— Кристи, не пытайтесь кому-то подражать, — сказал ей профессор на первом курсе. — Вы не похожи на других девушек, сохраните в себе эту самостоятельность.
Верхний свет в кабинете так и не зажгли, за что Кристи была только признательна. Она считала, что выглядит ужасно — после всей этой истории. Сумочку с дамскими принадлежностями у неё отобрали, и она даже не могла посмотреться в зеркальце.
Ей хотелось попроситься в туалетную комнату, чтобы умыться и причесаться, но она боялась прервать разговор с этим вполне располагающим к себе следователем. Впрочем, он не сказал, кто он такой. Она сама решила, что перед ней следователь.
Он просил называть его просто Григорием Алексеевичем. Большая настольная лампа под матерчатым абажуром освещала левую сторону его лица, оставляя в тени правую, поэтому Кристи невольно обращалась к светлой половине.
Она рассказала ему все, как на духу, со всеми подробностями и деталями. Она говорила торопливо, боясь, что следователю надоест слушать и её выставят. Но человек, просивший называть его запросто, по имени-отчеству, никуда не торопился. Он дал Кристи выговориться, потом, не теряя интереса к собеседнице, стал расспрашивать. О родителях, о детстве, об учебе в университете, о том, почему она приехала в СССР и что она здесь увидела.
— И вы любите Конрада? — вдруг просил он.
— Да.
В комнате повисла тишина. Григорий Алексеевич так же спокойно продолжал её рассматривать. Кристи сказала все, что могла, и её охватило ужасное ощущение полной безнадежности. Ей казалось, что это молчание продолжалось целую вечность, хотя на самом деле, вероятно, прошло всего лишь минут десять. Наконец Григорий Алексеевич заговорил:
— Мне нужно идти докладывать начальству. Вас пока что покормят.
Он вызвал дежурного, который увел Кристи.
Для начала Кристи попросилась в туалет и с наслаждением умылась, но не рискнула воспользоваться висевшим на стене мятым вафельным полотенцем, а обошлась собственным носовым платком. Критически осмотрела себя в маленьком зеркальце и решила, что она мало привлекательна. Слишком тонкие губы, тупой нос, широко расставленные глаза.
Ужасная мысль пришла ей в голову: что, если Конни рад возможности избавиться от нее, а она вроде как виснет у него на шее? Может, он, как это свойственно всем мужчинам, уже добился своего и теперь она ему нисколько не нужна?
Это подозрение отравило два часа ожидания. Ее отвели в буфет, где усталая официантка с кудряшками дала ей порцию сосисок с картофельным пюре и чашку горячего сладкого чая. Чай Кристи выпила с удовольствием и съела полсосиски под насмешливым взглядом дежурного милиционера, который, кряхтя и причмокивая, прикончил две порции под одобрительное нашептывание пухлой официантки.
В опустевшем коридоре, глядя в выщербленную стену, Кристи ждала решения своей судьбы почти до полуночи. Ее крепкая крестьянская природа начала брать верх, и постепенно она совершенно успокоилась. Кристи стало клонить в сон, и она бы, вероятно, уснула, если бы её не растолкали и не повели в кабинет к Григорию Алексеевичу.
Она посмотрела на него с сочувствием. Было видно, что следователь здорово устал, хотя вида не показывал. Глаза у него запали, но он слегко улыбался.
Посмотрел на Кристи оценивающе.
В девять часов вечера к нему в кабинет привели совершенно раздавленную девушку, которая была в ужасе от случившегося.
Сейчас, уже за полночь, перед ним сидела уставшая, но полностью владевшая собой женщина.
Его предупредили, что она чуть не заснула на скамье в коридоре отделения милиции — не многим это удавалось. Григорий Алексеевич сделал вывод, что перед ним женщина с сильным характером, самостоятельная и уверенная в себе, хотя ещё и очень неопытная.
С женщинами Григорий Алексеевич работал мало. Этим направлением ведали другие, поэтому он боялся промахнуться. Но право окончательного решения было за ним. И он решился.
— Я должен вам кое-кто рассказать, Кристина, — сказал он. — Я не работаю в милиции.
Он внимательно следил за её реакцией. Кристи вопросительно посмотрела на него.
— Я работаю в Комитете государственной безопасности СССР. Меня попросили заняться вашим делом, потому что товарищи из милиции подозрительно относятся к иностранцам или иностранкам, которые совершают что-то запрещенное, нарушают нормы общественной морали.
— Они решили, что я шпионка? — прервала его Кристи.
— Почти, — почему-то весело сказал Григорий Алексеевич.
Верхний свет он так и не включил. Но в сон Кристи больше не клонило. Настольная лампа по-прежнему бросала резкую тень на лицо следователя, который оказался не тем, за кого она его принимала.
— Наша милиция занимается только уголовными преступниками, у неё нет опыта работы с иностранцами, — продолжал Григорий Алексеевич.
Кристи наклонилась вперед:
— Надеюсь, вы меня не подозреваете в шпионаже?
Григорий Алексеевич ответил не сразу.
— Проблема не в вас, а в Конраде.
Теперь он говорил очень медленно, и Кристи ловила каждое его слово.
— Конрад не имел права не только приводить вас домой, но и вообще знакомиться с вами. Он совершил серьезный должностной проступок.
— Но почему? — взорвалась Кристи. — Неужели гражданам СССР запрещено любить граждан ФРГ?
— Конрад не простой гражданин, — ответил Григорий Алексеевич, словно не обратив внимания на её вспышку. — Он сотрудник Комитета государственной безопасности СССР.
И тут же добавил:
— Вас он не обманывал. Он действительно работает в радиомастерской, но мастерская принадлежит Комитету государственной безопасности, поэтому на Конрада тоже распространяются жесткие правила, принятые в нашей организации. Сами понимаете, чем это продиктовано. У вас в стране существуют такие же правила. Он обязан был сразу доложить начальству о знакомстве с гражданкой другого государства, но не сделал этого.
— Что его ждет? — устало спросила Кристи. — Насколько тяжелым считается это преступление по вашему кодексу?
Она уже все поняла. В реальном и жестоком мире их любовь стала жертвой нелепого раскола мира на Запад и Восток.
Григорий Алексеевич испытующе смотрел на нее. Он хотел быть уверенным, что правильно понимает её интонации. Лучше бы ему разобраться во всем сейчас.
— Я очень долго разговаривал с Конрадом. Он честно признался мне, что полюбил вас, что ради вас он нарушил свой долг. Он тяжело переживает случившееся, но говорит только о вас. Он очень огорчен, что вовлек вас в такую неприятную историю.
— Так что с ним будет? — упрямо переспросила Кристи.
— Ни-че-го, — отчеканил Григорий Алексеевич. — Я убедил свое начальство в том, что за любовь нельзя наказывать. Он прекрасный молодой человек, хороший специалист, которого ждет большое будущее.
— Спасибо вам. — Кристи улыбнулась впервые за весь этот долгий день, и Григорий Алексеевич убедился в том, что улыбка у неё хорошая. Фотографии это скрытое очарование передать не могли.
— Я могу его увидеть? — нерешительно спросила Кристи. — Или меня сразу же вышлют?
Григорий Алексеевич вытащил из картонной папки какую-то бумагу и стал её рассматривать.
— В принципе вам разрешено остаться в Советском Союзе ещё на неделю. Разумеется, если вы этого хотите. Визу вам продлят в отделе виз и регистраций московской милиции в установленном порядке, — ответил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57