— Да я вообще лучше у вас останусь, — предложил Кайзер. — Не хочу возвращаться к этим идиотам. Они мне надоели.
Хозяева переглянулись.
— Выпьем за Вилли, — провозгласил Клаус.
Это была последняя рюмка, которую в тот вечер осушил Кайзер. Он настолько осовел, что перестал что-либо воспринимать.
— Перестарались, — горестно констатировал Клаус Штайнбах, когда убедился, что Вилли Кайзер уже ничего не понимает. Глаза его закрылись, и он бы сполз со стула, если бы его не поддержали.
— А мне говорили, что он может выпить значительно больше, — удивился подполковник Штайнбах и как-то брезгливо посмотрел на руководителя западногерманской контрразведки. Надевая пиджак, спросил у русских офицеров: — Что будем делать?
Теперь Штайнбах уже не производил впечатление хорошо выпившего человека.
— Он подтвердил, что желает у нас остаться. Его слова записаны. Считаю, что наша задача выполнена, — твердо сказал подполковник Маслов.
Его вновь перевели в представительство КГБ в ГДР. Теперь он получил повышение и руководил разведывательным отделом.
— Сейчас доложим руководству, — добавил Маслов. — Для того начальство и существует, чтобы решать.
Штайнбах чуть заметно пожал плечами и пошел умыться. Свою миссию он выполнил, хотя и без особого удовольствия. В министерстве у него была слава одного из лучших вербовщиков. Раньше он гордился способностью приобретать для своего молодого государства все новых друзей и помощников. Но в последнее время завербованные им люди вызывали у него, скорее, презрение. Разве платные агенты заслуживают уважения?
Будущий подполковник госбезопасности Клаус Штайнбах попал в спецлагерь МВД СССР в день своего рождения. Ему как раз исполнилось восемнадцать лет. Его отец погиб в первые дни Польской кампании — в сентябре тридцать девятого. «Пал в бою за фюрера и отечество», — говорилось в извещении.
Клаус не плакал. Сжав зубы, он готовился стать солдатом. Сначала был руководителем отряда в юнгфольке, затем фюрером в гитлерюгенде. Он плавал, как рыба, бегал быстрее всех в школе, стрелял в тире. После девятого класса его призвали для несения вспомогательной службы в зенитных войсках. «Без отрыва от учебы», — говорилось в приказе, но к учебе Клаус вернулся уже только в советском плену.
Едва они научились стрелять из зениток, как их батарею накрыли американские бомбардировщики. После прицельного бомбометания в батарее не осталось ни одного целого орудия.
Половина школьников погибла. Оставшихся в живых отправили домой, но к домашней жизни Клаус вернуться не смог. Он просто не нашел своего дома, снесенного с лица земли бомбардировщиками союзников. Озлобившийся и несчастный, он явился на призывной пункт добровольцем. Но шестнадцатилетних в армию не брали.
Он отправился в Берлин, чтобы попросить помощи у фюрера. Он попал в столицу Великогерманского рейха в марте сорок пятого, когда все бежали из города на Запад, спасаясь от Красной Армии.
Теперь его уже не спрашивали, сколько ему лет. Здесь были рады добровольцам. Клауса учили стрелять из фаустпатрона по танкам. С оружием в руках он чувствовал себя счастливым. Теперь он знал, что ему следует делать. Все в жизни стало просто и ясно.
Настоящие советские танки он увидел неподалеку от разрушенного здания рейхсканцелярии. Стоя за углом дома, он старательно прицелился и выстрелил из фаустпатрона.
Но так и не узнал, попал в танк или нет.
Разорвавшийся рядом снаряд, выпущенный из танковой пушки, отбросил его в сторону. Он здорово стукнулся головой о стену и потерял сознание. Когда пришел в себя, рядом стоял русский солдат с автоматом в руках и равнодушно смотрел на него.
Клаус пошевелился, и русский передернул затвор.
— Вставай, сука, или пристрелю, — сказал солдат.
Клаус ещё не знал русского языка, но хорошо понял выражение лица автоматчика. На сборном пункте пленных на скорую руку допрашивал молоденький переводчик. Он что-то диктовал ленивому писарю — война кончалась, пленных было слишком много, и ничего особо интересного сказать они не могли.
Возможно, Клауса по причине его возраста отпустили бы сразу после капитуляции вермахта. Но юный упрямец желал быть героем до конца. На вопросы переводчика он отвечать отказался и, вытянув руку вперед, закричал: «Хайль Гитлер!»
Такого хамства юный переводчик, ещё не сносивший первой пары сапог, не вынес. Клаус получил оплеуху и потерял два передних зуба и свободу. Через несколько месяцев его отправили в Сибирь, как «активного члена фашистской молодежной организации».
Когда эшелон остановился, Клаус сам идти не мог. У него было крупозное воспаление легких. Альфред Фохт, врач-танкист, помог Клаусу — с трудом дотащил его до барака. Лекарств в распоряжении Фохта не было, но он как мог лечил юношу, и Клаус выкарабкался.
А ещё через два месяца Клаус подхватил сыпной тиф. Со вшами в лагере боролись, но безуспешно. Два дня у него была высокая температура, бросало то в жар, то в холод, есть не хотелось. У входа в столовую Клаус потерял сознание и упал. Увидев на теле характерную сыпь, врач спецлагеря МВД СССР забеспокоился.
Тифа в лагере боялись как огня. Каждый день спецконтингент осматривали на предмет заразившихся. Всех больных спешно изолировали, но начальник санитарной службы спецлагеря, глянув на Клауса, ошибочно решил, что истощенный парень не жилец.
Но Клаусу повезло. Молоденькая военврач прониклась непозволительной симпатией к юному немцу. Она только начинала свою службу, в лагерь попала впервые, и человеческие чувства её ещё не покинули. Она нашла лекарства для Клауса и выходила его.
Она добилась от начальника лагеря, который ни в чем не отказывал молодым женщинам, покупки пяти коров для больных. Каждый день Клаусу наливали полстакана молока, и он потихоньку выздоравливал.
Лагерь был обнесен колючей проволокой в два ряда. Запретная зона вокруг лагеря тоже была обнесена проволокой. Лагерная электростанция работала с перебоями. Воду подвозили в бочках. В бараках нары сколотили в три ряда. Кормили всякой дрянью. Однажды пленные обнаружили в суповом котле сварившуюся мышь. Но суп выливать не стали. Отказались от своей порции только самые впечатлительные.
Первые месяцы Клаус думал о побеге. Контрольная полоса находилась в запущенном состоянии, заросла травой. Обыски в бараках не устраивались, только небрежно проверяли бригады, возвращавшиеся с работы. К тому же пленные работали на подсобном хозяйстве, охраняемые всего тремя вахтерами.
— Бежать можно, — говорил ему Фохт. — Но куда убежишь из Сибири, да и зачем?
Выздоравливая, Клаус стал много читать. Фохт приносил ему из культурно-воспитательной части газеты и книги. Литературу в лагерь привозили в большом количестве — пропагандистские издания для военнопленных. Вскоре в лагере появились пропагандисты из компартии Германии, они создали школу антифашистского актива.
Многие вступали в неё ради более высокой нормы питания. Клаус ходил на занятия для того, чтобы понять, что ему делать, раз уж война закончилась.
Он стал коммунистом не только потому, что его спасла врач из Красной армии. Оставшись один на земле, он искал убежище, приют и нашел его в коммунистической партии, в этой всемирной общности единомышленников, в универсальной идеологии, обещавшей решить все мировые проблемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57