https://www.dushevoi.ru/products/smesiteli/s-termostatom/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Еще робкий и не­заметный, он струится в тени огромного леса - солнце Скифской сюиты не смогло отразиться в нем. Но его современники, конечно, не могли не увидеть.
Вот как писал о творчестве Прокофьева в те далекие годы Б. Асафьев:
«Прокофьев владеет даром свободы и легкости твор­чества. Он не надумывает и не дрожит над каждой темой. Он их кидает щедро, пригоршнями. Ему некогда отшлифовывать или выпиливать. И зачем? Ему важно утвер­дить свою буйную волю и высказать в музыке про обуяв­шую его жажду жизни, здоровой, модной, идущей напро­лом и ни перед чем не склоняющейся. Прокофьев - буян, но его буйство - радостно и заразительно...»
Нельзя сказать, чтобы это «буйство» все понимали. Даже с близкими людьми у Прокофьева бывали недораз­умения по поводу некоторых его сочинений. Композитор вспоминает, что однажды, увлекшись сочинением оперы «Игрок» на сюжет Достоевского, он не заметил, как в комнату вошла мать. Услышав невероятные созвучия, которые извлекал из инструмента ее сын, она в отчаянии воскликнула: «Да отдаешь ли ты себе отчет, что ты выко­лачиваешь на своем рояле?!» После этого они поссорились на два дня. И нужно было определенное время, чтобы, остыв от пристрастия к своему произведению, компози­тор мог дать ему истинную оценку. Так, вернувшись к «Игроку» через десять лет, он, по собственному призна­нию, увидел, что в нем было музыкой, а что «рамплиссажем, прикрывавшимся страшными аккордами».
Но ручеек лиричности в конце концов заставил обра­тить на себя внимание. Это случилось неожиданно даже для самого композитора.
Как-то Прокофьев заметил, чт/о темы, сочиненные без рояля, ему более удаются, так как пальцы, бегая по клавишам привычными движениями, «вмешиваются» в творчество композитора, Тогда он решил написать целую симфонию без помощи рояля и выбрал стиль музыкаль­ного письма, близкий к Гайдну, то есть прозрачный, яс­ный. Так, думалось ему, легче выполнить эксперимент, пустившись в «опасное плавание без фортепьяно». Ком­позитор считал, что, если бы Гайдн жил в его время, он сохранил бы свою манеру письма, хотя и приобрел бы кое-что от нового времени. Симфонию он назвал из озор­ства «классической», чтобы «подразнить гусей». Но сим­фония удалась, и ее любят именно за «гайдновскую» ясность и еще за «кое-что от нового», что внес Прокофь­ев. Музыканты признали, что Прокофьев не только буян, но и тонкий лирик,
В биографии композитора я прочитал, что вскоре пос­ле Октябрьской революции он уехал в заграничную командировку. Уезжал ненадолго, а получилось на годы. Почему затянулось возвращение? В автобиографии ком­позитор пищет; «Я думаю, основной и главней причиной было то, что я тогда все еще не осознал все значение событий, происходивших в СССР. А эти события требова­ли сотрудничества от всех граждан: не только от людей политики, как я думал, но и от людей искусства. Кроме того, затягивал ритм установившейся жизни: издание сочинений, корректуры, даты концертов, желание дока­зать свою правоту в спорах с другими композиторами и другими музыкальными направлениями. Не последнюю роль играли и семейные дела: длительная болезнь и смерть матери, женитьба, рождение сына».
Годы, проведенные на чужбине, конечно, не могли не сказаться на творчестве композитора: он продолжает много сочинять, но удачными были произведения только первых лет, задуманные и начатые еще в России.
Прокофьев внутренне переживал свою оторванность от Родины. Поэтому понятно, что он с радостью согласился на предложение сочинить балет на советский сюжет: «Я не верил своим ушам. Для меня как бы открылось окно на воздух...» - вспоминал он. Балет назывался «Стальной скок». Поставленный в Париже, он имея успех. Газеты писали: «Сергей Прокофьев заслуживает быть знаменитым. Как апостол большевизма, он не имеет себе равных... Прокофьев путешествует по нашим стра­нам, но отказывается мыслить по-нашему».
