«Володя, только ничего не придумывайте. Просто делитесь своими накоплениями, своими чувствами, тем, как вы представляете себе то или иное явление или произведение». Я, конечно, придумывал. А Гончаров потом все это снимал и говорил: «Вернитесь к себе. Возвращайтесь к своей природе и выражайте ее». То самое «я в предлагаемых обстоятельствах». К сожалению, сегодня свобода самовыражения на сцене порою уходит. За изобретательностью пропадает искренность и органика, столь необходимые для того, чтобы в памяти зрителя что-то оставалось, кроме «кунштюков», как говорил Гончаров.
— Как дальше складывалась ваша жизнь в ГИТИСе?
— Очень интересно. В 1972 году я с группой специалистов из разных республик п о лучил возможность побывать в США в Мичиганском университете на факультете и с кусств. Это стало возможным, потому что готовился приезд президента Никсона в СССР, и надо было осуществить некие либерального свойства пассы. Я помню, руков о дитель делегации боялся: «Зачем мне артист в группу? Сбежит!» Потом в Москве благ о дарил за то, что я не сбежал. Однажды мы были приглашены в Пэн-клуб в Нью-Йорке, а мне и молодому философу из Баку ра з решили погулять. Когда мы пришли вовремя к гостинице, где мы жили, у входа стоял бледный как полотно человек — заместитель р у ководителя делегации: «Мы вас ждем…»
Он боялся, что мы сбежим.
Теперь в моем рассказе следует вернуться к фигуре Гончарова, порекомендовавшего меня в эту американскую поездку. Андрей Александрович был вообще человек эмоци о нальный, иногда кричал, когда не надо было кричать… Но меня он любил, хотя иногда и бывал несправедлив ко мне. Мы до конца его дней не расстав а лись. И я все равно для него оставался Володей, а он для меня Андреем Александровичем. Кстати, это была его идея — сделать меня ректором ГИТИСа. Когда я отказался, он очень гневался. Надо сказать, что в ГИТИ Се было достаточно людей, которые хотели, чтобы я стал ректором. Но я о т четливо понимал, что не могу занимать эту должность. Со всеми этими делами, челов е кочасами, которые как были, так и остаются для меня «книгой за семью печатями». П о том он понял, что я был прав.
И тогда в 1972 году, после моей американской поездки, Гончаров пришел к директ о ру института и сказал: «Вы знаете что? Убирайте Андреева с моего курса. Но дайте ему собственный курс. Пусть хлебнет…» И вот таким образом он меня «наказал». Иосиф Моисеевич Раевский, который тогда заведовал кафедрой актерского мастерства, пре д ложил мне набрать курс. И я набрал курс на актерском факультете. С тех пор я связан с актерским факультетом. А скоро меня сделали исполня ю щим обязанности заведующего кафедры актерского ма с терства. Я еще застал то время, когда там преподавали Василий Александрович Орлов, Григорий Григорьевич Конский, Михаил Анатольевич Чистяков, Платон Владимирович Лесли, тогда еще начинающий педагог Евгения Козырева — г е роиня театра Маяковского, старейший преподаватель Варвара Алексеевна Вронская, кот о рая была моим педагогом в свое время. Перед моим появл е нием на кафедре меня вызвал Матвей Алексеевич Горбунов, а у него был очень своеобразный лексикон и своеобра з ная манера излагать мысли: «Андреев, ты, конечно, бандит и у тебя много врагов, но у тебя есть и друзья. Я буду сейчас говорить, а ты слушай меня. Потому что меня даже Кнобель слушается (он так называл Марию Осиповну: Кнобель). Вот мы тебе предлаг а ем вот это делать… И давай не г о вори «нет».
Орлов, которого я помню, будучи мальчишкой, в «Царе Федоре Иоанновиче» и в «Трех сестрах», мне тогда сказал, чем очень помог мне: «Володя, вот бери нас, стариков разваливающихся, и взваливай на свои плечи». Мы спорили, порой ругались…Марья Николаевна Орлова, супруга Василия Александровича, острая дама. Как она распепелила мой показ по мастерству на первом курсе! Он проходил в Ермоловском театре. Мы нагородили декорации, костюмы, студенты мечтали показать, какими они будут артистами… И вот она меня «окатила ушатом холодной воды». И я вернулся к тому, что называется школой. И понял, как важны азы школы, постигаемые на первом курсе. Упущенное здесь не восполнить уже никогда. Потом и студенту, и педагогу будет не до этого, да и не захочется заниматься азами. А ведь это так важно — как ощущает себя студент пусть в очень простых предлагаемых обстоятельствах? Как проявляется его стремление к достижению цели, пусть даже очень простой? С помощью каких жизненных приспособлений он это осуществляет? И именно в этот момент он становится автором маленького сценического произведения — этюда. А потом уже начинается литература, отрывок, сцена.
— Какое время можно назвать время расцветом ГИТ И Са?
