– «Никак в партизанах были?!» В голосе инвалида нотки враждебности сменяются смешанным чувством удивления и недоверия.
Андрей, все ещё хмурясь, сухо отвечает: «Да, был в партизанах».
«Так мы тоже партизаны!» Безрукий откидывает борт шинели и стучит себе палкой в грудь выцветшей гимнастерки, где на грязных засаленных ленточках колышутся многочисленные ордена и медали. «Вот она – партизанская!» – он тычет в висящую на зелёной с красными полосками ленточке медаль «Партизану Отечественной Войны».
Как будто сравнивая, инвалид снова переводит глаза на грудь Андрея, затем недоверчиво косится на его погоны МВД.
«Угостите водочкой бывших партизан, товарищ майор!» – басит безногий из-за спины безрукого. – «Когда-то кровь вместе проливали – не пожалейте теперь стаканчика водки!» Он тоскливо смотрит на плескающуюся в стакане бесцветную жидкость. Вызывающая грубость в глазах инвалида сменяется затаенным желанием вспомнить с помощью водки то время, когда он сидел с таким же майором у партизанского костра, как равный с равным.
«А ну – давай залпом!» – неожиданно командует Андрей и улыбается грубой солдатской улыбкой. – «Пей!» Безногий неуклюже ковыляет к столику, неловко берет хрупкий стакан грубыми негнущимися пальцами. Он медлит, колеблясь последовать приглашению.
«Пей за моё здоровье!» – подбадривает Андрей.
«За партизанскую жизнь!» – наконец решившись, одним махом опрокидывает инвалид водку в горло, раскатисто крякает и утирает рот рукавом. «Извините, товарищ майор Государственной Безопасности, а за Ваше здоровье нехай черти на том свете водку пьют!» – поясняет он и с треском ставит стакан обратно на столик.
Снова в купе воцаряется напряжённая тишина. Снова я с тревогой бросаю взгляд на висящий на стенке пистолет.
«Вот это сразу видно – партизан!» – неожиданно с нескрываемым удовольствием говорит Андрей и смеется. «А ну, хлопцы, заходите сюда! Садитесь!» – командует он. – «На каком фронте воевали?» Удивлённые столь неожиданным приглашением и дружеской улыбкой Андрея, инвалиды нерешительно переминаются с ноги на ногу. Затем безрукий первый осторожно опускается на мягкое сиденье. Свой завернутый в газету инструмент он бросает на противоположный диван.
Тот тяжело падает на плюшевое сиденье, бумага разворачивается и обнажает обрубок водопроводной трубы. Безногий следует примеру безрукого и тоже садится. Напускная развязность и враждебность медленно сменяются на лицах неловкостью солдат, попавших в общество офицеров.
«Ну, на каком фронте воевали, хлопцы?» – повторяет свой вопрос Андрей. – «Может, где встречались».
«Повсюду свою кровь проливали, товарищ майор», – угрюмо говорит безногий.
«Ну, а как она жизнь, хлопцы?» – спрашивает Андрей, – «Мы сами из Германии едем. Давно уже родины не видели».
«Не видели, так увидите, товарищ майор», – со странной усмешкой бормочет безрукий. Он показывает на несколько рядов знаков ранений на своей гимнастерке: «Вот всё, что завоевали. Как с госпиталя выписались, так вот уже два года в той же одёже ходим.» «Куда едете?» – спрашивает Андрей.
«Куда глаза глядят, товарищ майор», – уныло отвечает безногий. – «Земля наша, слава Богу, широкая».
«А где дома будете?»
«У нас дом – под каждым кустом», – усмехается однорукий, – «Мы люди вольные, живём как птицы небесные.» «А что вы здесь в поезде делаете?» – допытывается Андрей.
«Воруем, товарищ майор, воруем!» – снова с неожиданной злостью отвечает инвалид.
«Вы на нас не обижайтесь, товарищи офицеры», – примирительно говорит его спутник. – «Кабы другое время, разве мы этим стали бы заниматься? Жизнь заставляет! Мы люди жизнью покалеченные».
