Еще и днем приходила поглядеть на эту Сандру, дочь сапожника, недоумевая: чем эта замарашка со спутанными волосами могла прельстить разборчивого Коссу? И постаралась все-таки понять, чем, и, поняв, вновь оправдать неверного возлюбленного своего, которому продолжала хранить верность, ибо никто больше в целом свете ей был не нужен и после Бальтазара не мог увлечь даже на краткий миг греховного соития. Отказываясь от всех предложений любовных встреч и даже замужества, она предпочитала в одиночестве проводить ночи на той самой кровати, под тем самым одеялом, с книгой в руках, и редкие слезы капали на развернутый фолиант Тацита или «Гражданских войн» Полибия.
VI
Она не ревновала! Ревновали другие. И случилось нижеописанное на последнем курсе, когда Бальтазару только и оставалось почти, что с блеском сдать экзамены и получить диплом и степень доктора обоих прав, открывавшую ему дорогу к высшей церковной карьере.
Монна Оретта встретила Бальтазара у входа в университет, кинулась впереймы со слезами на глазах, беспорядочно, то вспыхивая, то угасая, просила, умоляла его о новом свидании.
Бальтазар посмотрел сумрачно. Монна, замужняя женщина, которой связь со студентом (и каким! Самим Бальтазаром Коссой!) нужна была скорее распущенности и выхвалы ради (успеть получить то же, что получают другие, насладиться сполна отпущенными годами молодости!), Монна совсем не интересовала его теперь. Он торопился, и даже не выслушав до конца свою брошенную любовницу, сказал, что никаких свиданий больше не будет, и повелел, именно повелел! Не уговаривал, не успокоил, а сухо приказал женщине оставить его в покое и не ждать дальнейших встреч. Именно этого тона сурового приказания Монна Оретта вынести не смогла. В тот же вечер она, волнуясь и плача, рассказала мужу, что ее преследует «один студент», что нынче он снова заступил ей дорогу и угрожал расправою, что она молчала до сих пор, блюдя честь своего супруга, но больше не может молчать, да и боится за свою жизнь… Как на грех, у нее сохранились письма Коссы, и супруг, стареющий городской богач, Ладзаро Бенвенутти, вполне уверился в жалобах супруги… Вполне ли? Возможно, и подспудная зависть к знаменитому вожаку болонских студентов сыграла роль! Не мог же он не знать, что молодая жена посматривает по сторонам уже давно, что ее, по старинному выражению, пора на цепь сажать. Не мог не знать и того, сколь опасно спорить с Бальтазаром Коссой… Но в Италии той поры существовал тот же институт заказных убийств, с которым познакомилась Россия только на исходе двадцатого столетия. Наемные убийцы даже и прозвище свое имели — «браво» (не путать с овациями в театре!). Браво обычно использовали кинжал, тонкий граненый стилет, удар которого, глубоко проникающий, обычно оказывался смертельным, а крови наружу выливалось чуть. Так что порою не понять было, от какой такой причины идущий по улице человек вдруг начинал заваливаться навзничь, хрипя и закатывая глаза.
На счастье Бальтазара браво, нанятый Ладзаро Бенвенутти, оказался маленького роста, и удар, предназначенный в шею Коссы, попал ему в предплечье. Да, возможно, и кошачья ловкость Бальтазара, успевшего отскочить, сработала. Убийца метнулся прочь и исчез в поперечной улице.
«Кто заплатил ему за это?» — думал раздосадованный Косса, унимая текущую кровь. Он шел к Сандре Джуни, к кварталу бедноты, и напасть на него тут мог только наемный убийца. Местные буяны хорошо знали Коссу, и вряд ли кто из них решился бы — да и захотел! — напасть на него.
Кто заплатил?! Разумеется кто-то из родственников брошенных им любовниц, но кто? О Ладзаро Бенвенутти он в тот миг даже и не подумал.
