впервые в жизни мне стало понятно, почему люди смотрят кулинарные шоу.
— Знаешь, когда я жил с шестой семьей…
— Погоди-ка, с шестой?
— Да, меня определили в шестую семью.
— Понятно, ну и?
— Однажды мы поехали в горную деревеньку на сельхозярмарку, на север, в Лак-Ла-Хаче. Так вот, подошел официант с гамбургерами, и я вижу: глаза у него разного цвета. Ну я, не долго думая, и ляпнул: «Ух ты, один голубой, другой карий». Так все семейство будто к стульям прилипло — сидели не шелохнувшись, пока парень не скрылся из виду. Мне невдомек, что же я такого сказал, ну и решил спросить. В итоге мой шестой папаша говорит: «А ты разве не знаешь, что это значит?» «Нет», — отвечаю. «Разный цвет глаз у людей, родители которых состояли в кровном родстве». Полный бред, согласись.
— Значит, вот какой была твоя шестая семья? — Меня словно зациклило на этом числе.
Он свернул омлет пополам и, уставившись в потолок, стал вслух пересчитывать семьи, в которых побывал за годы отрочества. На всякий случай, чтобы не ошибиться.
— Шестая, верно.
— А всего сколько было?
— Если не считать возвратов, то одиннадцать; а так — четырнадцать.
— Мне-то всегда казалось, что ты живешь где-нибудь рядом, в соседнем квартале, на свежем воздухе.
— Да, было бы здорово. Однажды меня усыновило семейство в северной части страны: лосось, ружья, пьяные за рулем и Бог. Когда я еще на горшок ходил, доброжелатели поведали, что я — приемыш; близняшки, на пару лет постарше, тоже периодически просвещали меня на темы родства. Тяжело пришлось: синяки, переломы, ожоги. Во втором классе я от них сбежал. Так и стал «проблемным» ребенком. Стоит один раз попасть в «черный список» — и пошло-поехало. Будешь все ниже и ниже опускаться по цепочке, пока не окажешься в какой-нибудь каморке в доме внешне благонадежных серийных растлителей, которые бы с радостью тебя прикончили, если бы не регулярные выплаты на твое содержание.
Что тут добавишь?
— Омлет пахнет бесподобно. Я, пожалуй, «Бейлиса» хлопну. Будешь?
— А другого ничего нет?
— Да вроде нет. Хотя подожди-ка: греческий ликер, анисовый.
— И все? Не густо.
— В доме выпивку не держу. Так и до пьянства недолго докатиться — как начнешь в одиночку закладывать…
— Предлагаю «Бейлис» с кофе. Кофе у тебя есть?
Да, кофе был. Люблю его. Немного сварила, добавила в чашки горячительного, и мы сели за стол.
Вам может показаться странным, но мною завладело такое чувство, словно я на свидании — вернее, именно так я и воображала себе свидания. От сего откровения меня словно пригвоздило к стулу. Наконец-то объявляется давно потерянный сын, а я болтаю с ним о породах собак, глобальном потеплении и взлете популярности Мэрайи Кери. И главное, меня ужаснуло то, что определенных тем мы упорно не касались: как он стал приемышем, нашей семейной истории, моих попыток разыскать его… Наверное, в этом и состоит основная ценность родных. Мы жаждем их общения, испытываем в них нужду не только потому, что много пережили вместе и о многом можно поговорить, а потому, что они четко знают — каких тем избегать. В этом смысле Джереми уже успел стать своим.
Трапеза подходила к концу, когда зазвонил телефон. Джереми был ближе и снял трубку.
— Квартира Лиз Данн.
Пауза.
— Нет, она не может подойти.
Пауза.
— Потому что мы обедаем. Что ей передать?
Пауза.
— Нет. Я уже объяснил, что мы обедаем. Она вам обязательно перезвонит, когда мы закончим.
Пауза.
— Да, передам. До свидания. — Он положил трубку. — Твоя сестра звонила.
— Ты не должен подходить к телефону!
— Почему? Тебе стыдно?
— Джереми, да она наверняка уже в службу спасения названивает.
