— То есть?
— Господа! Чемберлен и Гитлер подписали совместную декларацию с заверением никогда более не воевать друг с другом 30 сентября прошлого года — сразу после Мюнхена… Не так ли? — насмешливо спросил Пальгунов.
— Ну, да…
— А Даладье подписал аналогичную декларацию здесь, в Париже, вместе с Риббентропом 6 декабря прошлого года. Верно?
— Не спорим.
— Ну вот, выходит, что Англия и Франция могут подписывать соглашения о ненападении с Германией, а СССР — нет?
— Но мы дали гарантии Польше!
— Господа! Это — ваши проблемы…
А в министерском коридоре Пальгунов наткнулся на Тадеуша Свенцицкого, носившего пышный титул «директора парижской службы Польского Телеграфного Агентства». Изысканно одетый поляк был немолод, начитан и претендовал на весомость…
Сегодня он был особо торжественен и величествен.
— Ваша страна ведет себя нелояльно, — заявил он. — Нам придется оставить на границе с вами три-четыре дивизии… Но меняется мало что — Гитлер уже начинает понимать, что мы не уступим. Польская армия — крепка, английские и французские гарантии не допускают уклончивых толкований… Все это Гитлер должен учитывать!
— Проше пана, в чем же вы усматриваете нелояльность? Три месяца назад, 11 мая, Варшава отклонила наше предложение подписать пакт о взаимопомощи!
— Мы никогда не пустим ваши войска на свою территорию.
В общем-то, так оно и вышло. Красная Армия вошла в Польшу сама —без спроса. Так ведь и на земли она пришла не чужие, а наши!
Как долго мы колебались в сентябре 39-го! Лишь в воскресенье, 17 сентября, Гальдер наконец сделал запись, которой в его служебном дневнике надо было бы оказаться на неделю, а то и на две раньше:
«2.00. Сообщение, что русские двинули свои армии через границу Польши.
7.00. Приказ нашим войскам остановиться на линии Сколе — Львов — Владимир-Волынский — Брест — Белосток.
в первой половине дня — обмен мнениями с ОКБ относительно будущей демаркационной линии…»
Конечно, выступив позднее, мы обеспечили свои интересы вообще почти бескровно. Но зато, с учетом будущего возможного развития отношений с Германией, и — менее убедительно…
Конечно, сам факт пакта сковывал поляков и ободрял немцев. Германские генералы и офицеры, солдаты и вообще весь народ очень опасались начала войны, и надежды у них были перед ее началом именно на помощь России — хотя бы в виде прочного нейтралитета.
Увы, в первый период германо-польской войны мы и действительно были не более чем нейтральны.
Официально о начале войны с Польшей в НКИД стало известно 1 сентября в 13.00 от советника германского посольства Хильгера. Но первый раз Хильгер появился в особняке на Спиридоновке в 11.00.
Говорил он с переводчиком и помощником Молотова Павловым. Впрочем, Хильгеру переводчик не требовался:
— Прошу вас передать господину Молотову, что ввиду отклонения Польшей наших предложений о мирном урегулировании, фюрер отдал приказ войскам.
— Понял…
— Прошу также передать, что рейхсминистр Риббентроп чрезвычайно обрадован вчерашней речью господина Молотова на сессии Верховного Совета, горячо ее приветствует и очень доволен ее предельной ясностью…
— Передам…
— Когда вылетает ваш военный апаше в Берлин?
— Второго…
— И вот еще что, господин Павлов… Начальник генерального штаба люфтваффе Ганс Ешоннек просит, чтобы радиостанция в Минске в свободное от передач время передавала непрерывную линию с вкрапленными позывными знаками «Рихард Вильгельм 1.0». И еще — как можно чаще во время передач — слово «Минск»…
— А назначение этого? — спросил Павлов.
