). Мелкие уточнения, которые следует внести в текст и других пунктов, придают им другой смысл. Разумеется, новая интерпретация является чисто гипотетической (это признает и сам М. Флери), но такой же, строго говоря, характер носит и традиционное истолкование «заметок» Пейяна.
Многое остается неясным. Например, почему назначение доктора для госпиталя должно было зависеть от общественного обвинителя при Революционном трибунале (что понятно, если речь идет о враче для дофина), но, может быть, имелась в виду тюремная больница.
Во всяком случае, к осуществлению предписаний, зафиксированных Пейяном, по-видимому, не было приступлено, Гарнье не был арестован и заменен другим лицом. Однако обычно «заметки» Пейяна связывают с донесением роялистского шпиона о временном увозе по приказу Робеспьера в ночь с 23 на 24 мая дофина в замок Медон.
Эпизод, сообщенный агентом д'Антрега, если не является вымыслом от начала до конца, то повторяет слухи или, проще говоря, чужие выдумки. Его пытались интерпретировать различным образом. Одни считали, что при попытке увоза дофина выявилась подмена его, произведенная Шометтом или Эбером, и поэтому «двойника» поспешили вернуть в Тампль. Другие полагали, что именно таким путем и была осуществлена подмена: увезен дофин, а возвращен в Тампль его двойник.
Член Конвента Куртуа, которому после 9 термидора было поручено издание некоторых бумаг, найденных у Робеспьера и его сторонников, утверждал, что при обыске в комнате, снимавшейся Робеспьером у столяра Дюпле на улице Сен-Оноре, были обнаружены между матрасами постели и в тайнике с двойным дном бумаги, спрятанные там, книги и вещи Людовика XVI и Марии-Антуанетты, перешедшие в распоряжение тюремных властей. Каким образом эти вещи оказались в комнате Робеспьера, осталось неизвестным. О том, что победители 9 термидора, чтобы опорочить память Неподкупного, были готовы на любую провокацию, в том числе на приписывание ему «улик», призванных доказать, что он обдумывал планы монархического переворота, — об этом знали или догадывались уже современники. Куртуа был весьма красочным представителем той хищной стаи термидорианцев, захвативших рычаги управления государством.
Но на самом деле Куртуа не подбросил, а попросту присвоил, украл на всякий случай обнаруженные им где-то вещи. И эта тайна открылась, когда после Реставрации, в 1816 г., Куртуа, к этому времени много награбивший, нахватавший взяток и превратившийся в богатого землевладельца, должен был как «цареубийца», вдобавок поддержавший Наполеона во время Ста дней, подвергнуться изгнанию из Франции. Надо было добиться, чтобы для него сделали исключение из закона. И тут Куртуа стал прельщать власти тем, что преподнесет своему «августейшему монарху Его Величеству Людовику XVIII» ценные реликвии. Среди этих сувениров находилась и прядь волос дофина. Дело не сладилось. Куртуа пришлось отбыть за гранту, в Бельгию, часть вещей у него отобрали, другие он спрятал или увез с собой. Среди спрятанных была и прядь волос, которая, переходя из рук в руки, попала наконец к исследователям, занятым разгадкой «тайны Тампля». (Как показала экспертиза, проведенная уже в XX в., эта прядь и локон, который был срезан у дофина еще до ареста королевской семьи, принадлежали одному и тому же ребенку — следовательно, во время нахождения у власти Робеспьера дофин еще не был подменен каким-то двойником.)
Споры вокруг вопроса о судьбе дофина обретали все новые повороты. Еще в 1954 г. в Париже вышла в свет книга князя Альберта Саксен-Альтенбургского, потомка рода, некогда правившего в небольшом княжестве в Центральной Германии. Книга эта называлась «Тайна дочери французского короля». Автор, опираясь на семейные предания, пытался разрешить загадку, на которую обратил внимание ряд историков, а именно на несовпадение облика сестры дофина Марии-Терезы Шарлотты, содержавшейся в Тампле, и герцогини Ангулемской — титул, который она будто бы стала носить, когда вышла замуж за своего кузена, младшего сына графа д'Артуа. В книге, о которой идет речь, утверждалось, что в роли герцогини Ангулемской выступала не Мария-Тереза, что ее (после того как ее в конце 1795 г. Директория обменяла на депутатов Конвента, находившихся в австрийском плену) в Вене подменили другой женщиной.