— Зачем?
— Ты прекрасно знаешь зачем. По этому номеру никто никогда, кроме меня, не отвечал.
— У тебя не бывает гостей?
— А ты как думал? Нет, конечно.
— И тебе очень важно, что подумают родные?
— Да, важно. У меня других родственников нет.
— Теперь есть я.
— Просто я хотела, чтобы вы познакомились несколько…
— Как именно?
— Иначе.
Я представила себе, как поднимается занавес, грохочут фанфары, по сигналу выпускают стаю белых голубей, и рампа мигает тысячами пульсирующих лампочек…
Джереми стал собирать посуду. Я сидела за столом, погрузившись в задумчивость, в голове зудел какой-то однообразный шум. Я ждала, когда объявится Лесли, и она не замедлила прибыть ровно через восемь минут. Сестрица вызвала меня по домофону, и я ей открыла.
— Привет, Лесли.
— Лиззи, что за мужчина подходил к телефону? Ты же никого к себе не водишь.
— Ну спасибо, сестрица.
Сжимая в кулачке сотовый телефон, она энергично прошептала:
— Позвонить в полицию?
Я сказала:
— Неужели так дико застать мужчину у меня в квартире?
— А то! — Она зашла на кухню, ожидая увидеть там моего избранника. Я прошла следом, но за столом никого не оказалось. Из ванной доносился шум воды.
Лесли прошептала:
— Как его зовут?
— Джереми.
— Джереми? В наше время мальчиков так не называли.
— Он не наш сверстник.
В этот самый миг из ванной показался виновник светопреставления, с голым торсом, и обратился ко мне:
— Лиз, у тебя не найдется какой-нибудь рубашки на время? Моя совсем развалилась. — Тут он обратил внимание на гостью и, как ни в чем не бывало, проговорил: — Здорово. Я Джереми.
По реакции посетительницы можно было подумать, что из ванны выскочил танцующий песик Снуппи. Сестра пожала протянутую ей руку и в полном замешательстве ответила:
— Я Лесли.
Сын спросил:
— Может, десерт? У тебя что-нибудь есть?
— Да ты куда лучше на кухне ориентируешься. — Я подкинула ему рубашку из шкафа с надписью «Хард-рок кафе. Гонолулу» — подарок Уильяма.
Парень взглянул на гостью.
— Как насчет сладкого? — Та вяло кивнула, глядя, как красивый незнакомец неторопливо натягивает через голову рубашку. Он вполне мог сойти за мальчика по вызову; бедняжка Лесли была в замешательстве.
Кроме шоколадного пудинга в пластиковых стаканчиках, на кухне ничего не обнаружилось. Джереми открыл их, вылил содержимое в одну большую миску и стал взбивать в нечто, напоминающее по консистенции какой-нибудь мусс из французской кухни.
— Так, значит, это твоя сестра?
Бедняжка медленно проговорила:
— Почему у меня такое чувство, будто я сплю?
Пришлось прояснить ситуацию:
— Лесли, я сейчас тебе кое-что расскажу… — Ее зрачки сузились до размеров булавочной головки. Забавно, как в самый, казалось бы, неожиданный момент обращаешь внимание на подобные мелочи. Я взяла со стойки бокал и початую бутылку виски. — Выпьешь?
— Еще бы…
Я наполнила бокал и протянула сестре.
— Лесли, это мой сын Джереми. Знакомься, вот твоя тетя.
Несчастная опустилась на табурет, и на ее лице появилось странное выражение: словно она только теперь вспомнила, куда положила дорогую ей вещь, которую многие годы считала потерянной.
— Приятно познакомиться, — ответил Джереми и, пока новоиспеченная тетушка пыталась обрести дар речи, добавил: — Незачем напитку пропадать. — Долил ее бокал до краев и пригубил.
Сестра взглянула на меня, и я проговорила:
— Вот так. Привыкай, дорогая.
***
В Риме мы приземлились в субботу; на следующий день, в воскресенье, нас погрузили в албанскую колымагу и повезли в Ватикан. Когда отец узнал, что я туда поеду, он был недоволен — на том мои познания о Ватикане и закончились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Знаешь, когда я жил с шестой семьей…
— Погоди-ка, с шестой?