— Вообще я отношусь с осторожностью к определ е нию, когда расцвет, когда кризис, когда финал. Во все времена возникали люди, которые после какой-то удачи или серии удач объявляли это взлетом. Либо, наоборот, торопились говорить о финале. Мне каже т ся это несерьезным. Потому что даже в условиях кажущегося кризиса возникает нако п ление, естественная необходимость о с тановиться, оглянуться для того, чтобы отобрать и идти дальше.
Однажды спросил Гончарова: «Какой театр — ваш театр?»
И Гончаров, сотворивший открытие для нашей сц е ны — Уильямса, поставивший «Леди Макбет Мценского уезда», «Свои люди — сочтемся», мне ответил: « Закатывается солнце жизни. А мой театр — это МХАТ моей юности. Живой человеческий театр, кот о рый ушел и к которому так трудно вернуться».
Сегодня мы с разной степенью успеха пытаемся развить в студентах интерес к чел о веку, если хотите, любовь к тому, что сберегает жизнь и определенное отн о шение — не только негативное — к тому, что жизнь рушит. Я думаю, что в ГИТИСе это было и ост а ется. Ну давайте вспомним людей нашей кафедры, ведь у нас преподают люди разных поколений, люди, которые представляют очень серьезный цех режиссерский и акте р ский.
Это умудренный опытом — а сколько было в его жизни взлетов и разочарований — Павел Осипович Хомский. Я помню его спектакль «Мой брат играет на кларнете», кот о рый притягивал молодежь, был пронизан свежим дыханием жизни. Алексей Владимир о вич Бор о дин и совсем другого покроя фундаментальный ученик Андрея Попова Борис Афанасьевич Морозов. И молодой Виктор Раков — герой Ленкома. Я сегодня на кафедре пытаюсь соединять мастеров разных возрастов. Думаю, что это правильно.
Или пример с другой кафедры — Фоменко. Его опыты, в том числе и постановочные вне ГИТИСа с его вчерашними учениками, мне напоминают дипломные спектакли ГИТИСа. Они просты, глубоки, человечны. Если бы меня спросили: «А какой театр ты исповедуешь?» — «Вот этот театр».
Потому что, что греха таить, мы иногда забываем о том, к чему нас приобщали, в желании не оторваться от сегодняшнего дня. Можно иронизировать над понятием театра переживания… А что такое переживание? Это означает пережить, поверить, почувств о вать для того, чтобы — если получится — повести зрителя за собой. Я в это до сих пор в е рю, пытаюсь прививать это и тем, кто приходит в педагогику, и тем, кто идет учиться акте р скому мастерству.
— Сегодняшний студент, какой он?
— У нас был профессор Бибиков, который работал вместе с Ольгой Ивановной П ы жовой. Он однажды сказал: « Вы знаете, человек не меняется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Как дальше складывалась ваша жизнь в ГИТИСе?
— Очень интересно. В 1972 году я с группой специалистов из разных республик п о лучил возможность побывать в США в Мичиганском университете на факультете и с кусств. Это стало возможным, потому что готовился приезд президента Никсона в СССР, и надо было осуществить некие либерального свойства пассы. Я помню, руков о дитель делегации боялся: «Зачем мне артист в группу? Сбежит!» Потом в Москве благ о дарил за то, что я не сбежал. Однажды мы были приглашены в Пэн-клуб в Нью-Йорке, а мне и молодому философу из Баку ра з решили погулять. Когда мы пришли вовремя к гостинице, где мы жили, у входа стоял бледный как полотно человек — заместитель р у ководителя делегации: «Мы вас ждем…»
Он боялся, что мы сбежим.
Теперь в моем рассказе следует вернуться к фигуре Гончарова, порекомендовавшего меня в эту американскую поездку. Андрей Александрович был вообще человек эмоци о нальный, иногда кричал, когда не надо было кричать… Но меня он любил, хотя иногда и бывал несправедлив ко мне. Мы до конца его дней не расстав а лись. И я все равно для него оставался Володей, а он для меня Андреем Александровичем. Кстати, это была его идея — сделать меня ректором ГИТИСа. Когда я отказался, он очень гневался. Надо сказать, что в ГИТИ Се было достаточно людей, которые хотели, чтобы я стал ректором. Но я о т четливо понимал, что не могу занимать эту должность. Со всеми этими делами, челов е кочасами, которые как были, так и остаются для меня «книгой за семью печатями». П о том он понял, что я был прав.
