Ты ведь никогда не была со мной счастлива.
– Ты мне противен, – сказала она. Потом отстранилась от меня. – Оставь меня в покое.
– Ты же не была со мной счастлива. Ну, пойми хотя бы это, ты ведь никогда не была со мной счастлива.
Мы вышли из зарослей тростника. У меня в памяти осталось все, вплоть до мельчайших деталей. На пляже несколько постояльцев гостиницы все еще играли в мяч. Они кричали на разные голоса, в зависимости от того, поймал один из них мяч или прозевал. Я слышал эти крики из зарослей. Орали они еще и потому, что песок обжигал им ступни ног, не давая подолгу стоять на одном месте. Две лежавшие под тентом женщины время от времени вскрикивали одобрительно или с издевкой, в зависимости от хода игры. Мы бегом бросились к морю, ведь и нам тоже песок больно обжигал пятки. Пробегая мимо игравших, я на лету поймал мяч и бросил им. После солнца море показалось совсем ледяным, даже дух перехватило. Оно было почти таким же спокойным, как Магра, хотя на песок мерно набегали небольшие, едва заметные волны. Как только мы миновали игравших, они почти сразу позабыли свой мяч и тоже бросились к морю. Теперь на пляже не осталось ни одного человека. Я лежал на спине. Жаклин рядом со мной пыталась изображать кроль. Я вспомнил, что уже говорил себе, она не будет страдать слишком долго – вот видишь, она уже старается плавать кролем. Она яростно била ногами по воде и нарушала сонное спокойствие моря. Все остальные тихо плавали на спине. Яхта стояла на прежнем месте, на якоре, между нами и горизонтом. А между нею и нами плавала женщина. Я снова подумал о медных ручках, иными словами, о будущем. У меня больше не было страха, ведь я оставался в Рокке. Итак, решение и вправду было принято. Я принял его всего несколько секунд назад. Все прочие решения, которые я принимал раньше, казались мне теперь легковесными и несерьезными.
Вернувшись в тратторию, я сразу заказал пастис. Эоло сказал, что вообще-то в Италии его не найти, но у него еще осталось несколько бутылок, он держал их специально для своих постояльцев-французов. Я пригласил его тоже выпить вместе со мной. Мы уселись за один из столиков на террасе. Жаклин, хоть обычно не пила ничего, кроме фруктовых соков, заказала себе чинзано. Не успели мы как следует обосноваться за столиком – правда, за это время я уже успел покончить со своим пастисом, – появилась она.
– Американка, – едва слышно сообщил мне по-итальянски Эоло.
Я шепнул ему на ухо, что уже видел ее, когда она загорала на пляже. Ах вот как, прищурив дряблые веки, усмехнулся он. Жаклин ничего не услыхала. С расширенными глазами, явно не в силах отвести взгляда, она уставилась на женщину. Я пил свой второй пастис. Американка сидела на другом конце террасы и, покуривая, тянула из стакана вино, которое принесла ей Карла. Она не привлекала к себе внимания. Я даже не сразу узнал ее. До того момента я никогда бы не подумал, мне и в голову-то прийти не могло, что она может существовать на этом свете. Теперь я знал. Мой второй пастис тоже подошел к концу, я немного захмелел.
– Я бы выпил еще один пастис, – обратился я к Эоло.
Услыхав французскую речь, она слегка повернула голову в нашу сторону, но тут же отвернулась.
– Учтите, – заметил Эоло, – пастис, он ведь крепкий.
Она пока еще не подозревала о моем существовании.
– Знаю, – ответил я.
За эти последние дни на меня обрушилось слишком много важных открытий. И вот теперь они выплескивались наружу.
– Но три подряд, – возразил Эоло, – это уж чересчур…
– Вам не понять, – настаивал я.
Он рассмеялся, и вправду так ничего и не поняв. Жаклин же взглянула на меня с нескрываемым ужасом.
– Потому что мы здесь не любим пастиса, так, что ли? – со смехом спросил Эоло.
