Ради забавы я даже поинтересовалась, не совпадет ли мое миллионолетие с каким-нибудь государственным праздником. Что же до того памятного утра, когда я снова вышла на работу?… Выяснилось, что через миллиард лет я справлю свой день рождения в среду, и как-то сразу продолжительность собственной жизни перестала казаться актуальной. Все мои прежние мысли о смерти стали напоминать разглядывание фальшивых трупов на телеэкране.
Заскочили Теодор с Майком из локальной вычислительной сети, чтобы поинтересоваться, не скинусь ли я на лотерею. Я недолго поразмыслила и отказалась.
— Точно? Подумай, какой заголовок: «Кровавая бойня: проигравшая в лотерею сотрудница устраивает расправу на рабочем месте».
— С меня на эту неделю везения хватит.
Они тупо на меня посмотрели.
— В другой раз, ребята.
— Что ж, многое теряешь. — И ушли.
Жизнь одинокого человека связана с ритуалом изгнания вакуума из вечеров, проведенных в одиночестве; однако впервые в жизни мне не надо было заполнять вечер. Час я просидела за клавиатурой, ничем не занимаясь, пока это понимание не улеглось в голове. Я полностью отстранилась от происходящего и потеряла всякое чувство времени. Когда же я вышла из забытья, вспомнила, сколько раз в жизни, направляясь из пункта А в пункт Б и проехав пять миль, вдруг осознавала, что даже не помню, как их проскочила. А вместе с тем навалилось странное чувство — словно мимо прошло нечто важное. В целом мое существование до Джереми сводилось к попыткам заполнить чем-то время так, чтобы оно шло своим чередом и не оставляло воспоминаний.
Карлик, перед которым я отчитываюсь, пришел меня проведать, когда я сидела и размышляла перед пустым экраном.
— Приветик.
Я подняла на него глаза:
— А-а, привет, Лайам.
— Здравствуй, Лиз. Тебе уже лучше?
— Вполне.
— Зубы не беспокоят?
— Зубы? — Я не сразу сообразила, о чем он. — Ах да, операция. Совсем из головы вылетело. Да, зубы в порядке. Лучше не бывает.
— Как провела неделю?
— Не знаю, с чего и начать, Лайам. — С Хейла-Боппа? С палаты интенсивной терапии? — Неделя была богата на события.
Он сказал заговорщическим тоном:
— Донна проболталась, что у тебя было опухшее лицо, все в синяках.
— Она чего только не говорит, верно?
Лайам усмехнулся.
— Да уж, чего только. Лайам…
Он — коротышка; вернее сказать, ниже меня, а я невысокая (и к тому же толстая, а волосы у меня рыжие и вьются). Этот человек не без претензий — такое чувство, будто однажды он начитался «правил хорошего тона» из старых затхлых журнальчиков «Эсквайр». В таких раньше печатали статейки на вымирающие темы: «Ричард Никсон» или «Партии у руля». Впрочем, все впечатление мигом испаряется, стоит только взглянуть на его ботинки, сшитые из тусклой свиной кожи, типичной для собачьих поводков и тяжелых физкультурных мячей. Его обувь говорит сама за себя, а именно: «Шестьдесят девять долларов девяносто пять центов». У Лайама имеется пять костюмов, по одному на каждый рабочий день, да все впечатление портят эти неудачные ботинки, которые он, вероятно, выторговал на блошином рынке за аккумулятор с оторванными контактами. Или нет — приобрел на распродаже в торговом центре «Метротаун молл» за сорок девять долларов девяноста пять центов и считает, что они вполне пригодны для носки. В этом он весь, наш Лайам: в последний, решающий момент его подводит объективность.
Еще он носит мягкую фетровую шляпу а-ля «Индиана Джонс и искатели потерянного ковчега». Пару лет назад Лайам пытался экспериментировать с трехдневной щетиной, которая не одну неделю служила объектом издевок сотрудниц из отдела информации.
