Жители Дахау, баварского городка с более чем тысячелетней историей, утверждали, что в 1933-м они голосовали против нацистов и в создании концлагеря не виноваты.
Когда Петру освободили, встретить её она попросила свою лучшую школьную подругу Кристину фон Хассель, которую все, кроме её собственных родителей, называли просто Кристи.
Она приехала за Петрой на машине. Подруги обнялись. Петра забросила в багажник битком набитую сумку и плюхнулась на сиденье рядом с Кристи.
Петра здорово располнела в тюрьме, у неё появился второй подбородок, но черты лица стали жестче. Она постриглась совсем коротко и в своем балахоне была похожа на мужчину.
Выход на свободу подействовал на Петру очень сильно. Она без умолку болтала.
— Едем сразу домой? — перебила её Кристи.
— Нет, нет, — взмолилась Петра. — Давай остановимся в гостинице, поужинаем, немного выпьем, выспимся, а утром поедем.
Они взяли один номер с двумя кроватями. Петра заказала в номер ужин с шампанским. Она рассказывала о тюремной жизни, но не называла никаких имен, боясь, что их подслушивают — предположение, которое Кристи показалось нелепым.
Ела Петра мало, зато много пила. Лицо у неё стало красным, глаза горели. Допив шампанское, она, несмотря на вялое сопротивление Кристи, по телефону заказала ещё два мартини. За год в тюрьме Петра отвыкла от спиртного и быстро опьянела. Кристи, домашний ребенок, воспитанный в строгости, выпила меньше, но и её повело.
До того дня, когда Петру арестовали, Кристи и не подозревала, что подруга детства занимается чем-то нелегальным.
Соседи считали Петру Вагнер послушной дочерью, но бесцветной, лишенной особых интересов и увлечений. Ее отец был юристом, членом городского совета от правящей Христианско-демократической партии.
Будучи студенткой, Петра трогательно заботилась о парализованных больных, считалась необыкновенно чувствительной. Она мечтала посвятить себя больным детям, подыскала работу в приюте для неполноценных детей.
— Когда же все это началось? — расспрашивала её Кристи.
У Петры был школьный друг, начитанный марксист. Однажды он привел её в молодежную коммуну, где жили одни хиппи. Тихой и домашней Петре понравилось в коммуне. Здесь все было иначе, чем дома, свободно и легко. Нравы свободные, спали кто с кем хотел, тут же без скандалов и ревности менялись партнерами. Курили марихуану, устраивали концерты, ходили на митинги.
Очень здорово было сознавать, что как женщина она по-настоящему эмансипирована, что она может какие-то вещи делать лучше, чем мужчины. Но уже через несколько месяцев ей стало скучно. Деятельная по натуре, Петра решила помогать членам боевой революционной организации «Революционные ячейки», которые отбывали срок в тюрьме.
Она примкнула к комитету «Красная помощь». Лозунг у этих ребят был заманчивый: разрушай все, что разрушает тебя.
Члены комитета переписывались с заключенными, и из этих писем, из-за тюремной цензуры выдержанных в отвлеченно-теоретическом ключе, она многое узнала. Письма критиковали её за размытость позиции и требовали определенности: или полностью поддерживай «Революционные ячейки», или отойди в сторону.
Петра постепенно втянулась в эту работу: подготовка адвокатов для процессов над террористами, сбор пожертвований, обработка писем заключенных, которые они пересылали друг другу через адвокатов.
К письмам в тюрьму прикладывались наиболее интересные статьи из прессы, рецензии и списки новых книг. Заключенные всегда спрашивали, кто именно готовит им такие информационные пакеты. Между заключенными и новичками возникало прямое общение и начинался процесс обучения революционной теории.
Заключенные требовали дисциплины и обязательности, давали советы, настаивали на том, чтобы Петра и другие читали определенные книги и писали им отчеты.
С утра в комитете «Красной помощи» изучались свежие газеты и делались ксерокопии для заключенных, писались им письма. Около полудня приходили курьеры с вещами, которые следовало передать в тюрьму. В течение часа они спешно паковали все посылки, и адвокаты отправлялись в тюрьму.
После обеда шли политические и организационные дискуссии. Когда возвращались адвокаты, они приносили последние указания заключенных. Письма были исчерканы красным карандашом, заключенные вели себя как школьные учителя.
Половина комитета тут же начинала выполнять указания, добывая все необходимое — от джинсов до радиоприемников. Другая — изучала теоретические советы заключенных.
Вечером в комитете устанавливалась атмосфера коммуны: они перетащили туда матрасы и проигрыватели, курили марихуану, спорили и любили друг друга.
Работа делала жизнь осмысленной, открывала перед ними определенное политическое будущее. Помимо всего прочего, возникало ощущение принадлежности к авангарду борьбы за справедливое дело. Петре нравилась дисциплина, необходимость подчиняться приказам — все то, что ещё недавно она напрочь отвергала.
Она попала в компанию молодых женщин, которым завидовала, потому что они обрели уверенность в себе, они знали, как вести себя на людях, их уважали потому, что они участвовали в этой деятельности. Они стали её идеалом, Петра пошла за ними…
Через много лет ей придет в голову одна мысль: если бы в юности она встретила других людей, которые произвели бы на неё столь же сильное впечатление, она пошла бы за ними.
Если бы она встретила мужчину, который полюбил бы её и хотел семьи, детей, она отказалась бы от политической борьбы. В то время у неё не было собственного мнения.
Но она встретила людей, которые вовлекли её в эту борьбу. Ей, попросту говоря, не хватало уверенности в себе…
По вечерам они часто говорили о том, что, только уйдя в подполье и ведя вооруженную борьбу, можно жить в этой стране. Великая цель избавляла от разочарований повседневной жизни.
Положение заключенных её очень трогало: она представляла себе пытаемых, униженных людей в звуконепроницаемых одиночках, где тюремщики пытаются сломать их волю научно разработанными методами.
Заключенные устроили голодовку, и один из них оказался настолько упрямым, что умер.
В немецком уголовном праве записано, что решение о принудительном питании фактически зависит от медиков. Там указано, что к принудительному питанию не прибегают до тех пор, пока «можно исходить из того, что заключенный голодает по собственной воле. За исключением случаев, когда возникает острая опасность для его жизни».
Как показало вскрытие, уже за два дня до смерти у него наступили вызванные длительным голоданием неустранимые нарушения функции спинного мозга. Заключенный ещё сохранял возможность свободного волеизъявления, но шансов выжить у него уже не было.
При росте в один метр восемьдесят три сантиметра на смертном одре он весил всего тридцать девять килограммов. Его смерть была поворотным событием, которое привело Петру к решению взяться за оружие. Она впервые увидела смерть так близко и чувствовала себя морально сопричастной, потому что не смогла предотвратить эту смерть.
Они все чувствовали себя виновными, потому что не могли спасти товарища.
Голодовка, закончившаяся трагически, показала ей всю беспомощность простого человека перед властью. Она поняла: бессмысленно противостоять этой системе в белых перчатках, больше нет места рефлексиям, она должна взяться за оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57