Как же пытается Аррез убедить нас в правильности своей теории9 Впечатляющим является подробное обоснование им тезиса, что после смерти Мазарини и падения Фуке едва ли не все центральные посты в государственном аппарате были захвачены Кольбером и Лувуа, их многочисленными родственниками и клиентами, которые представляли, по сути дела, единый клан, связанный круговой порукой. Все имевшие отношение к судьбе «маски» были представителями или доверенными людьми этого клана. В свою очередь, Сен-Мар, избранный тюремщиком для осужденного Фуке и щедро награждаемый за верность деньгами и землями, в качестве помощников взял в Пинероль своих родственников. Более того, можно поставить вопрос вообще, насколько был осведомлен Людовик XIV о переписке, которую вел его военный министр Лувуа с Сен-Маром9 Правда, Лувуа неизменно ссылался на «волю короля», но это ведь была обычная форма, в которую министры облекали свои приказы подчиненным. Даже бумаги, подписанные Людовиком XIV, вовсе не обязательно исходили от него. Известно, что имелись секретари, в обязанность которых входило имитировать королевскую подпись на документах. Это представляет интерес и бросает дополнительный свет на старую загадку.
Однако Аррез переступает границу правдоподобного, когда начинает изображать Людовика XIV «королевским манекеном», безвольной марионеткой Лувуа, Кольбера и их родственников, в том числе совсем еще юного Барбезье (М. Паньоль, как мы помним, считает, напротив, что Лувуа и Барбезье были отравлены Людовиком!). Приводимые в пользу этого доводы весьма неубедительны — они свидетельствуют только о том, что министрам ссылками на государственные интересы удавалось не раз обводить своего повелителя вокруг пальца и даже изменять ранее принятые им решения. А это, конечно, совсем не новость для всех, знакомых с историей правления Людовика XIV, и отсюда очень далеко до того, чтобы считать «короля-солнце» бессильным, даже при желании противостоять воле своих министров. Изображение Людовика способным только изобретать парики или покорно принимать любовниц, избранных для него «кланом», явно далеко от реальности, но нужно Аррезу, как камень в основании его теории.
Таким основанием является опасение, которым якобы долгие годы были охвачены Кольбер и Лувуа перед перспективой возвращения к власти Фуке, огромные богатства которого перешли в руки их родни.
Между тем нет никаких доказательств существования таких опасений. Учитывая несомненную ненависть, которую питал к бывшему сюринтенданту финансов король, речь могла идти лишь о некотором смягчении в будущем его участи, максимум об освобождении из тюрьмы. Предположение, что Фуке сохранял сильную партию при дворе и в столице после многих лет нахождения в тюрьме, также остается бездоказательным. Примером всесилия его «клана» Аррез считает судьбу д'Артаньяна. Основываясь во многом на мемуарах мушкетера, которые были изданы… и в значительной мере сочинены Гасьеном де Куртилем и которые щедро использовал Дюма, Аррез излагает историю того, как д'Артаньян был «куплен», а потом убит врагами Фуке. Подчиненные Фуке потребовали от мушкетера внести плату за его должность (тогда существовала система продажи должностей), а противники сюринтенданта дали ему необходимую сумму. После этого попытка Фуке исправить промах и перетянуть д'Артаньяна на свою сторону окончилась неудачей. Как известно, именно д'Артаньян 5 сентября арестовал Фуке. Однако он отказался от поста его тюремщика, который достался Сен-Мару. Д'Артаньян стал слишком близким к королю. Поэтому Людовика XIV убедили назначить мушкетера губернатором Лилля, но уже через несколько месяцев этот пост был возвращен маршалу д'Юмьеру, связанному различными родственными связями с «кланом» врагов Фуке. Через несколько месяцев после этого д'Артаньян, которого его мушкетеры потеряли из виду во время схватки с неприятелем, был найден мертвым на поле боя около Маастрихта. Обоснованы ли подозрения Арреза, пусть решает читатель.
Согласно теории Арреза, Сен-Мар не только был, но и оставался все время тюремщиком одного заключенного — Фуке. Исключением являлся лишь герцог Лозен, пытавшийся при прямом содействии самого короля подорвать влияние «клана» и в результате попавший надолго в Пинероль, пока не сумел договориться с министрами об условиях своего освобождения. Все остальные заключенные в Пинероле не имели в глазах Лувуа ровно никакого значения, или, точнее, только такое значение, какое могли приобрести для более надежной охраны Фуке. В августе 1670 г. Лувуа посетил Пинероль и был гостем Сен-Мара. Напомним сообщение Вольтера, что маркиз Лувуа приезжал, чтобы навестить заключенного в маске.
Поскольку прежние исследователи «отсеяли» большинство других заключенных, не исключая и Маттиоли, как возможных узников в маске, Аррез попытался то же проделать и в отношении Эсташа Доже, который стал главным претендентом на роль «маски». Прежде всего атака началась против утвердившейся интерпретации знаменитого письма Лувуа к Сен-Мару от 19 июля 1669 г. относительно направления в Пинероль Эсташа Доже. Лувуа презрительно называет его «неким», подчеркивает, что Доже «всего лишь слуга». (Заметим, однако, в скобках, что не очень логично брать на веру в данном случае слова Лувуа, отказываясь это делать во многих других, как поступает Аррез.) Лувуа предписывал содержать Тоже в темнице в Нижней башне, а не в «апартаментах» в Боковой башне, которые предоставлялись знатному заключенному — Фуке, а потом Лозену. В темнице были только самые необходимые вещи. Лувуа предписал принять в отношении Доже ряд мер предосторожности — оборудовать специально для него темницу с двойными дверями, причем за наружные не должны были переступать часовые. Сен-Мар мог, как отмечалось, угрожать пленнику смер1ью, если тот скажет что-либо, не относящееся к его нуждам, пищу ему должен был приносить один раз в день Сен-Мар, и она совсем была не похожа на изысканные блюда и вина, которые давали Фуке. У «слуги» Доже, конечно, не было лакея. Таким образом, он находился в строжайшем заключении, как и «маска», но содержался совсем в других условиях, чем неизвестный узник. Кроме того, меры, принятые в отношении Доже, нельзя считать исключительными. Такие же строгости по указанию Лувуа соблюдались в отношении Лозена, арестованного монаха и Маттиоли, а также заключенных, содержащихся в других тюрьмах. Словом, в письме Лувуа к Сен-Мару от 19 июля 1669 г. отнюдь не предусматривались какие-то беспрецедентные меры предосторожности (инструкция Лувуа даже прямо предписывала содержать «маску» так же, как арестанта Доже).
Однако возникает вопрос: почему вообще они были приняты в отношении «слуги», зачем потребовался датированный 26 июля 1669 г. специальный приказ за подписью Людовика XIV Сен-Мару о содержании под стражей Доже? Интересно, что темница была заранее переоборудована к его прибытию. Не было ли здесь начало сложной макиавеллиевской интриги: поместить в эту темницу никому не ведомого слугу, придать заключенному известную значительность в глазах стражи (она сочла его, по словам Сен-Мара, маршалом Франции или другим знатным лицом) и в удобный момент подменить его другим, действительно важным узником, которого объявить умершим и навсегда заточить под именем Доже?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257