Но подождите-ка минутку, не я ли совсем недавно отрицала важность внешности человека? Ну да, это верно в отношении главных героев. Что же до описания эпизодических персонажей — тут автору дается полная свобода. Я всегда сочувствовала актерам кино и телевидения, у которых запоминающийся типаж при том, что фамилия сразу вылетает из головы. Их легко узнают в лицо, и в этом заключается суть их популярности у режиссеров.
Лайам удалился, а я открыла кое-какие файлы и стала брезгливо копаться в них, словно в жареной печенке с луком, когда, на мое счастье, зазвонил телефон. Джереми хотел похвастаться первой заключенной сделкой. Я сказала:
— Что ж, поздравляю, у тебя настоящий талант, притвора.
— Кен сегодня последний день на работе, мне очень хотелось его порадовать. И совсем не сложно оказалось. Пришла дамочка с явными симптомами «гриппа яппи» — да уж, болезнь двадцатого века. Ну мы и прилегли с ней на последнюю «супермодель для ультраотдыха» (кстати, Кен совершенно прав: сплошное надувательство). А потом, вот умора, взяли да и проспали целый час, пока Кен нас не растолкал. Бац, а у меня сделка. И еще она всучила свой номер.
— Что ж, прими поздравления. Сколько ей лет?
— Восемьдесят шесть или семь.
— Нет, правда, сколько?
— Ладно. Под сорок.
— Хорошенькая или страхолюдина?
— Ничего для своих лет. Только, я подозреваю, мне ее ожиданий не оправдать — высоко берет. Как бы ни старалась, все время западает на один типаж.
— Знаешь, а у меня однажды был этот «грипп яппи».
— Враки.
— Нет, правда. Десять лет назад — почти год мучилась. Мать сразу сказала, что я все выдумала, и даже слушать жалобы не хотела. Лесли посоветовала сначала завести ребенка, а потом жаловаться на нехватку энергии. Уильям ответил, что, во-первых, мне до «яппи» еще дорасти нужно, а во-вторых, все равно это выдумки.
— А вот и нет.
— Нет, конечно. Сама бы ни за что не поверила, если бы не переболела.
— А ты как себе диагноз поставила?
— Сдала анализы, по всем пунктам — результат положительный. Пришлось смириться.
— Ну, опиши, на что это похоже.
— Первые десять минут, как проснешься, все вроде бы ничего, а потом до самого вечера ходишь, будто вареная. Сил нет, и делать ничего не хочется. На что я только не грешила: молоко, дрожжи, дефицит минеральных веществ, недостаток солнца, избыток солнца, алкоголь, даже вирус Эпштайна-Барра.
— А дальше что было?
— Как-то прошло само собой. Просто так — раз и прекратилось.
Я заметила, что мы слишком близко подобрались к рассеянному склерозу, а Джереми не хотелось в который раз обсуждать симптомы и диагнозы; черный юмор Кена, консультанта по сну, — совсем другое дело. Сын перевел разговор на другую тему.
— Знаешь, все-таки крепкий здоровый сон очень важен. Этак я поставлю рекорд продаж. Увидишь.
— Даже не сомневаюсь.
— Ладно, мне пора. Вечером поболтаем. — И дал отбой.
Вот, пожалуйста, показатель моей неопытности в общении с людьми: когда Донна высунулась из-за перегородки и спросила, кто звонил, я, вместо того чтобы выдумать вразумительную отговорку, ответила: «Сын».
У нее глаза вылезли из орбит, но она быстро вправила их на место.
— Правда?
— Да.
— Как его зовут?
— Джереми.
— В каком он классе?
— Ни в каком. Ему уже двадцать.
Представляю, как лихорадочно забегали мысли у Донны в голове: «Интересно, это родной ребенок или нет? Почему она до сих пор о нем ничего не говорила? Двадцать? Быть может, он не дурен. А если он…» Забавно было наблюдать со стороны, как бедняжку распирает от любопытства.