На вечерней попойке, когда Бальтазар небрежно рассказал о происшествии, «дьяволы» наперебой стали предлагать Коссе с нынешнего дня организовать почетную охрану своего предводителя. Бальтазар отрекся со смехом:
— Ежели хоть один из вас, други, пойдет со мной, он испугается! А я хочу поймать убийцу!
Второе нападение (он ждал его) произошло почти там же, в утренней мгле.
Бальтазар, завернувшись в плащ, возвращался от Сандры Джуни, вспоминая с усталым удовольствием неистовую страсть, слезы, короткий горловой смех, поцелуи и нежные касанья девушки, все еще не опомнившейся от счастья того, что ей достался такой красивый, знатный и знаменитый на всю Болонью возлюбленный, с которым она каждую ночь, боясь, что он уйдет и не придет больше, проводила как первую и последнюю, выкладываясь до того, что порою даже теряла сознание в мощных объятиях Коссы. Дело происходило в сарайчике, на охапке грубой соломы, застеленной попоною. Владельцу сарайчика было заплачено полновесными цехинами, и — уж признаемся в том прямо — заплачено было и брату Сандры, за молчание и даже помощь в любовных делах. Он нередко провожал сестру «до места» и приводил ее домой, каждый раз получая на выпивку — иное его мало интересовало. А что девушки из бедных семей сплошь да рядом отдаются богачам — так это было слишком привычно, чтобы его всерьез возмущать. Дарил бы подарки сестре этот Косса, не жадничал!
Бальтазар шел, размягченный и усталый, и едва не пропустил момента, когда за спиною сзади раздались торопливые шаги. Он успел прикрыться левой рукою, в которую, скользом, попало лезвие стилета, а правой схватил убийцу, бросившего с перепугу стилет, за горло:
— Кто тебя послал? — прошипел он. — Говори, не то задушу!
У вертлявого человечка глаза начинали вылезать из орбит, а пальцы все слабее царапали железную длань Коссы.
— Я не знаю, не ведаю, ни имени, ничего, знаю только дом! — хрипел он, обвисая в смертной истоме.
— Веди! — приказал Косса и, обмотав горло браво полою плаща, толкнул того в спину.
Они перешли к церкви Святого Доминика, лишь недавно построенной, и тут, чуть восточнее храма, браво остановился.
— Говоришь, большой, толстый? Старый или молодой? А ее видел? Белокурая? Мне по плечо? Не слыхал, как называла мужа? Ладзаро?
Все было ясно. Уверившись в предательстве Монны Оретты, Бальтазар отпустил незадачливого убийцу и, дав ему коленкой под зад, вымолвил:
— Ступай!
Тот отлетел, шлепнулся, вскочил на четвереньки, ошалело глянул на Коссу («Только и осталось хвостом вильнуть!» — подумал тот.) и, вскочив на ноги, стремительно пустился удирать.
Косса, проверив, удобно ли кинжал вынимается из ножен, решительно полез через ограду. Когда-то он знал все тут наизусть. Даже сторожевой пес, узнавши Коссу, не стал лаять, а только лизнул его в руку.
Вот с этого подоконника он когда-то, в течение целого месяца, каждую ночь подымался к Монне Оретте в ее спальню! Он и сейчас проник к ней без особого труда.
— Монна Оретта! — крикнул Косса нарочито громко. — Покажи мне, где спит твой счастливый супруг! (Так, во всяком случае описывает этот эпизод, возможно придуманный им самим, Александр Парадисис.)
В темноте спальни толстый Ладзаро поднялся в постели. (После слез, вздохов и жалоб отвергнутой Оретты, супруги, сблизясь, спали вдвоем.) Бальтазар вынул кинжал и, не раздумывая ни мгновения, погрузил его в горло Бенвенутти. Потом обхватил трепещущую Монну левой рукою (слегка поморщась от боли, ибо кровь снова потекла), правой срывая с нее остатки одежды, и, когда женщина осталась голой, заломил ей руки за спину и ножом начертал звезду на ее груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110