— Это необходимо для… — тут Хильгер помялся, потому что официально для СССР война Германии с Польшей не началась, — для срочных воздухоплавательных опытов…
— Передам…
Замечу, к слову, что сорокалетний Ешоннек, как и Гудериан, воевал в 1939 году за родную землю, ибо был уроженцем Гогензальца, который после отторжения его от Германии поляки назвали Иновроцлавом. Но это так— между прочим. Что же до просьбы люфтваффе, то Молотов дал согласие на передачу лишь слово «Минск»… Для ночного времени и это было для немецких летчиков подмогой — лишний надежный радиомаяк был, конечно, важен.
Но идти от Минска в направлении Варшавы РККА не торопилась…
Хотя повторяю, идя в Польшу и тем подкрепляя успех немцев, мы шли за своим…
Автор уже напоминал читателю, что в составе Польши с 1921 года находились земли, на которые она по чести права не имела — Западная Украина и Западная Белоруссия. Это — не польские области, они лежат по восточную сторону от «линии Керзона», которую устанавливал не Сталин.
При этом Керзон агентом Кремля не был. Напротив, лорд Джордж Натаниэл Керзон, умерший в 1925 году, относился к наиболее открытым врагам Советской России. На первых советских спичечных коробках был изображен аэроплан с внушительным кулаком вместо пропеллера и надписью «Ультиматум!» Это— «ответ» как раз Керзону на его ультиматум СССР в 1923 году.
О «линии Керзона» читатель кое-что уже знает, а я сейчас и еще кое-что добавлю… Верховный Совет Антанты принял решение о временной восточной границе Польши по этнографическим польским границам уже 8 декабря 1919 года. Это было вполне справедливое решение в пользу России, но — России не Советской, а антисоветской. Антанта расщедрилась так потому, что на Украине тогда стояли Деникин и Врангель. Соответственно — надежды на гибель РСФСР были еще велики, и надо было сгладить противоречия между двумя главными ударными антибольшевистскими силами: белополяками и русскими белогвардейцами.
Но Деникину «дали по шапке» сами белые генералы, а его преемник Врангель был обречен, хотя еще и прятался за бастионы Перекопа в Крыму. «Абсолютно немотивированное нападение Польши на Советский Союз» — я тут использовал оценку Герберта фон Дирксена, бывшего в 1920 году советником германского посольства в Варшаве, — вначале привело к тому, что Пилсудский взял Киев, а потом РККА оказалась в 12 милях от Варшавы. Об авторстве «чуда на Висле» было потом много споров — то ли положение спас сам Пилсудский, то ли французский генерал Вейган (что более похоже на правду), но главную «заслугу» надо бы отдать Михаилу Тухачевскому, бездарно и бездумно — в чисто троцкистской манере — гнавшему войска вперед, не заботясь о коммуникациях и прочем…
В результате «красная волна» — я опять использую выражение Дирксена — повернула вспять…
Однако, как сказано, был момент, когда Красная Армия в ходе советско-польской войны подходила к Варшаве.
Паны запаниковали.
И тогдашний польский премьер Грабский на союзнической конференции в бельгийском Спа заявил 10 июля 1920 года, что Польша готова признать границу с Россией по линии Верховного Совета Антанты.
12 июля Керзон направил нам ноту, где требовал остановить наступление Красной Армии на линии, которую с того дня и назвали именем английского министра иностранных дел. Увы, наши успехи оказались временными, и по Рижскому мирному договору поляки оттяпали-таки от нас Западную Белоруссию и Западную Украину.
За спиной Польши стояла Антанта, а поживиться «на дармовщинку» польские паны всегда были горазды. Они, конечно, рассчитывали, что этот «кусок» прожуют. Но забыли, что непрожеванным куском легко и подавиться…
ШЕЛ семнадцатый день сентября 39-го года, когда Председатель Совета Народных Комиссаров СССР Молотов выступил по радио и объявил об освободительном походе наших войск на Западную Украину и в Западную Белоруссию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186