– Да нет, не в этом дело, – ответил я.
Он все смотрел на меня и смеялся. Мне показалось, и она тоже, хотя в тот момент я не глядел в ее сторону. Жаклин вскрикнула. Так, слабо, едва слышно.
– Да чего? – не унимался Эоло. – Чего тут понимать-то?
Жаклин отвернулась, глаза ее наполнились слезами. Должно быть, все услышали ее крик – все, кроме Эоло.
– Да так, ничего, – ответил я, – просто что такое аперитив.
Он велел Карле принести мне еще один пастис. Та принесла. Потом надо было еще о чем-то говорить.
– У вас тут винограду, – заметил я, – на целый сезон хватит.
Эоло поднял голову и посмотрел на увитую виноградом крышу террасы. Она тоже, машинально.
– Это уж, – ответил Эоло, – что правда, то правда.
Виноградные гроздья были огромные и громоздились друг на друга. А солнце, падая на крышу, пробивалось внутрь сквозь массу зеленых виноградин. Она вся буквально купалась в виноградном свете. На ней были черный бумажный пуловер и засученные до колен брюки, тоже черные.
– Сроду не видал столько винограда, – проговорил я.
Жаклин все не отрывала от нее блуждающего, словно завороженного взгляда. Та же, судя по всему, этого даже не замечала. Ей явно было хорошо одной, она вполне довольствовалась собственным обществом, это выглядело даже немного странно.
– Когда он созревает, – говорил Эоло, – то так и остается зеленым. Приходится пробовать, чтобы узнать, созрел или еще нет.
– Странно, – заметил я. И рассмеялся. Я чувствовал, что она уже не на шутку под хмельком. Эоло пока что этого не заметил, а вот Жаклин, та – да. Ее же, судя по всему, все это не слишком интересовало.
– Совсем как люди, – проговорил я.
– Что-что? – не понял Эоло.
– Некоторые так и остаются зелеными на всю жизнь.
– Вы хотите сказать, молодыми, – поправил Эоло.
– Да нет, – возразил я, – придурками.
– А что это значит по-итальянски – придурок? – спросил Эоло.
– Дурак, – уточнил я.
Да уймись ты, уговаривал я себя. Но все было без толку. Бывают в жизни моменты, когда ужасно охота посмеяться.
– Только я один его и ем, – проговорил Эоло. – Дочкам-то моим он совсем не по вкусу. А для меня одного выходит слишком много. Даже постояльцы и те всегда говорят, будто он еще недозрел.
– Какая разница, зато он такой красивый.
Карла, прислонившись к двери, слушала отца. Она смотрела на него ласково и с каким-то нетерпением. Я и это заметил. И старался поменьше глядеть в ее сторону.
– Даже Карле и той он не по вкусу, – говорил только он один, – якобы от этого винограда ее сразу знобит.
Ничего не помогало. Она буквально притягивала к себе мой взгляд.
Это был мой долг, мне просто нельзя было иначе. Я уже и так потерял столько времени, не зная, что она существует на свете.
– Тебе что, правда, не нравится этот виноград? – спросила она у Карлы.
В голосе ее сквозила та же нежность, что и светилась в глазах. И никакая она не американка. Даже по-итальянски и то говорила с заметным французским акцентом.
– Я ем его, чтобы сделать ему приятное, – отозвалась Карла, – но он, и правда, мне совсем не по вкусу.
Никто, кроме меня, не заметил, что она смотрела на меня без особого отвращения. Разве что Жаклин.
– А вот жене моей, ей нравится, – продолжал тем временем Эоло. – Мы посадили его, когда поженились. Вот уже тридцать лет назад.
Постепенно возвращались постояльцы. Первыми явились два охотника. Они заказали Эоло два стаканчика кьянти. Он велел Карле обслужить их.
– Каждый год, – проговорила Карла, обслуживая клиентов, – одна и та же история с этим виноградом. С самого детства он прямо силком заставляет нас его есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Ты мне противен, – сказала она. Потом отстранилась от меня. – Оставь меня в покое.