И тогда в 1972 году, после моей американской поездки, Гончаров пришел к директ о ру института и сказал: «Вы знаете что? Убирайте Андреева с моего курса. Но дайте ему собственный курс. Пусть хлебнет…» И вот таким образом он меня «наказал». Иосиф Моисеевич Раевский, который тогда заведовал кафедрой актерского мастерства, пре д ложил мне набрать курс. И я набрал курс на актерском факультете. С тех пор я связан с актерским факультетом. А скоро меня сделали исполня ю щим обязанности заведующего кафедры актерского ма с терства. Я еще застал то время, когда там преподавали Василий Александрович Орлов, Григорий Григорьевич Конский, Михаил Анатольевич Чистяков, Платон Владимирович Лесли, тогда еще начинающий педагог Евгения Козырева — г е роиня театра Маяковского, старейший преподаватель Варвара Алексеевна Вронская, кот о рая была моим педагогом в свое время. Перед моим появл е нием на кафедре меня вызвал Матвей Алексеевич Горбунов, а у него был очень своеобразный лексикон и своеобра з ная манера излагать мысли: «Андреев, ты, конечно, бандит и у тебя много врагов, но у тебя есть и друзья. Я буду сейчас говорить, а ты слушай меня. Потому что меня даже Кнобель слушается (он так называл Марию Осиповну: Кнобель). Вот мы тебе предлаг а ем вот это делать… И давай не г о вори «нет».
Орлов, которого я помню, будучи мальчишкой, в «Царе Федоре Иоанновиче» и в «Трех сестрах», мне тогда сказал, чем очень помог мне: «Володя, вот бери нас, стариков разваливающихся, и взваливай на свои плечи». Мы спорили, порой ругались…Марья Николаевна Орлова, супруга Василия Александровича, острая дама. Как она распепелила мой показ по мастерству на первом курсе! Он проходил в Ермоловском театре. Мы нагородили декорации, костюмы, студенты мечтали показать, какими они будут артистами… И вот она меня «окатила ушатом холодной воды». И я вернулся к тому, что называется школой. И понял, как важны азы школы, постигаемые на первом курсе. Упущенное здесь не восполнить уже никогда. Потом и студенту, и педагогу будет не до этого, да и не захочется заниматься азами. А ведь это так важно — как ощущает себя студент пусть в очень простых предлагаемых обстоятельствах? Как проявляется его стремление к достижению цели, пусть даже очень простой? С помощью каких жизненных приспособлений он это осуществляет? И именно в этот момент он становится автором маленького сценического произведения — этюда. А потом уже начинается литература, отрывок, сцена.
— Какое время можно назвать время расцветом ГИТ И Са?
— Вообще я отношусь с осторожностью к определ е нию, когда расцвет, когда кризис, когда финал. Во все времена возникали люди, которые после какой-то удачи или серии удач объявляли это взлетом. Либо, наоборот, торопились говорить о финале. Мне каже т ся это несерьезным. Потому что даже в условиях кажущегося кризиса возникает нако п ление, естественная необходимость о с тановиться, оглянуться для того, чтобы отобрать и идти дальше.
Однажды спросил Гончарова: «Какой театр — ваш театр?»
И Гончаров, сотворивший открытие для нашей сц е ны — Уильямса, поставивший «Леди Макбет Мценского уезда», «Свои люди — сочтемся», мне ответил: « Закатывается солнце жизни. А мой театр — это МХАТ моей юности. Живой человеческий театр, кот о рый ушел и к которому так трудно вернуться».
Сегодня мы с разной степенью успеха пытаемся развить в студентах интерес к чел о веку, если хотите, любовь к тому, что сберегает жизнь и определенное отн о шение — не только негативное — к тому, что жизнь рушит. Я думаю, что в ГИТИСе это было и ост а ется. Ну давайте вспомним людей нашей кафедры, ведь у нас преподают люди разных поколений, люди, которые представляют очень серьезный цех режиссерский и акте р ский.
Это умудренный опытом — а сколько было в его жизни взлетов и разочарований — Павел Осипович Хомский. Я помню его спектакль «Мой брат играет на кларнете», кот о рый притягивал молодежь, был пронизан свежим дыханием жизни. Алексей Владимир о вич Бор о дин и совсем другого покроя фундаментальный ученик Андрея Попова Борис Афанасьевич Морозов. И молодой Виктор Раков — герой Ленкома. Я сегодня на кафедре пытаюсь соединять мастеров разных возрастов. Думаю, что это правильно.
Или пример с другой кафедры — Фоменко. Его опыты, в том числе и постановочные вне ГИТИСа с его вчерашними учениками, мне напоминают дипломные спектакли ГИТИСа. Они просты, глубоки, человечны. Если бы меня спросили: «А какой театр ты исповедуешь?» — «Вот этот театр».
Потому что, что греха таить, мы иногда забываем о том, к чему нас приобщали, в желании не оторваться от сегодняшнего дня. Можно иронизировать над понятием театра переживания… А что такое переживание? Это означает пережить, поверить, почувств о вать для того, чтобы — если получится — повести зрителя за собой. Я в это до сих пор в е рю, пытаюсь прививать это и тем, кто приходит в педагогику, и тем, кто идет учиться акте р скому мастерству.
— Сегодняшний студент, какой он?
— У нас был профессор Бибиков, который работал вместе с Ольгой Ивановной П ы жовой. Он однажды сказал: « Вы знаете, человек не меняется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61