Постепенно композитор начал терять твердую почву под ногами. «Нет идей!»» - восклицает он в одном из писем. «Предков моих не ведаю и, куда иду, не интере­суюсь», - пишет в другом.
Так было с балетом Прокофьева «На Днепре». Ком­позитор решил удовлетворить любовь французского зри­теля к короткому спектаклю, где главное не лирический сюжет, а хореографические эффекты, и сделал это неудач­но. Композитору казалось, что он проявил недостаточную изобретательность в музыке. Но главная причина неуда­чи, по-моему, та, что композитор не мог проявить здесь своей природной сердечности. Когда я прослушал один из наиболее «лирических» номеров этого балета, мелодия показалась мне надуманной, холодной, написанной без участия сердца.
О некоторых сочинениях, не имевших успеха, мнение автора оставалось неизменным. Особенно интересно его признание по поводу Четвертой симфонии. Хотя симфо­ния успеха не имела, Прокофьев любил ее за «отсутствие шума и большое количество материала». Между прочим, то, что нравилось ему в Четвертой, в будущем станет одним из существенных качеств Седьмой симфонии.
Композитор устал от шума. Устал от искусственности. Мысль о возвращении на Родину не покидала его.
И вот он на родной земле. Произошло, по существу, второе рождение Прокофьева. Он обрел душевное спо­койствие и ясность, и это сказалось на его творчестве.
За двадцать последующих лет он опубликовал около 75 опусов (отдельных сочинений или циклов), что более чем в три раза превосходит все созданное им за грани­цей в течение 14 лет.
По приезде в Москву состоялся знаменательный раз­говор Сергея Сергеевича с А. М. Горьким. Прокофьев спросил, какую нужно писать сейчас музыку. «Вы сами должны знать это», - улыбаясь, сказал Алексей Макси­мович. «Все говорят, - продолжал Прокофьев, - что сообразно с нашей новой жизнью нужно писать музыку прежде всего бодрую и энергичную». Горький добавил: «Но также нужна музыка сердечная и нежная».
А ведь это словно сказано о Седьмой симфонии! Хотя до создания ее оставалось еще около двадцати лет, пи­сатель удивительно чутко направил внимание Прокофье­ва к той стороне творчества, которую композитор созна­тельно или бессознательно прежде подавлял в себе. Годы, проведенные на чужбине, не прошли бесследно: научили его быть замкнутым, поощряли стремление удивлять слу­шателей, поражать новыми приемами, неожиданными поворотами в музыке.
Но были в его душе родники, которые постоянно иска­ли выхода, - родники оптимизма, солнечного восприятия жизни. -
В 1935 году он сочинил 12 легких пьес для фортепья­но, которые назвал «Детская музыка». По поводу этих пьес Прокофьев пишет, что в них проснулась его старая любовь к сонатинности, то есть легкому, прозрачному сочинению без драматических звучаний. Он создает чу­десную симфоническую сказку для детей «Петя и волк».
Так разрастался «ручей», вбирая в себя новые по­токи чудесной прокофьевской лирики. И вот он уже стал рекой, в волнах которой люди все чаще обретали душев­ную ясность.
В эти годы Прокофьев пишет музыку к спектаклям, кинофильмам, создает песни, инструментальные сочине­ния, кантаты и, наконец, один из лучших советских ба­летов - «Ромео и Джульетта».
Как будто много лет подряд человек напряженно ра­ботал в полумраке, и вдруг в его мастерской кто-то рас­пахнул окно? и к нему ворвался солнечный свет и све­жий воздух новой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
 https://sdvk.ru/Mebel_dlya_vannih_komnat/akvaton-veneciya-90-chernaya-product/ 

 Керамика Будущего Базальт