Знакомство с революционерами, в частности, с русскими эмигрантами и особенно курсистками, дружественно относившимися к «Бенитушке». Самообразование, из коего он постиг «все величие гражданских войн и всю сложность социальных проблем». Размышления, приводившие его к уразумению гераклитовской истины: «война – отец и царь всех вещей». Журнальная работа. Высылка из Швейцарии, переезд в австрийский Тироль. Журналистика в социалистической прессе. Высылка в наручниках на границу, возвращение на родину в 1910. Пятимесячная тюрьма за агитацию против африканского похода и подстрекательство к уличным выступлениям, забастовке и саботажу. Начало известности. Участие в итальянском социалистическом движении на левом фланге. Неоднократная тюрьма. Постоянные обличения партийной бюрократии и партийного оппортунизма, профессионалов социалистической болтовни, превращаемой в спекуляцию, «революционеров, не верящих в революцию, половинчатой посредственности с половинчатой совестью и полуобразованием». Выступление против министериабельных реформистов на партийном конгрессе в июле 1912: «пусть Биссолати и его спутники отправляются в Квиринал, пусть даже в Ватикан, – социалистическая партия не пойдет за ними никогда»! Редакторство «Аванти», ц. о. партии: «это был не редактор журнала, а диктатор социалистической партии» – свидетельствуют его почитатели, склонные, по-видимому, к некоторому преувеличению его роли в то время.
Круг его чтения? Определяющие влияния? – «Когда мне было 20 лет, меня приводил в восхищение Ницше, и он-то укрепил антидемократические элементы моей натуры. Прагматизм Уильяма Джемса также очень много помог мне в моей политической карьере. Он дал мне понять, что тот или другой человеческий поступок должен оцениваться скорее по своим результатам, чем на основании доктринальной базы. У Джемса я научился той вере в действие, той пылкой воле к жизни и борьбе, которой фашизм обязан значительной долей своих успехов… Но более всего я обязан Жоржу Сорелю: этот учитель синдикализма своими жесткими теориями о революционной тактике способствовал самым решительным образом выработке дисциплины, энергии и мощи фашистских когорт». Конечно, в этих его воспоминаниях о пережитом духовном опыте уже чувствуется позднейшая фашистская ретушировка; но в основном они, по-видимому, верно передают атмосферу его интеллектуального развития. Для теоретика она, быть может, немного эклектична; но для практика теоретик – всегда немного педант. Идейная непоседливость – красная нить в биографии Муссолини. Он – постоянно в процессе, im Werden: «я вечный путник и никогда не признаю достигнутый этап последним»…
Да и вообще нет последнего этапа, неподвижного совершенства. «Если бы мир был блаженной Аркадией, было бы, конечно, отрадно отдыхать среди пастухов и нимф. Но я не вижу этой Аркадии. Даже тогда, когда водружаются великие знамена и великие принципы, – я вижу позади них интересы, ревнивые и завистливые» (речь в палате 10 февр. 1923). Отсюда – холодок скептицизма в лучах горячей романтики, трезвая практичность в опьяняющих словах и опьяняющих призывах, учет интересов в упоенных гимнах идеям…
Война. Разрыв с партией Popolo d'Italia… Весна 1915. Военная служба, фронт, ранение при случайном взрыве бомбомета 23 февраля 1917. Возвращение в Милан, в газету. Борьба с пораженчеством, пацифизмом, социалистами с «правительством национального бессилия». Мир. Первые послевоенные годы: с этими периодами мы уже знакомы.
Необходимо подчеркнуть основное и своеобразное в Муссолини: он – человек революции, человек новейшей эпохи, а не реакционер или консерватор старого банального типа. Придя слева, он сохранил методы и самый «дух» своего прошлого в своем настоящем: это не индивидуальное отступничество, а социально-историческое знамение. Клара Цеткин очень права, в одной из своих речей предостерегая от смешения фашизма с венгерской, например, реакцией. «Венгерский террор – говорила она – был местью за революцию, и основой его явилась незначительная каста феодального офицерства». Другое дело – фашизм. «Носителем фашизма является не маленькая каста, а широкие социальные слои, широкие массы, вплоть даже до самого пролетариата… С объективно-исторической точки зрения фашизм послан в наказание пролетариату за то, что он не развернул шире начатой в России революции… Тысячные массы устремились в сторону фашизма. Он стал прибежищем для всех политических бесприютных, потерявших почву под ногами, не видящих завтрашнего дня и разочарованных. То, чего тщетно ждали они от революционного класса, – пролетариата и социалистов, – стало грезиться им, как дело доблестных, сильных, решительных и мужественных элементов, вербуемых из всех классов общества… Теперь уже до самоочевидности ясно, что по своему социальному составу фашизм охватывает и такие элементы, которые могут оказаться чрезвычайно неудобными, даже опасными буржуазному обществу».
Выступая на борьбу с революционно-социалистическим движением, Муссолини чувствовал себя в своей стихии. Он умел взять у этого движения то, что у него было наиболее привлекательно в глазах масс, и дополнить тем, чего ему не доставало: боевым патриотизмом. Оно переживало глубокую внутреннюю болезнь. Нужно было не дать ему оправиться, добить его и полностью пожать плоды победы.
Для удачного решения этой задачи, разумеется, не годились приемы узкой и тупой реакции. Патриотизм следовало согласовать с передовыми социальными идеями века, с курсом на широкие массы. Нужно было «подать» его умеючи. Это и понял фашизм. В своих речах и до, и после переворота Муссолини постоянно подчеркивает полную совместимость любви к родине с уважением к труду и признанием завоеваний социального прогресса. «Прежде всего вы итальянцы – повторяет он своим соотечественникам. – Говорю вам: прежде, чем любить французов, англичан и готтентотов, я люблю итальянцев, людей одной крови со мною, одних привычек, говорящих на моем языке, принадлежащих к одной истории. И затем, ненавидя паразитов всех стран и всех мастей, я люблю рабочих… Совсем не нужно, стремясь улучшить жизнь, предаваться интернационалистской химере. Совсем не необходимо отрицать родину нацию, ибо абсурдно еще прежде, чем преступно, отвергать собственную мать…».
Но каким образом, какими средствами добить запнувшееся красное движение и достичь победы?
Муссолини лучше социалистов учел опыт русской революции – великий урок «массового действия», преподанный ею политикам всех стран. Он понял все значение централизованного руководства в революционные времена, всю необходимость сочетать воедино убеждение с принуждением, или, по Сорелю, «мифа» с «action directe». Отсюда – военная организация политической партии с одной стороны, и широкая пропаганда, покоряющая массу, – с другой. Для пропаганды нужны лозунги, доступные и зажигающие, бьющие в сердца и, главное, попутные динамике определяющих социальных интересов эпохи. Эти лозунги нашлись у фашизма.
Да, не в старый мир, а в какой-то новый порядок, novus ordo слышался в бравурном марше восходящего движения. Меньше всего фигура Муссолини может быть названа старомодной; скорее, она сродни духу футуризма. Это типичный человек модерн. Правильно о нем говорят, что нет в нем ничего «аграрного», что он – дитя города, хотя и рожден в деревне, человек механики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52