«Эх, жизнь-жестянка…» – уныло вздыхает однорукий. – «Разве это жизнь?! Разрешите налить стаканчик, товарищ майор Государственной Безопасности. Вам за это на том свете лишний грех простится!» Инвалид залпом опрокидывает стакан и мотает головой из стороны в сторону. Затем он поднимает глаза и смотрит в упор на Андрея: «Вижу я, что у Вас много орденов, товарищ майор. Кроме того, в партизанах были. Значит Вы – человек настоящий. Только вот красную шапку Вы зря носите!» Он кивает головой на форменную фуражку МВД, покачивающуюся на стенке в такт ходу поезда.
«Не слушайте пьяного человека, товарищ майор», – пытается вмешаться безногий.
«Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», – беззлобно говорит Андрей и смотрит на инвалидов странным взором.
«Вот это Вы правы, товарищ майор Государственной Безопасности», – кивает головой безрукий. – «А потом мне терять нечего – я Вам могу всю правду в глаза сказать. Когда-то я тоже горячим был. Теперь вылечился. Хотите, я Вам свою судьбу расскажу? Потом судите меня».
Безрукий молчит и смотрит в пол. Сонная тишина заполняет купе мягкого вагона. Равномерно постукивают колеса, отбивая километры.
«Когда-то я тоже партийцем был», – тихо говорит инвалид. – «В первый же день войны добровольцем пошел. Пули на лету ловил. На танки с бензиновой бутылкой лез. Грудь под пулеметы подставлял и кричал: „За Сталина!“ Под Киевом до последнего патрона дрался, был ранен, попал в окружение.
Две недели без памяти на восток полз. Дополз до своих. Меня в награду за верность родине – под Трибунал. Других расстреляли, а меня, как раненого, помиловали – в штрафбат значит. Одна рана не зажила, ещё две других достал. Вот они!» Он снова тычет рукой в ленточки ранений на груди гимнастерки.
«Под Ростовом в плен попал», – продолжает безрукий, тряся головой. – «Партбилет в землю зарыл – чтобы врагу в руки не достался. Мне тогда партбилет дороже своей жизни был. Завезли меня немцы на край земли, аж до самого океана. Бежал я оттуда, да по дороге поймали – в кацет заперли. Я и оттуда бежал.
Три месяца как зверь по лесам пробирался, траву ел. Всё на восток шёл. Добрался до партизан. Два года партизанил. Жизни не жалел. Вон сколько орденов заработал, а ран уж и не считал. Всё за родину страдал.
А как соединились с Красной армией, меня сразу к алтарю – в спецлагерь на проверку. Там я с вашим братом, государственной опасностью, хорошо познакомился. По сей день не забуду! Перемыли мне там кости и как изменника родины – опять в штрафбат. Там я руку и потерял».
«Вот так-то оно!» – захмелевшим голосом бормочет безрукий и тянется к бутылке. – «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, товарищ майор Государственной Безопасности…» «Так меня и учили родину любить,» – безрукий уставился глазами в пол купе и устало трясет головой. – «Как война кончилась – один-одинешенек на белом свете. Работать не способен – у меня больше ран, чем живого мяса. Пенсия, сами знаете, одно название.
Зарабатывал на хлеб, махоркой торговал – а меня в тюрьму за спекуляцию. Вот теперь и ходим грязным делом занимаемся, извините, воруем». Он шевелит обрубком в пустом рукаве: «Рука гниет, сам вор… И партбилет мой где-то в земле догнивает. Такая-то она жизнь».
Стучат колеса. Тускло светит лампочка под потолком. За окном вагона бежит чёрная ночь.
«Ну, мы пойдем,» – поднимается на ноги безрукий, поправляя на плечах измятую шинель. – «Вы нас извините, товарищи офицеры, за беспокойство. И Вы, товарищ майор Государственной Безопасности, на меня не сердитесь.