Я сказала:
— Мне еще надо с документами поработать, Донна. Давай потом поболтаем.
— Какие планы на обед?
— К сожалению, занята.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Заскочили Теодор с Майком из локальной вычислительной сети, чтобы поинтересоваться, не скинусь ли я на лотерею. Я недолго поразмыслила и отказалась.
— Точно? Подумай, какой заголовок: «Кровавая бойня: проигравшая в лотерею сотрудница устраивает расправу на рабочем месте».
— С меня на эту неделю везения хватит.
Они тупо на меня посмотрели.
— В другой раз, ребята.
— Что ж, многое теряешь. — И ушли.
Жизнь одинокого человека связана с ритуалом изгнания вакуума из вечеров, проведенных в одиночестве; однако впервые в жизни мне не надо было заполнять вечер. Час я просидела за клавиатурой, ничем не занимаясь, пока это понимание не улеглось в голове. Я полностью отстранилась от происходящего и потеряла всякое чувство времени. Когда же я вышла из забытья, вспомнила, сколько раз в жизни, направляясь из пункта А в пункт Б и проехав пять миль, вдруг осознавала, что даже не помню, как их проскочила. А вместе с тем навалилось странное чувство — словно мимо прошло нечто важное. В целом мое существование до Джереми сводилось к попыткам заполнить чем-то время так, чтобы оно шло своим чередом и не оставляло воспоминаний.
Карлик, перед которым я отчитываюсь, пришел меня проведать, когда я сидела и размышляла перед пустым экраном.
— Приветик.
Я подняла на него глаза:
— А-а, привет, Лайам.
— Здравствуй, Лиз. Тебе уже лучше?
— Вполне.
— Зубы не беспокоят?
— Зубы? — Я не сразу сообразила, о чем он. — Ах да, операция. Совсем из головы вылетело. Да, зубы в порядке. Лучше не бывает.
— Как провела неделю?
— Не знаю, с чего и начать, Лайам. — С Хейла-Боппа? С палаты интенсивной терапии? — Неделя была богата на события.
Он сказал заговорщическим тоном:
— Донна проболталась, что у тебя было опухшее лицо, все в синяках.
— Она чего только не говорит, верно?
Лайам усмехнулся.
— Да уж, чего только. Лайам…
Он — коротышка; вернее сказать, ниже меня, а я невысокая (и к тому же толстая, а волосы у меня рыжие и вьются). Этот человек не без претензий — такое чувство, будто однажды он начитался «правил хорошего тона» из старых затхлых журнальчиков «Эсквайр». В таких раньше печатали статейки на вымирающие темы: «Ричард Никсон» или «Партии у руля». Впрочем, все впечатление мигом испаряется, стоит только взглянуть на его ботинки, сшитые из тусклой свиной кожи, типичной для собачьих поводков и тяжелых физкультурных мячей. Его обувь говорит сама за себя, а именно: «Шестьдесят девять долларов девяносто пять центов». У Лайама имеется пять костюмов, по одному на каждый рабочий день, да все впечатление портят эти неудачные ботинки, которые он, вероятно, выторговал на блошином рынке за аккумулятор с оторванными контактами. Или нет — приобрел на распродаже в торговом центре «Метротаун молл» за сорок девять долларов девяноста пять центов и считает, что они вполне пригодны для носки. В этом он весь, наш Лайам: в последний, решающий момент его подводит объективность.
Еще он носит мягкую фетровую шляпу а-ля «Индиана Джонс и искатели потерянного ковчега». Пару лет назад Лайам пытался экспериментировать с трехдневной щетиной, которая не одну неделю служила объектом издевок сотрудниц из отдела информации.
