для чего живет человек? Одно ясно, что не может он жить без веры в счастье, без борьбы за него, без надежды победить.
Об этом рассказала первая часть симфонии.
* * *
Дирижер взмахнул палочкой, и теплыми голосами запели виолончели, а над их песней, словно стрекозы над полевыми цветами, засверкало пиццикато вспорхнувших на струны скрипок смычков. Полился легкий, непринужденный и своеобразный, мечтательный и романтический вальс - олицетворение минут того безмятежного счастья, которое посещает человека при встрече с природой, с милыми сердцу людьми.
Но что вдруг сжало горьким предчувствием сердце? Подстреленной на лету птицей оборвался вальс. Музыка выразила как будто предсмертный крик, и вот уже печальными вздохами оплакивает ее оркестр. Не так ли горе, нежданный и непрошеный гость, прерывает радостное течение жизни? Но раны сердца заживают - в печаль врываются звуки жизни, сначала робко, потом все настойчивей. На фоне горестных интонаций оркестра вновь зарождается вальс...
Я почти все время смотрю на дирижера. Все перевоплощения в музыке - это и перевоплощения стоящего перед оркестром человека. Как поразительны его руки! Они говорят: просят и заставляют, умоляют и требуют, сдерживают и воодушевляют, отвергают или одобряют. Они ведают ритмической стихией музыки и одновременно руководят каждой группой инструментов, выводя вперед одну или другую или собирая могучим взмахом все голоса в единый хор.
Побледневшее лицо дирижера в эти минуты прекрасно. Переживания, отражающиеся на нем, не только сопровождали музыку, но и предвосхищали то, что должно было произойти в последующее мгновение. Это было волнение перерождения симфонии, как будто написал ее не Чайковский, а он сам, дирижер. Даже не написал - пишет!
Среди присутствовавших на концерте преобладала молодежь, много было и пожилых людей, слушавших симфонию, наверное, не в первый раз. Сидевшая справа от меня старушка в черном платье е белоснежным узорчатым воротничком, казалось, дремала, прикрыв рукой глаза. Но в ее фигуре, настороженно выпрямленной, я угадывал напряженное внимание.
Когда начался вальс, молодая пара впереди с облегчением вздохнула...
Вальс отзвучал...
Вдруг словно померк свет и в тишину зала ворвались шорохи, быстрые, суетливые и призрачные. Невольно перед глазами возникли странные, фантастические видения - это царство темных сил. Они чем-то встревожены и мечутся в панике. Темные силы слышат приближение кого-то, сотрясаются в такт железным шагам Идущего.
Тихо, словно издалека, в оркестре появляется короткая тема: марш - необычайно энергичный и острый мотив. Он показывается ненадолго и исчезает без развития - властвуют шорохи, на фоне которых появляется новая маршеобразная тема. Своим несколько пассивным, нисходящим движением она как бы подчеркивает неукротимую энергию, заложенную в промелькнувшем коротком мотиве. Темные силы пытаются противопоставить ему свою воинственность. Возникает фантастический, бесовский марш с писком флейты, такой же призрачный и суетливый, как шорохи, но тотчас смолкает.
Шорохи расступаются. Сдержанно, твердо, непреклонно звучит в оркестре марш - идет Человек...
Зимняя дорога. Ночь. Снег. Метель. Ветер завывает в ветвях деревьев. Идет Человек. Он приближается. Бесы видят, что это одинокий путник, и сразу окружают его со всех сторон, воют и визжат от радости: «Ты наш, мы тебя не выпустим отсюда, засыплем снегом, ты собьешься с дороги и погибнешь! Боишься?»
Но Человек идет вперед. Снег бьет в лицо, пурга сбивает с ног, а он поднимается и снова идет вперед, вопреки всему. Борьба нарастает. Кажется, темные силы побеждают, но нет, марш звучит еще энергичней и неукротимей. Человек должен идти вперед!
Дирижер словно врос ногами в помост. Вся его фигура выражает непреклонную волю. Жесты рук широки, властны.
Метель унялась - отступили темные силы. Торжественно, во всю мощь меди и струн гремит победный марш-гимн. Последний раскат литавр - и зал разразился аплодисментами.
Да, зал аплодировал вопреки всем правилам, прерывая симфонию перед ее последней частью. Слушатели хотели бы, наверное, поставить точку перед финалом, если бы могли это сделать. Они не хотят думать о смерти, ибо смысл жизни в том, чтобы бороться и идти к совершенству, «вперед и выше». Даже если борьба грозит человеку гибелью, она прекрасна!
Дирижер стоял лицом к оркестру и ждал, когда смолкнут аплодисменты. Сейчас он не мог разделить восторгов зала. Я видел в профиль его серьезное лицо и на щеке следы скатившихся капель пота.
Впереди - финал. Он поражает своей неожиданностью. После триумфального шествия - безмерная печаль. Сколько скорби и страстного отчаяния заключено в этой музыке! Трагическая картина страданий и гибели героя и размышления художника, полные протеста и искренней жалости, - вот основные темы финала.