Больно много я от вашего брата перетерпел. Может когда жизнь и Вас научит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Андрей, все ещё хмурясь, сухо отвечает: «Да, был в партизанах».
«Так мы тоже партизаны!» Безрукий откидывает борт шинели и стучит себе палкой в грудь выцветшей гимнастерки, где на грязных засаленных ленточках колышутся многочисленные ордена и медали. «Вот она – партизанская!» – он тычет в висящую на зелёной с красными полосками ленточке медаль «Партизану Отечественной Войны».
Как будто сравнивая, инвалид снова переводит глаза на грудь Андрея, затем недоверчиво косится на его погоны МВД.
«Угостите водочкой бывших партизан, товарищ майор!» – басит безногий из-за спины безрукого. – «Когда-то кровь вместе проливали – не пожалейте теперь стаканчика водки!» Он тоскливо смотрит на плескающуюся в стакане бесцветную жидкость. Вызывающая грубость в глазах инвалида сменяется затаенным желанием вспомнить с помощью водки то время, когда он сидел с таким же майором у партизанского костра, как равный с равным.
«А ну – давай залпом!» – неожиданно командует Андрей и улыбается грубой солдатской улыбкой. – «Пей!» Безногий неуклюже ковыляет к столику, неловко берет хрупкий стакан грубыми негнущимися пальцами. Он медлит, колеблясь последовать приглашению.
«Пей за моё здоровье!» – подбадривает Андрей.
«За партизанскую жизнь!» – наконец решившись, одним махом опрокидывает инвалид водку в горло, раскатисто крякает и утирает рот рукавом. «Извините, товарищ майор Государственной Безопасности, а за Ваше здоровье нехай черти на том свете водку пьют!» – поясняет он и с треском ставит стакан обратно на столик.
Снова в купе воцаряется напряжённая тишина. Снова я с тревогой бросаю взгляд на висящий на стенке пистолет.
«Вот это сразу видно – партизан!» – неожиданно с нескрываемым удовольствием говорит Андрей и смеется. «А ну, хлопцы, заходите сюда! Садитесь!» – командует он. – «На каком фронте воевали?» Удивлённые столь неожиданным приглашением и дружеской улыбкой Андрея, инвалиды нерешительно переминаются с ноги на ногу. Затем безрукий первый осторожно опускается на мягкое сиденье. Свой завернутый в газету инструмент он бросает на противоположный диван.
Тот тяжело падает на плюшевое сиденье, бумага разворачивается и обнажает обрубок водопроводной трубы. Безногий следует примеру безрукого и тоже садится. Напускная развязность и враждебность медленно сменяются на лицах неловкостью солдат, попавших в общество офицеров.
«Ну, на каком фронте воевали, хлопцы?» – повторяет свой вопрос Андрей. – «Может, где встречались».
«Повсюду свою кровь проливали, товарищ майор», – угрюмо говорит безногий.
«Ну, а как она жизнь, хлопцы?» – спрашивает Андрей, – «Мы сами из Германии едем. Давно уже родины не видели».
«Не видели, так увидите, товарищ майор», – со странной усмешкой бормочет безрукий. Он показывает на несколько рядов знаков ранений на своей гимнастерке: «Вот всё, что завоевали. Как с госпиталя выписались, так вот уже два года в той же одёже ходим.» «Куда едете?» – спрашивает Андрей.
«Куда глаза глядят, товарищ майор», – уныло отвечает безногий. – «Земля наша, слава Богу, широкая».
«А где дома будете?»
«У нас дом – под каждым кустом», – усмехается однорукий, – «Мы люди вольные, живём как птицы небесные.» «А что вы здесь в поезде делаете?» – допытывается Андрей.
«Воруем, товарищ майор, воруем!» – снова с неожиданной злостью отвечает инвалид.
«Вы на нас не обижайтесь, товарищи офицеры», – примирительно говорит его спутник. – «Кабы другое время, разве мы этим стали бы заниматься? Жизнь заставляет! Мы люди жизнью покалеченные».