Но подождите-ка минутку, не я ли совсем недавно отрицала важность внешности человека? Ну да, это верно в отношении главных героев. Что же до описания эпизодических персонажей — тут автору дается полная свобода. Я всегда сочувствовала актерам кино и телевидения, у которых запоминающийся типаж при том, что фамилия сразу вылетает из головы. Их легко узнают в лицо, и в этом заключается суть их популярности у режиссеров.
Лайам удалился, а я открыла кое-какие файлы и стала брезгливо копаться в них, словно в жареной печенке с луком, когда, на мое счастье, зазвонил телефон. Джереми хотел похвастаться первой заключенной сделкой. Я сказала:
— Что ж, поздравляю, у тебя настоящий талант, притвора.
— Кен сегодня последний день на работе, мне очень хотелось его порадовать. И совсем не сложно оказалось. Пришла дамочка с явными симптомами «гриппа яппи» — да уж, болезнь двадцатого века. Ну мы и прилегли с ней на последнюю «супермодель для ультраотдыха» (кстати, Кен совершенно прав: сплошное надувательство). А потом, вот умора, взяли да и проспали целый час, пока Кен нас не растолкал. Бац, а у меня сделка. И еще она всучила свой номер.
— Что ж, прими поздравления. Сколько ей лет?
— Восемьдесят шесть или семь.
— Нет, правда, сколько?
— Ладно. Под сорок.
— Хорошенькая или страхолюдина?
— Ничего для своих лет. Только, я подозреваю, мне ее ожиданий не оправдать — высоко берет. Как бы ни старалась, все время западает на один типаж.
— Знаешь, а у меня однажды был этот «грипп яппи».
— Враки.
— Нет, правда. Десять лет назад — почти год мучилась. Мать сразу сказала, что я все выдумала, и даже слушать жалобы не хотела. Лесли посоветовала сначала завести ребенка, а потом жаловаться на нехватку энергии. Уильям ответил, что, во-первых, мне до «яппи» еще дорасти нужно, а во-вторых, все равно это выдумки.
— А вот и нет.
— Нет, конечно. Сама бы ни за что не поверила, если бы не переболела.
— А ты как себе диагноз поставила?
— Сдала анализы, по всем пунктам — результат положительный. Пришлось смириться.
— Ну, опиши, на что это похоже.
— Первые десять минут, как проснешься, все вроде бы ничего, а потом до самого вечера ходишь, будто вареная. Сил нет, и делать ничего не хочется. На что я только не грешила: молоко, дрожжи, дефицит минеральных веществ, недостаток солнца, избыток солнца, алкоголь, даже вирус Эпштайна-Барра.
— А дальше что было?
— Как-то прошло само собой. Просто так — раз и прекратилось.
Я заметила, что мы слишком близко подобрались к рассеянному склерозу, а Джереми не хотелось в который раз обсуждать симптомы и диагнозы; черный юмор Кена, консультанта по сну, — совсем другое дело. Сын перевел разговор на другую тему.
— Знаешь, все-таки крепкий здоровый сон очень важен. Этак я поставлю рекорд продаж. Увидишь.
— Даже не сомневаюсь.
— Ладно, мне пора. Вечером поболтаем. — И дал отбой.
Вот, пожалуйста, показатель моей неопытности в общении с людьми: когда Донна высунулась из-за перегородки и спросила, кто звонил, я, вместо того чтобы выдумать вразумительную отговорку, ответила: «Сын».
У нее глаза вылезли из орбит, но она быстро вправила их на место.
— Правда?
— Да.
— Как его зовут?
— Джереми.
— В каком он классе?
— Ни в каком. Ему уже двадцать.
Представляю, как лихорадочно забегали мысли у Донны в голове: «Интересно, это родной ребенок или нет? Почему она до сих пор о нем ничего не говорила? Двадцать? Быть может, он не дурен. А если он…» Забавно было наблюдать со стороны, как бедняжку распирает от любопытства.
Я сказала:
— Мне еще надо с документами поработать, Донна. Давай потом поболтаем.
— Какие планы на обед?
— К сожалению, занята.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53