских женщин, что загоняют мужчину под башмак и давят на пего до тех пор, пока бедолага не скончается от инфаркта, – хотя следует признать, что подобные дамы являют собой в Соединенных Штатах один из самых мощных двигателей прогресса. Но она вам и не какая-нибудь покорная испанка, способная часами напролет бездельничать да чесать языком, оставляя мужа один на один со всеми проблемами. Она будет ему помогать – хочет он того или нет.
Наутро черный «кадиллак» отвез ее – светлые волосы, как и положено, скрыты под мантильей – в собор, а там уж весь город мог лицезреть, как она преклоняет колени перед алтарем, глядя вверх, на распятого Христа. Она была пресвитерианкой и, в любом случае, сторонницей агностицизма, но это не имело никакого значения. На подобные компромиссы следует пойти, если ты решительно желаешь того, чтобы все шло так, как и полагается, и неважно, в конце концов, куда ты при этом идешь – в церковь или в музей современного искусства. Она еще не совсем четко себе представляла, что же такое происходит с рассудком Хосе, почему его так бесит то, что она за него молится, но одно было ясно: это – верное средство воздействовать на него; будет у нее и концертный зал, и симфонический оркестр. В этом она не уступит ни на йоту. Опустившись на колени перед алтарем, она долго молилась. А точнее говоря – приводила в порядок свои мысли, стараясь добиться того, чтобы в душе воцарился покой и благодать, – используя при этом индусские религиозные приемы и методы дзен-буддизма, о которых так много писали в интеллектуальных изданиях США.
Во второй половине дня в стельку пьяный Хосе ворвался к ней. На какой-то момент ей показалось, что он намерен на нее наброситься и заняться любовью, и весьма встревожилась, потому что не была к этому готова;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88