Начинается он глубокими вздохами - стонами скрипок. Следом за ними, как горестное предчувствие, звучит в оркестре печальная интонация... Разум может понять, но никогда не согласится с чудовищной несправедливостью природы, отнимающей у человека самое дорогое - жизнь.
Едва различимо слышится грустная и светлая, мелодия - это с любовью и состраданием склоняется над своим, героем автор. Звучание оркестра нарастает, в нем - стихийный протест; но опять, как бы возвращая к действительности, - вздыхают скрипки, и душа наполняется болью. Истекают последние мгновения, скорбные вздохи становятся все более тяжелыми... Еще один подъем - последняя борьба, - и вот угасающая жизнь оборвана: глухой удар тамтама... Мрачный рокот контрабасов в низком регистре переходит в еле слышный шорох, затем наступает мертвая тишина...
Потрясенный пережитым, я вышел на улицу. Небо переливалось вечерними закатными красками. Я подошел к памятнику Чайковскому. В чугунную ограду, полукругом охватившую памятник, были вписаны ноты. И среди них я прочел ту самую мелодию надежды и веры в счастье, которая навсегда сдружила меня с Шестой симфонией.
ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ -- ПОНИМАТЬ МУЗЫКУ?
Допечатывая главу «Путешествие в страну Симфонию», машинистка неожиданно сказала мне:
- А вы знаете, мой брат очень любил эту симфонию Чайковского. Почему - не знаю, но он просто не мог жить без симфоний и опер. Когда началась Отечественная война, пошел он, инженер, добровольцем на фронт. А как отбили немца от Москвы, появился однажды в квартире, усталый, заросший, в пропахшем дымом ватнике, и то всего лишь на несколько часов. Что сделаешь за такое время? Побрился, помылся и - что вы думаете? - завел пластинку. Шестую симфонию Чайковского. Слушал молча; серьезно. Как сейчас помню, в конце как-то посветлел, хоть такая там грустная музыка, а потом сказал: «Теперь можно идти. Отлегло... Прощай, Аня». И ушел. Да так мы с ним больше и не встретились...
Слова машинистки взволновали меня. Никто не знает, что искал, в Шестой симфонии, ее брат, какие чувства владели им при звуках музыки в той короткой передышке между боями. Он, несомненно, понимал ее, потому что любить музыку - значит уже во многом понимать ее.
Что же значит понимать музыку? Что самое главное в ней? «Найдите хорошую мелодию, - сказал Гайдн, - и ваша композиция, какова бы она ни была, будет прекрасна и непременно понравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Об этом рассказала первая часть симфонии.
* * *
Дирижер взмахнул палочкой, и теплыми голосами запели виолончели, а над их песней, словно стрекозы над полевыми цветами, засверкало пиццикато вспорхнувших на струны скрипок смычков. Полился легкий, непринужденный и своеобразный, мечтательный и романтический вальс - олицетворение минут того безмятежного счастья, которое посещает человека при встрече с природой, с милыми сердцу людьми.
Но что вдруг сжало горьким предчувствием сердце? Подстреленной на лету птицей оборвался вальс. Музыка выразила как будто предсмертный крик, и вот уже печальными вздохами оплакивает ее оркестр. Не так ли горе, нежданный и непрошеный гость, прерывает радостное течение жизни? Но раны сердца заживают - в печаль врываются звуки жизни, сначала робко, потом все настойчивей. На фоне горестных интонаций оркестра вновь зарождается вальс...
Я почти все время смотрю на дирижера. Все перевоплощения в музыке - это и перевоплощения стоящего перед оркестром человека. Как поразительны его руки! Они говорят: просят и заставляют, умоляют и требуют, сдерживают и воодушевляют, отвергают или одобряют. Они ведают ритмической стихией музыки и одновременно руководят каждой группой инструментов, выводя вперед одну или другую или собирая могучим взмахом все голоса в единый хор.
Побледневшее лицо дирижера в эти минуты прекрасно. Переживания, отражающиеся на нем, не только сопровождали музыку, но и предвосхищали то, что должно было произойти в последующее мгновение. Это было волнение перерождения симфонии, как будто написал ее не Чайковский, а он сам, дирижер. Даже не написал - пишет!
Среди присутствовавших на концерте преобладала молодежь, много было и пожилых людей, слушавших симфонию, наверное, не в первый раз. Сидевшая справа от меня старушка в черном платье е белоснежным узорчатым воротничком, казалось, дремала, прикрыв рукой глаза. Но в ее фигуре, настороженно выпрямленной, я угадывал напряженное внимание.
Когда начался вальс, молодая пара впереди с облегчением вздохнула...
Вальс отзвучал...
Вдруг словно померк свет и в тишину зала ворвались шорохи, быстрые, суетливые и призрачные. Невольно перед глазами возникли странные, фантастические видения - это царство темных сил. Они чем-то встревожены и мечутся в панике. Темные силы слышат приближение кого-то, сотрясаются в такт железным шагам Идущего.