— Да, меня определили в шестую семью.
— Понятно, ну и?
— Однажды мы поехали в горную деревеньку на сельхозярмарку, на север, в Лак-Ла-Хаче. Так вот, подошел официант с гамбургерами, и я вижу: глаза у него разного цвета. Ну я, не долго думая, и ляпнул: «Ух ты, один голубой, другой карий». Так все семейство будто к стульям прилипло — сидели не шелохнувшись, пока парень не скрылся из виду. Мне невдомек, что же я такого сказал, ну и решил спросить. В итоге мой шестой папаша говорит: «А ты разве не знаешь, что это значит?» «Нет», — отвечаю. «Разный цвет глаз у людей, родители которых состояли в кровном родстве». Полный бред, согласись.
— Значит, вот какой была твоя шестая семья? — Меня словно зациклило на этом числе.
Он свернул омлет пополам и, уставившись в потолок, стал вслух пересчитывать семьи, в которых побывал за годы отрочества. На всякий случай, чтобы не ошибиться.
— Шестая, верно.
— А всего сколько было?
— Если не считать возвратов, то одиннадцать; а так — четырнадцать.
— Мне-то всегда казалось, что ты живешь где-нибудь рядом, в соседнем квартале, на свежем воздухе.
— Да, было бы здорово. Однажды меня усыновило семейство в северной части страны: лосось, ружья, пьяные за рулем и Бог. Когда я еще на горшок ходил, доброжелатели поведали, что я — приемыш; близняшки, на пару лет постарше, тоже периодически просвещали меня на темы родства. Тяжело пришлось: синяки, переломы, ожоги. Во втором классе я от них сбежал. Так и стал «проблемным» ребенком. Стоит один раз попасть в «черный список» — и пошло-поехало. Будешь все ниже и ниже опускаться по цепочке, пока не окажешься в какой-нибудь каморке в доме внешне благонадежных серийных растлителей, которые бы с радостью тебя прикончили, если бы не регулярные выплаты на твое содержание.
Что тут добавишь?
— Омлет пахнет бесподобно. Я, пожалуй, «Бейлиса» хлопну. Будешь?
— А другого ничего нет?
— Да вроде нет. Хотя подожди-ка: греческий ликер, анисовый.
— И все? Не густо.
— В доме выпивку не держу. Так и до пьянства недолго докатиться — как начнешь в одиночку закладывать…
— Предлагаю «Бейлис» с кофе. Кофе у тебя есть?
Да, кофе был. Люблю его. Немного сварила, добавила в чашки горячительного, и мы сели за стол.
Вам может показаться странным, но мною завладело такое чувство, словно я на свидании — вернее, именно так я и воображала себе свидания. От сего откровения меня словно пригвоздило к стулу. Наконец-то объявляется давно потерянный сын, а я болтаю с ним о породах собак, глобальном потеплении и взлете популярности Мэрайи Кери. И главное, меня ужаснуло то, что определенных тем мы упорно не касались: как он стал приемышем, нашей семейной истории, моих попыток разыскать его… Наверное, в этом и состоит основная ценность родных. Мы жаждем их общения, испытываем в них нужду не только потому, что много пережили вместе и о многом можно поговорить, а потому, что они четко знают — каких тем избегать. В этом смысле Джереми уже успел стать своим.
Трапеза подходила к концу, когда зазвонил телефон. Джереми был ближе и снял трубку.
— Квартира Лиз Данн.
Пауза.
— Нет, она не может подойти.
Пауза.
— Потому что мы обедаем. Что ей передать?
Пауза.
— Нет. Я уже объяснил, что мы обедаем. Она вам обязательно перезвонит, когда мы закончим.
Пауза.
— Да, передам. До свидания. — Он положил трубку. — Твоя сестра звонила.
— Ты не должен подходить к телефону!
— Почему? Тебе стыдно?
— Джереми, да она наверняка уже в службу спасения названивает.
— Зачем?
