Вскоре после этого дофина с завязанными глазами в закрытой карете доставили в какую-то небольшую комнату, где от него тщетно требовали подписать отречение от престола. Однажды в комнату, где содержали дофина, вторглись трое незнакомцев в черных масках. Они привязали его к стулу, двое при этом держали его силой, тогда как третий вынул из кармана какой-то портрет и, кидая взгляд то на последний, то на связанную жертву, подал знак своим сообщникам, которые вооружились небольшими инструментами с множеством острых шипов, напоминающими связки иголок. Этими инструментами они искололи лицо юноше, нанеся бесчисленные ранения. Дофин истекал кровью. Люди в масках губкой, пропитанной какой-то жидкостью, обмыли лицо, что только еще больше изуродовало его, и удалились с сатанинской усмешкой, не произнеся ни единого слова. (Это происшествие, как отметил М. Гарсон, легко объясняет недоумение, которое могло бы возникнуть из-за несхожести некоторых черт лица Наундорфа с сохранившимися портретами Шарля Луи, что, впрочем, не помешало сторонникам претендента «узнать» в нем дофина.)
Через несколько дней незнакомцы в масках вернулись и усадили дофина в карету. У одного из незнакомцев случайно сдвинулась маска, и дофин с изумлением узнал в нем «охотника». Тот сразу же подал ему знак молчать. «Охотник» втерся в ряды преследователей, чтобы спасти его. Карета опрокинулась, воспользовавшись этим, дофин и «охотник» бежали, сумели встретиться в Эттенгейме с герцогом Энгиенским, близким родственником королевской семьи. Потом беглецов снова поймали и препроводили в тюрьму Страсбурга, а оттуда дофина увезли и бросили в подземную темницу какого-то замка. Дофин с помощью «охотника» опять бежал, его поймали, ему снова удалось спастись и после многих приключений добраться до герцога Брауншвейгского. Тот дал ему эскорт, который подвергся нападению. Дофина еще два или три раза заключали в тюрьму, откуда он снова и снова спасался бегством. Ему приходили на помощь какие-то старики и старухи. Однажды в дороге он встретил неизвестного, который дал ему паспорт на имя Наундорфа, что позволило ему обосноваться в Берлине в качестве часовщика. Там он передал бумаги, которые сумел сохранить и которые устанавливали его подлинное имя и происхождение, полицей-президенту Берлина Лекоку. Бумаги бесследно исчезли, и он был лишен возможности доказать, кем является.
Впрочем, один эпизод, хотя он тоже не поддается полной проверке, все же сам по себе не выглядит неправдоподобным. Первоначально в своем заявлении властям Бранденбургской тюрьмы 23 сентября 1825 г. и впоследствии в своих рассказах Наундорф утверждал, что в 1810 г. на границе Чехии вступил в отряд вольных стрелков под руководством герцога Брауншвейгского — Эльса, который вел партизанскую войну против наполеоновских войск, расквартированных в Германии. В стычке под Дрезденом «дофин» был тяжело ранен, попал в плен и после излечения был направлен этапом во Францию. Там в одной церкви, где колонна пленных остановилась на отдых, ему вместе с неким Фридрихом удалось бежать. Они отправились в Берлин и пытались поступить в гусары. Наундорфу как иностранцу это не было разрешено. Тогда-то он и явился к полицей-президенту Берлина Лекоку. Пленных стрелков, которых французские власти рассматривали как преступников, действительно направили на каторгу в Тулон, откуда они были освобождены по амнистии в следующем году. Нет ничего невероятного в том, что в данном случае Наундорф передает подлинный эпизод из своей жизни, который, разумеется, не подтверждает ни одну из остальных частей его повествования.
Рассказ Наундорфа о последовавших событиях, в отличие от всего предшествующего, легко поддается проверке. Из Берлина он перебрался в Шпандау, потом в Кроссен, был (разумеется, ложно, по его уверениям) обвинен в фальшивомонетничестве и тогда открыто объявил о своем подлинном имени. Рассказ Наундорфа заполнен ссылками на анонимных «покровителей» и «преследователей», мотивы действий которых не поддаются разумному истолкованию, а все повествование составлено так, что не допускает возможности никакой проверки. Нередко явно для достижения такого результата Наундорф заявлял, что в том или ином случае опускал ряд подробностей и эпизодов, поскольку, мол, это необходимо из каких-то только ему известных соображений предосторожности. Рассказ этот вдобавок, как справедливо напоминал М. Гарсон, повествует о времени, когда во Франции, Австрии и Пруссии, где происходили эти таинственные и не оставившие ни малейших следов в документах аресты, преследования, бегства, существовали четко действовавшая полиция и судебная система. М. Гарсон назвал рассказ Наундорфа «попросту смешным романом». Краткий пересказ этих мемуаров не способен передать их характер, по словам А. Кастело, «колеблющийся между абсурдным и невозможным».