«Эх, жизнь-жестянка…» – уныло вздыхает однорукий. – «Разве это жизнь?! Разрешите налить стаканчик, товарищ майор Государственной Безопасности. Вам за это на том свете лишний грех простится!» Инвалид залпом опрокидывает стакан и мотает головой из стороны в сторону. Затем он поднимает глаза и смотрит в упор на Андрея: «Вижу я, что у Вас много орденов, товарищ майор. Кроме того, в партизанах были. Значит Вы – человек настоящий. Только вот красную шапку Вы зря носите!» Он кивает головой на форменную фуражку МВД, покачивающуюся на стенке в такт ходу поезда.
«Не слушайте пьяного человека, товарищ майор», – пытается вмешаться безногий.
«Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», – беззлобно говорит Андрей и смотрит на инвалидов странным взором.
«Вот это Вы правы, товарищ майор Государственной Безопасности», – кивает головой безрукий. – «А потом мне терять нечего – я Вам могу всю правду в глаза сказать. Когда-то я тоже горячим был. Теперь вылечился. Хотите, я Вам свою судьбу расскажу? Потом судите меня».
Безрукий молчит и смотрит в пол. Сонная тишина заполняет купе мягкого вагона. Равномерно постукивают колеса, отбивая километры.
«Когда-то я тоже партийцем был», – тихо говорит инвалид. – «В первый же день войны добровольцем пошел. Пули на лету ловил. На танки с бензиновой бутылкой лез. Грудь под пулеметы подставлял и кричал: „За Сталина!“ Под Киевом до последнего патрона дрался, был ранен, попал в окружение.
Две недели без памяти на восток полз. Дополз до своих. Меня в награду за верность родине – под Трибунал. Других расстреляли, а меня, как раненого, помиловали – в штрафбат значит. Одна рана не зажила, ещё две других достал. Вот они!» Он снова тычет рукой в ленточки ранений на груди гимнастерки.
«Под Ростовом в плен попал», – продолжает безрукий, тряся головой. – «Партбилет в землю зарыл – чтобы врагу в руки не достался. Мне тогда партбилет дороже своей жизни был. Завезли меня немцы на край земли, аж до самого океана. Бежал я оттуда, да по дороге поймали – в кацет заперли. Я и оттуда бежал.
Три месяца как зверь по лесам пробирался, траву ел. Всё на восток шёл. Добрался до партизан. Два года партизанил. Жизни не жалел. Вон сколько орденов заработал, а ран уж и не считал. Всё за родину страдал.
А как соединились с Красной армией, меня сразу к алтарю – в спецлагерь на проверку. Там я с вашим братом, государственной опасностью, хорошо познакомился. По сей день не забуду! Перемыли мне там кости и как изменника родины – опять в штрафбат. Там я руку и потерял».
«Вот так-то оно!» – захмелевшим голосом бормочет безрукий и тянется к бутылке. – «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, товарищ майор Государственной Безопасности…» «Так меня и учили родину любить,» – безрукий уставился глазами в пол купе и устало трясет головой. – «Как война кончилась – один-одинешенек на белом свете. Работать не способен – у меня больше ран, чем живого мяса. Пенсия, сами знаете, одно название.
Зарабатывал на хлеб, махоркой торговал – а меня в тюрьму за спекуляцию. Вот теперь и ходим грязным делом занимаемся, извините, воруем». Он шевелит обрубком в пустом рукаве: «Рука гниет, сам вор… И партбилет мой где-то в земле догнивает. Такая-то она жизнь».
Стучат колеса. Тускло светит лампочка под потолком. За окном вагона бежит чёрная ночь.
«Ну, мы пойдем,» – поднимается на ноги безрукий, поправляя на плечах измятую шинель. – «Вы нас извините, товарищи офицеры, за беспокойство. И Вы, товарищ майор Государственной Безопасности, на меня не сердитесь.
Больно много я от вашего брата перетерпел. Может когда жизнь и Вас научит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158