Тихо, словно издалека, в оркестре появляется короткая тема: марш - необычайно энергичный и острый мотив. Он показывается ненадолго и исчезает без развития - властвуют шорохи, на фоне которых появляется новая маршеобразная тема. Своим несколько пассивным, нисходящим движением она как бы подчеркивает неукротимую энергию, заложенную в промелькнувшем коротком мотиве. Темные силы пытаются противопоставить ему свою воинственность. Возникает фантастический, бесовский марш с писком флейты, такой же призрачный и суетливый, как шорохи, но тотчас смолкает.
Шорохи расступаются. Сдержанно, твердо, непреклонно звучит в оркестре марш - идет Человек...
Зимняя дорога. Ночь. Снег. Метель. Ветер завывает в ветвях деревьев. Идет Человек. Он приближается. Бесы видят, что это одинокий путник, и сразу окружают его со всех сторон, воют и визжат от радости: «Ты наш, мы тебя не выпустим отсюда, засыплем снегом, ты собьешься с дороги и погибнешь! Боишься?»
Но Человек идет вперед. Снег бьет в лицо, пурга сбивает с ног, а он поднимается и снова идет вперед, вопреки всему. Борьба нарастает. Кажется, темные силы побеждают, но нет, марш звучит еще энергичней и неукротимей. Человек должен идти вперед!
Дирижер словно врос ногами в помост. Вся его фигура выражает непреклонную волю. Жесты рук широки, властны.
Метель унялась - отступили темные силы. Торжественно, во всю мощь меди и струн гремит победный марш-гимн. Последний раскат литавр - и зал разразился аплодисментами.
Да, зал аплодировал вопреки всем правилам, прерывая симфонию перед ее последней частью. Слушатели хотели бы, наверное, поставить точку перед финалом, если бы могли это сделать. Они не хотят думать о смерти, ибо смысл жизни в том, чтобы бороться и идти к совершенству, «вперед и выше». Даже если борьба грозит человеку гибелью, она прекрасна!
Дирижер стоял лицом к оркестру и ждал, когда смолкнут аплодисменты. Сейчас он не мог разделить восторгов зала. Я видел в профиль его серьезное лицо и на щеке следы скатившихся капель пота.
Впереди - финал. Он поражает своей неожиданностью. После триумфального шествия - безмерная печаль. Сколько скорби и страстного отчаяния заключено в этой музыке! Трагическая картина страданий и гибели героя и размышления художника, полные протеста и искренней жалости, - вот основные темы финала.
Начинается он глубокими вздохами - стонами скрипок. Следом за ними, как горестное предчувствие, звучит в оркестре печальная интонация... Разум может понять, но никогда не согласится с чудовищной несправедливостью природы, отнимающей у человека самое дорогое - жизнь.
Едва различимо слышится грустная и светлая, мелодия - это с любовью и состраданием склоняется над своим, героем автор. Звучание оркестра нарастает, в нем - стихийный протест; но опять, как бы возвращая к действительности, - вздыхают скрипки, и душа наполняется болью. Истекают последние мгновения, скорбные вздохи становятся все более тяжелыми... Еще один подъем - последняя борьба, - и вот угасающая жизнь оборвана: глухой удар тамтама... Мрачный рокот контрабасов в низком регистре переходит в еле слышный шорох, затем наступает мертвая тишина...
Потрясенный пережитым, я вышел на улицу. Небо переливалось вечерними закатными красками. Я подошел к памятнику Чайковскому. В чугунную ограду, полукругом охватившую памятник, были вписаны ноты. И среди них я прочел ту самую мелодию надежды и веры в счастье, которая навсегда сдружила меня с Шестой симфонией.
ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ -- ПОНИМАТЬ МУЗЫКУ?
Допечатывая главу «Путешествие в страну Симфонию», машинистка неожиданно сказала мне:
- А вы знаете, мой брат очень любил эту симфонию Чайковского. Почему - не знаю, но он просто не мог жить без симфоний и опер. Когда началась Отечественная война, пошел он, инженер, добровольцем на фронт. А как отбили немца от Москвы, появился однажды в квартире, усталый, заросший, в пропахшем дымом ватнике, и то всего лишь на несколько часов. Что сделаешь за такое время? Побрился, помылся и - что вы думаете? - завел пластинку. Шестую симфонию Чайковского. Слушал молча; серьезно. Как сейчас помню, в конце как-то посветлел, хоть такая там грустная музыка, а потом сказал: «Теперь можно идти. Отлегло... Прощай, Аня». И ушел. Да так мы с ним больше и не встретились...
Слова машинистки взволновали меня. Никто не знает, что искал, в Шестой симфонии, ее брат, какие чувства владели им при звуках музыки в той короткой передышке между боями. Он, несомненно, понимал ее, потому что любить музыку - значит уже во многом понимать ее.
Что же значит понимать музыку? Что самое главное в ней? «Найдите хорошую мелодию, - сказал Гайдн, - и ваша композиция, какова бы она ни была, будет прекрасна и непременно понравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38