– Ты же не была со мной счастлива. Ну, пойми хотя бы это, ты ведь никогда не была со мной счастлива.
Мы вышли из зарослей тростника. У меня в памяти осталось все, вплоть до мельчайших деталей. На пляже несколько постояльцев гостиницы все еще играли в мяч. Они кричали на разные голоса, в зависимости от того, поймал один из них мяч или прозевал. Я слышал эти крики из зарослей. Орали они еще и потому, что песок обжигал им ступни ног, не давая подолгу стоять на одном месте. Две лежавшие под тентом женщины время от времени вскрикивали одобрительно или с издевкой, в зависимости от хода игры. Мы бегом бросились к морю, ведь и нам тоже песок больно обжигал пятки. Пробегая мимо игравших, я на лету поймал мяч и бросил им. После солнца море показалось совсем ледяным, даже дух перехватило. Оно было почти таким же спокойным, как Магра, хотя на песок мерно набегали небольшие, едва заметные волны. Как только мы миновали игравших, они почти сразу позабыли свой мяч и тоже бросились к морю. Теперь на пляже не осталось ни одного человека. Я лежал на спине. Жаклин рядом со мной пыталась изображать кроль. Я вспомнил, что уже говорил себе, она не будет страдать слишком долго – вот видишь, она уже старается плавать кролем. Она яростно била ногами по воде и нарушала сонное спокойствие моря. Все остальные тихо плавали на спине. Яхта стояла на прежнем месте, на якоре, между нами и горизонтом. А между нею и нами плавала женщина. Я снова подумал о медных ручках, иными словами, о будущем. У меня больше не было страха, ведь я оставался в Рокке. Итак, решение и вправду было принято. Я принял его всего несколько секунд назад. Все прочие решения, которые я принимал раньше, казались мне теперь легковесными и несерьезными.
Вернувшись в тратторию, я сразу заказал пастис. Эоло сказал, что вообще-то в Италии его не найти, но у него еще осталось несколько бутылок, он держал их специально для своих постояльцев-французов. Я пригласил его тоже выпить вместе со мной. Мы уселись за один из столиков на террасе. Жаклин, хоть обычно не пила ничего, кроме фруктовых соков, заказала себе чинзано. Не успели мы как следует обосноваться за столиком – правда, за это время я уже успел покончить со своим пастисом, – появилась она.
– Американка, – едва слышно сообщил мне по-итальянски Эоло.
Я шепнул ему на ухо, что уже видел ее, когда она загорала на пляже. Ах вот как, прищурив дряблые веки, усмехнулся он. Жаклин ничего не услыхала. С расширенными глазами, явно не в силах отвести взгляда, она уставилась на женщину. Я пил свой второй пастис. Американка сидела на другом конце террасы и, покуривая, тянула из стакана вино, которое принесла ей Карла. Она не привлекала к себе внимания. Я даже не сразу узнал ее. До того момента я никогда бы не подумал, мне и в голову-то прийти не могло, что она может существовать на этом свете. Теперь я знал. Мой второй пастис тоже подошел к концу, я немного захмелел.
– Я бы выпил еще один пастис, – обратился я к Эоло.
Услыхав французскую речь, она слегка повернула голову в нашу сторону, но тут же отвернулась.
– Учтите, – заметил Эоло, – пастис, он ведь крепкий.
Она пока еще не подозревала о моем существовании.
– Знаю, – ответил я.
За эти последние дни на меня обрушилось слишком много важных открытий. И вот теперь они выплескивались наружу.
– Но три подряд, – возразил Эоло, – это уж чересчур…
– Вам не понять, – настаивал я.
Он рассмеялся, и вправду так ничего и не поняв. Жаклин же взглянула на меня с нескрываемым ужасом.
– Потому что мы здесь не любим пастиса, так, что ли? – со смехом спросил Эоло.