Напротив, А. Луиго, отвергая некоторые несуразицы мемуаров, готов видеть доказательства правдивости рассказа Наундорфа в его… явной неправдоподобности, поскольку выдумать можно было бы нечто не столь невероятное. Однако, сколь ни кажутся вымышленными отдельные эпизоды, они свидетельствуют, что Наундорф продолжал все это время находиться под наблюдением каких-то закулисных политических сил. Сторонники Наундорфа ссылаются на важные показания, приписываемые целому ряду лиц, причем показания, будто бы зафиксированные письменно, но все соответствующие бумаги неизменно оказываются исчезнувшими. Читателю предлагают основываться на пересказах из третьих рук, причем отделенных полувековым, а то и вековым промежутком от самих свидетельств. А. Луиго, опять возведя нужду в добродетель, предлагает видеть в этом существование таинственной руки, из «государственных интересов» систематически уничтожавшей «опасные» документы. Как уже отмечалось, Луиго хотел бы видеть доказательство правдивости Наундорфа из материалов, которые обнаруживаются при изучении «швейцарского следа».
Можно было бы согласиться с Луиго, если не вспомнить, что все поездки Фридриха Лешота и Шеневьера нам известны лишь из рассказа племянницы Фридриха Марии, которая, по ее собственным словам, узнала о них маленькой девочкой из уст своей бабушки через почти 40 лет после описываемых событий, и что сама Мария Лешот впервые поведала об этом миру еще через полстолетия с лишним, уже в конце XIX в. Стоит ли добавлять, что в 1845 г. — год смерти Наундорфа — его претензии и рассказанные им приключения были широко известны и вполне могли повлиять на «признание» бабушки, которой, кстати, было в то время уже 90 лет, своей внучке, которой было всего 11 Неясно также, что побуждало Марию Лешот молчать более чем полстолетия. Именно этих соображений, думается, достаточно, чтобы не следовать за рассказом Марии Лешот о дальнейшей судьбе Фридриха Лешота, который, видимо, с умыслом или без такового был написан для того, чтобы подкрепить утверждение Наундорфа.
Как мы упоминали, в рассказах Наундорфа о его приключениях немалое место занимает некий «охотник», «егерь Жан», который, как позднее выяснилось, носил фамилию Монморен. Это наводило на мысль, что речь, возможно, идет о каком-то родственнике королевского министра иностранных дел Монморена. Однако в 1929 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257
Через несколько дней незнакомцы в масках вернулись и усадили дофина в карету. У одного из незнакомцев случайно сдвинулась маска, и дофин с изумлением узнал в нем «охотника». Тот сразу же подал ему знак молчать. «Охотник» втерся в ряды преследователей, чтобы спасти его. Карета опрокинулась, воспользовавшись этим, дофин и «охотник» бежали, сумели встретиться в Эттенгейме с герцогом Энгиенским, близким родственником королевской семьи. Потом беглецов снова поймали и препроводили в тюрьму Страсбурга, а оттуда дофина увезли и бросили в подземную темницу какого-то замка. Дофин с помощью «охотника» опять бежал, его поймали, ему снова удалось спастись и после многих приключений добраться до герцога Брауншвейгского. Тот дал ему эскорт, который подвергся нападению. Дофина еще два или три раза заключали в тюрьму, откуда он снова и снова спасался бегством. Ему приходили на помощь какие-то старики и старухи. Однажды в дороге он встретил неизвестного, который дал ему паспорт на имя Наундорфа, что позволило ему обосноваться в Берлине в качестве часовщика. Там он передал бумаги, которые сумел сохранить и которые устанавливали его подлинное имя и происхождение, полицей-президенту Берлина Лекоку. Бумаги бесследно исчезли, и он был лишен возможности доказать, кем является.