Что касается Марии-Терезы, то она прожила свою жизнь крайне уединенно в Хильбургаузене, небольшом городке, являвшемся столицей Саксен-Альтенбургского княжества. При постоянно скрывавшей лицо под вуалью таинственной даме, пользовавшейся явным покровительством княжеского двора, находился мужчина, которого местные жители именовали «графом». Удалось установить, что это был голландец Корнелиус Ван дер Валк, родом из богатой купеческой семьи. Когда его спутница жизни умерла, он объявил, что она родом из Вестфалии и зовут ее София Ботта. Осталось непонятным, почему она в таком случае говорила на ломаном немецком языке и совершенно безупречно по-французски («граф» как-то признал, что она — француженка) и зачем соблюдались столь тщательно меры по сохранению ее инкогнито. Когда «дама под вуалью» скончалась в 1837 г., «граф» сообщил, что ей было 58 лет-столько, сколько Марии-Терезе, родившейся в 1778 г. Сам «граф» умер в 1845 г. Пастор из Хильбургаузена Кюнер, единственный человек, поддерживавший дружеские отношения с «графом», в 1852 г. опубликовал книгу, в ко-горой утверждал, что «дама под вуалью» — подлинная Мария-Тереза.
Князь Альберт Саксен-Альтенбургский уверял, что сохранившиеся бумаги Корнелиуса Ван дер Валка были утеряны его наследником, а также исчезла переписка княгини Шарлотты Хильбургаузен и княжны Мек-ленбург-Штрелиц, подруги детства Марии-Антуанетты, удостоверявшая личность «дамы под вуалью». Оставалось лишь верить на слово титулованному автору в предположении, что у него не было поводов заниматься мистификацией. Однако, поскольку последнее тоже недоказуемо, сторонники выдвинутой им версии занялись подыскиванием дополнительных (пусть косвенных) доказательств, сопоставили привычки и вкусы Марии-Терезы и герцогини Ангулемской, оказавшиеся весьма несхожими. Первая любила, вторая, напротив, питала отвращение к собакам; одна хорошо играла на клавесине, другая совершенно не умела играть на музыкальных инструментах и была совершенно равнодушна к музыке. У одной был небольшой прямой нос, у другой — длинный с горбинкой. У одной был приятный звонкий голос, у другой — хриплый. Они имели совершенно разный почерк. Видевшие Марию-Терезу, когда ей было 17 лет, через 20 лет не могли узнать ее в герцогине Ангулемской и т.д.
Стоит отметить, что на протяжении 18 лет (с 1833 г. до самой смерти в 1851 г.) скупая герцогиня Ангулемская подвергалась шантажу со сторо» ны некоего доктора Лаверня. Он узнал от мадам Суси, которой было поручено сопровождать Марию-Терезу при высылке ее из Франции в 1795 г., какие-то секреты. Лавернь угрожал опубликовать книгу, содержащую «признания», которые сделала Мария-Тереза мадам Суси во время их совместной поездки. Однако сама герцогиня утверждала, что по молодости и житейской наивности, вероятно, рассказала мадам Суси вещи, которые та могла дурно истолковать, но не раскрыла никаких секретов. Некоторые историки считали, что Мария-Тереза сообщила о похищении дофина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257
Многое остается неясным. Например, почему назначение доктора для госпиталя должно было зависеть от общественного обвинителя при Революционном трибунале (что понятно, если речь идет о враче для дофина), но, может быть, имелась в виду тюремная больница.
Во всяком случае, к осуществлению предписаний, зафиксированных Пейяном, по-видимому, не было приступлено, Гарнье не был арестован и заменен другим лицом. Однако обычно «заметки» Пейяна связывают с донесением роялистского шпиона о временном увозе по приказу Робеспьера в ночь с 23 на 24 мая дофина в замок Медон.
Эпизод, сообщенный агентом д'Антрега, если не является вымыслом от начала до конца, то повторяет слухи или, проще говоря, чужие выдумки. Его пытались интерпретировать различным образом. Одни считали, что при попытке увоза дофина выявилась подмена его, произведенная Шометтом или Эбером, и поэтому «двойника» поспешили вернуть в Тампль. Другие полагали, что именно таким путем и была осуществлена подмена: увезен дофин, а возвращен в Тампль его двойник.
Член Конвента Куртуа, которому после 9 термидора было поручено издание некоторых бумаг, найденных у Робеспьера и его сторонников, утверждал, что при обыске в комнате, снимавшейся Робеспьером у столяра Дюпле на улице Сен-Оноре, были обнаружены между матрасами постели и в тайнике с двойным дном бумаги, спрятанные там, книги и вещи Людовика XVI и Марии-Антуанетты, перешедшие в распоряжение тюремных властей. Каким образом эти вещи оказались в комнате Робеспьера, осталось неизвестным. О том, что победители 9 термидора, чтобы опорочить память Неподкупного, были готовы на любую провокацию, в том числе на приписывание ему «улик», призванных доказать, что он обдумывал планы монархического переворота, — об этом знали или догадывались уже современники. Куртуа был весьма красочным представителем той хищной стаи термидорианцев, захвативших рычаги управления государством.