– Да нет, не в этом дело, – ответил я.
Он все смотрел на меня и смеялся. Мне показалось, и она тоже, хотя в тот момент я не глядел в ее сторону. Жаклин вскрикнула. Так, слабо, едва слышно.
– Да чего? – не унимался Эоло. – Чего тут понимать-то?
Жаклин отвернулась, глаза ее наполнились слезами. Должно быть, все услышали ее крик – все, кроме Эоло.
– Да так, ничего, – ответил я, – просто что такое аперитив.
Он велел Карле принести мне еще один пастис. Та принесла. Потом надо было еще о чем-то говорить.
– У вас тут винограду, – заметил я, – на целый сезон хватит.
Эоло поднял голову и посмотрел на увитую виноградом крышу террасы. Она тоже, машинально.
– Это уж, – ответил Эоло, – что правда, то правда.
Виноградные гроздья были огромные и громоздились друг на друга. А солнце, падая на крышу, пробивалось внутрь сквозь массу зеленых виноградин. Она вся буквально купалась в виноградном свете. На ней были черный бумажный пуловер и засученные до колен брюки, тоже черные.
– Сроду не видал столько винограда, – проговорил я.
Жаклин все не отрывала от нее блуждающего, словно завороженного взгляда. Та же, судя по всему, этого даже не замечала. Ей явно было хорошо одной, она вполне довольствовалась собственным обществом, это выглядело даже немного странно.
– Когда он созревает, – говорил Эоло, – то так и остается зеленым. Приходится пробовать, чтобы узнать, созрел или еще нет.
– Странно, – заметил я. И рассмеялся. Я чувствовал, что она уже не на шутку под хмельком. Эоло пока что этого не заметил, а вот Жаклин, та – да. Ее же, судя по всему, все это не слишком интересовало.
– Совсем как люди, – проговорил я.
– Что-что? – не понял Эоло.
– Некоторые так и остаются зелеными на всю жизнь.
– Вы хотите сказать, молодыми, – поправил Эоло.
– Да нет, – возразил я, – придурками.
– А что это значит по-итальянски – придурок? – спросил Эоло.
– Дурак, – уточнил я.
Да уймись ты, уговаривал я себя. Но все было без толку. Бывают в жизни моменты, когда ужасно охота посмеяться.
– Только я один его и ем, – проговорил Эоло. – Дочкам-то моим он совсем не по вкусу. А для меня одного выходит слишком много. Даже постояльцы и те всегда говорят, будто он еще недозрел.
– Какая разница, зато он такой красивый.
Карла, прислонившись к двери, слушала отца. Она смотрела на него ласково и с каким-то нетерпением. Я и это заметил. И старался поменьше глядеть в ее сторону.
– Даже Карле и той он не по вкусу, – говорил только он один, – якобы от этого винограда ее сразу знобит.
Ничего не помогало. Она буквально притягивала к себе мой взгляд.
Это был мой долг, мне просто нельзя было иначе. Я уже и так потерял столько времени, не зная, что она существует на свете.
– Тебе что, правда, не нравится этот виноград? – спросила она у Карлы.
В голосе ее сквозила та же нежность, что и светилась в глазах. И никакая она не американка. Даже по-итальянски и то говорила с заметным французским акцентом.
– Я ем его, чтобы сделать ему приятное, – отозвалась Карла, – но он, и правда, мне совсем не по вкусу.
Никто, кроме меня, не заметил, что она смотрела на меня без особого отвращения. Разве что Жаклин.
– А вот жене моей, ей нравится, – продолжал тем временем Эоло. – Мы посадили его, когда поженились. Вот уже тридцать лет назад.
Постепенно возвращались постояльцы. Первыми явились два охотника. Они заказали Эоло два стаканчика кьянти. Он велел Карле обслужить их.
– Каждый год, – проговорила Карла, обслуживая клиентов, – одна и та же история с этим виноградом. С самого детства он прямо силком заставляет нас его есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90