Впрочем, один эпизод, хотя он тоже не поддается полной проверке, все же сам по себе не выглядит неправдоподобным. Первоначально в своем заявлении властям Бранденбургской тюрьмы 23 сентября 1825 г. и впоследствии в своих рассказах Наундорф утверждал, что в 1810 г. на границе Чехии вступил в отряд вольных стрелков под руководством герцога Брауншвейгского — Эльса, который вел партизанскую войну против наполеоновских войск, расквартированных в Германии. В стычке под Дрезденом «дофин» был тяжело ранен, попал в плен и после излечения был направлен этапом во Францию. Там в одной церкви, где колонна пленных остановилась на отдых, ему вместе с неким Фридрихом удалось бежать. Они отправились в Берлин и пытались поступить в гусары. Наундорфу как иностранцу это не было разрешено. Тогда-то он и явился к полицей-президенту Берлина Лекоку. Пленных стрелков, которых французские власти рассматривали как преступников, действительно направили на каторгу в Тулон, откуда они были освобождены по амнистии в следующем году. Нет ничего невероятного в том, что в данном случае Наундорф передает подлинный эпизод из своей жизни, который, разумеется, не подтверждает ни одну из остальных частей его повествования.
Рассказ Наундорфа о последовавших событиях, в отличие от всего предшествующего, легко поддается проверке. Из Берлина он перебрался в Шпандау, потом в Кроссен, был (разумеется, ложно, по его уверениям) обвинен в фальшивомонетничестве и тогда открыто объявил о своем подлинном имени. Рассказ Наундорфа заполнен ссылками на анонимных «покровителей» и «преследователей», мотивы действий которых не поддаются разумному истолкованию, а все повествование составлено так, что не допускает возможности никакой проверки. Нередко явно для достижения такого результата Наундорф заявлял, что в том или ином случае опускал ряд подробностей и эпизодов, поскольку, мол, это необходимо из каких-то только ему известных соображений предосторожности. Рассказ этот вдобавок, как справедливо напоминал М. Гарсон, повествует о времени, когда во Франции, Австрии и Пруссии, где происходили эти таинственные и не оставившие ни малейших следов в документах аресты, преследования, бегства, существовали четко действовавшая полиция и судебная система. М. Гарсон назвал рассказ Наундорфа «попросту смешным романом». Краткий пересказ этих мемуаров не способен передать их характер, по словам А. Кастело, «колеблющийся между абсурдным и невозможным».
Напротив, А. Луиго, отвергая некоторые несуразицы мемуаров, готов видеть доказательства правдивости рассказа Наундорфа в его… явной неправдоподобности, поскольку выдумать можно было бы нечто не столь невероятное. Однако, сколь ни кажутся вымышленными отдельные эпизоды, они свидетельствуют, что Наундорф продолжал все это время находиться под наблюдением каких-то закулисных политических сил. Сторонники Наундорфа ссылаются на важные показания, приписываемые целому ряду лиц, причем показания, будто бы зафиксированные письменно, но все соответствующие бумаги неизменно оказываются исчезнувшими. Читателю предлагают основываться на пересказах из третьих рук, причем отделенных полувековым, а то и вековым промежутком от самих свидетельств. А. Луиго, опять возведя нужду в добродетель, предлагает видеть в этом существование таинственной руки, из «государственных интересов» систематически уничтожавшей «опасные» документы. Как уже отмечалось, Луиго хотел бы видеть доказательство правдивости Наундорфа из материалов, которые обнаруживаются при изучении «швейцарского следа».
Можно было бы согласиться с Луиго, если не вспомнить, что все поездки Фридриха Лешота и Шеневьера нам известны лишь из рассказа племянницы Фридриха Марии, которая, по ее собственным словам, узнала о них маленькой девочкой из уст своей бабушки через почти 40 лет после описываемых событий, и что сама Мария Лешот впервые поведала об этом миру еще через полстолетия с лишним, уже в конце XIX в. Стоит ли добавлять, что в 1845 г. — год смерти Наундорфа — его претензии и рассказанные им приключения были широко известны и вполне могли повлиять на «признание» бабушки, которой, кстати, было в то время уже 90 лет, своей внучке, которой было всего 11 Неясно также, что побуждало Марию Лешот молчать более чем полстолетия. Именно этих соображений, думается, достаточно, чтобы не следовать за рассказом Марии Лешот о дальнейшей судьбе Фридриха Лешота, который, видимо, с умыслом или без такового был написан для того, чтобы подкрепить утверждение Наундорфа.
Как мы упоминали, в рассказах Наундорфа о его приключениях немалое место занимает некий «охотник», «егерь Жан», который, как позднее выяснилось, носил фамилию Монморен. Это наводило на мысль, что речь, возможно, идет о каком-то родственнике королевского министра иностранных дел Монморена. Однако в 1929 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257