— Ты прекрасно знаешь зачем. По этому номеру никто никогда, кроме меня, не отвечал.
— У тебя не бывает гостей?
— А ты как думал? Нет, конечно.
— И тебе очень важно, что подумают родные?
— Да, важно. У меня других родственников нет.
— Теперь есть я.
— Просто я хотела, чтобы вы познакомились несколько…
— Как именно?
— Иначе.
Я представила себе, как поднимается занавес, грохочут фанфары, по сигналу выпускают стаю белых голубей, и рампа мигает тысячами пульсирующих лампочек…
Джереми стал собирать посуду. Я сидела за столом, погрузившись в задумчивость, в голове зудел какой-то однообразный шум. Я ждала, когда объявится Лесли, и она не замедлила прибыть ровно через восемь минут. Сестрица вызвала меня по домофону, и я ей открыла.
— Привет, Лесли.
— Лиззи, что за мужчина подходил к телефону? Ты же никого к себе не водишь.
— Ну спасибо, сестрица.
Сжимая в кулачке сотовый телефон, она энергично прошептала:
— Позвонить в полицию?
Я сказала:
— Неужели так дико застать мужчину у меня в квартире?
— А то! — Она зашла на кухню, ожидая увидеть там моего избранника. Я прошла следом, но за столом никого не оказалось. Из ванной доносился шум воды.
Лесли прошептала:
— Как его зовут?
— Джереми.
— Джереми? В наше время мальчиков так не называли.
— Он не наш сверстник.
В этот самый миг из ванной показался виновник светопреставления, с голым торсом, и обратился ко мне:
— Лиз, у тебя не найдется какой-нибудь рубашки на время? Моя совсем развалилась. — Тут он обратил внимание на гостью и, как ни в чем не бывало, проговорил: — Здорово. Я Джереми.
По реакции посетительницы можно было подумать, что из ванны выскочил танцующий песик Снуппи. Сестра пожала протянутую ей руку и в полном замешательстве ответила:
— Я Лесли.
Сын спросил:
— Может, десерт? У тебя что-нибудь есть?
— Да ты куда лучше на кухне ориентируешься. — Я подкинула ему рубашку из шкафа с надписью «Хард-рок кафе. Гонолулу» — подарок Уильяма.
Парень взглянул на гостью.
— Как насчет сладкого? — Та вяло кивнула, глядя, как красивый незнакомец неторопливо натягивает через голову рубашку. Он вполне мог сойти за мальчика по вызову; бедняжка Лесли была в замешательстве.
Кроме шоколадного пудинга в пластиковых стаканчиках, на кухне ничего не обнаружилось. Джереми открыл их, вылил содержимое в одну большую миску и стал взбивать в нечто, напоминающее по консистенции какой-нибудь мусс из французской кухни.
— Так, значит, это твоя сестра?
Бедняжка медленно проговорила:
— Почему у меня такое чувство, будто я сплю?
Пришлось прояснить ситуацию:
— Лесли, я сейчас тебе кое-что расскажу… — Ее зрачки сузились до размеров булавочной головки. Забавно, как в самый, казалось бы, неожиданный момент обращаешь внимание на подобные мелочи. Я взяла со стойки бокал и початую бутылку виски. — Выпьешь?
— Еще бы…
Я наполнила бокал и протянула сестре.
— Лесли, это мой сын Джереми. Знакомься, вот твоя тетя.
Несчастная опустилась на табурет, и на ее лице появилось странное выражение: словно она только теперь вспомнила, куда положила дорогую ей вещь, которую многие годы считала потерянной.
— Приятно познакомиться, — ответил Джереми и, пока новоиспеченная тетушка пыталась обрести дар речи, добавил: — Незачем напитку пропадать. — Долил ее бокал до краев и пригубил.
Сестра взглянула на меня, и я проговорила:
— Вот так. Привыкай, дорогая.
***
В Риме мы приземлились в субботу; на следующий день, в воскресенье, нас погрузили в албанскую колымагу и повезли в Ватикан. Когда отец узнал, что я туда поеду, он был недоволен — на том мои познания о Ватикане и закончились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53