Но на самом деле Куртуа не подбросил, а попросту присвоил, украл на всякий случай обнаруженные им где-то вещи. И эта тайна открылась, когда после Реставрации, в 1816 г., Куртуа, к этому времени много награбивший, нахватавший взяток и превратившийся в богатого землевладельца, должен был как «цареубийца», вдобавок поддержавший Наполеона во время Ста дней, подвергнуться изгнанию из Франции. Надо было добиться, чтобы для него сделали исключение из закона. И тут Куртуа стал прельщать власти тем, что преподнесет своему «августейшему монарху Его Величеству Людовику XVIII» ценные реликвии. Среди этих сувениров находилась и прядь волос дофина. Дело не сладилось. Куртуа пришлось отбыть за гранту, в Бельгию, часть вещей у него отобрали, другие он спрятал или увез с собой. Среди спрятанных была и прядь волос, которая, переходя из рук в руки, попала наконец к исследователям, занятым разгадкой «тайны Тампля». (Как показала экспертиза, проведенная уже в XX в., эта прядь и локон, который был срезан у дофина еще до ареста королевской семьи, принадлежали одному и тому же ребенку — следовательно, во время нахождения у власти Робеспьера дофин еще не был подменен каким-то двойником.)
Споры вокруг вопроса о судьбе дофина обретали все новые повороты. Еще в 1954 г. в Париже вышла в свет книга князя Альберта Саксен-Альтенбургского, потомка рода, некогда правившего в небольшом княжестве в Центральной Германии. Книга эта называлась «Тайна дочери французского короля». Автор, опираясь на семейные предания, пытался разрешить загадку, на которую обратил внимание ряд историков, а именно на несовпадение облика сестры дофина Марии-Терезы Шарлотты, содержавшейся в Тампле, и герцогини Ангулемской — титул, который она будто бы стала носить, когда вышла замуж за своего кузена, младшего сына графа д'Артуа. В книге, о которой идет речь, утверждалось, что в роли герцогини Ангулемской выступала не Мария-Тереза, что ее (после того как ее в конце 1795 г. Директория обменяла на депутатов Конвента, находившихся в австрийском плену) в Вене подменили другой женщиной.
Что касается Марии-Терезы, то она прожила свою жизнь крайне уединенно в Хильбургаузене, небольшом городке, являвшемся столицей Саксен-Альтенбургского княжества. При постоянно скрывавшей лицо под вуалью таинственной даме, пользовавшейся явным покровительством княжеского двора, находился мужчина, которого местные жители именовали «графом». Удалось установить, что это был голландец Корнелиус Ван дер Валк, родом из богатой купеческой семьи. Когда его спутница жизни умерла, он объявил, что она родом из Вестфалии и зовут ее София Ботта. Осталось непонятным, почему она в таком случае говорила на ломаном немецком языке и совершенно безупречно по-французски («граф» как-то признал, что она — француженка) и зачем соблюдались столь тщательно меры по сохранению ее инкогнито. Когда «дама под вуалью» скончалась в 1837 г., «граф» сообщил, что ей было 58 лет-столько, сколько Марии-Терезе, родившейся в 1778 г. Сам «граф» умер в 1845 г. Пастор из Хильбургаузена Кюнер, единственный человек, поддерживавший дружеские отношения с «графом», в 1852 г. опубликовал книгу, в ко-горой утверждал, что «дама под вуалью» — подлинная Мария-Тереза.
Князь Альберт Саксен-Альтенбургский уверял, что сохранившиеся бумаги Корнелиуса Ван дер Валка были утеряны его наследником, а также исчезла переписка княгини Шарлотты Хильбургаузен и княжны Мек-ленбург-Штрелиц, подруги детства Марии-Антуанетты, удостоверявшая личность «дамы под вуалью». Оставалось лишь верить на слово титулованному автору в предположении, что у него не было поводов заниматься мистификацией. Однако, поскольку последнее тоже недоказуемо, сторонники выдвинутой им версии занялись подыскиванием дополнительных (пусть косвенных) доказательств, сопоставили привычки и вкусы Марии-Терезы и герцогини Ангулемской, оказавшиеся весьма несхожими. Первая любила, вторая, напротив, питала отвращение к собакам; одна хорошо играла на клавесине, другая совершенно не умела играть на музыкальных инструментах и была совершенно равнодушна к музыке. У одной был небольшой прямой нос, у другой — длинный с горбинкой. У одной был приятный звонкий голос, у другой — хриплый. Они имели совершенно разный почерк. Видевшие Марию-Терезу, когда ей было 17 лет, через 20 лет не могли узнать ее в герцогине Ангулемской и т.д.
Стоит отметить, что на протяжении 18 лет (с 1833 г. до самой смерти в 1851 г.) скупая герцогиня Ангулемская подвергалась шантажу со сторо» ны некоего доктора Лаверня. Он узнал от мадам Суси, которой было поручено сопровождать Марию-Терезу при высылке ее из Франции в 1795 г., какие-то секреты. Лавернь угрожал опубликовать книгу, содержащую «признания», которые сделала Мария-Тереза мадам Суси во время их совместной поездки. Однако сама герцогиня утверждала, что по молодости и житейской наивности, вероятно, рассказала мадам Суси вещи, которые та могла дурно истолковать, но не раскрыла никаких секретов. Некоторые историки считали, что Мария-Тереза сообщила о похищении дофина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257