Рейд завершился удачно: «И много попустошиша земли их и обилье хлеб пожгоша и скот иссекоша, и приидоша вей здравии с полоном» (10, 349).
Шведы предприняли в том же 1338 году ответный удар. Они вторглись в Водскую землю, но были отбиты отрядом, вышедшим навстречу им из Копорья. После этого шведы начали мирные переговоры. Зимой 1338/39 года из Выборга прибыли уполномоченные тамошнего воеводы Петрика. Объявив конфликт в Приладожье результатом самоуправства местных военачальников, они заключили мир с Новгородом, подтвердив условия Ореховецкого договора 1323 года.
Все эти события наглядно показали новгородцам, что Литва не собирается помогать им в борьбе со шведами. Князь Наримонт-Глеб, приглашенный в 1333 году именно для управления пограничными крепостями Ладогой, Корелой, Орешком и Копорьем, не только сам отсиживался в Литве, но даже своего сына Александра спешно отозвал из Орешка. В крепостях он оставил только своих наместников с поручением собирать причитающиеся ему платежи. Вероятно, На-римонт имел соответствующие указания от Гедимина, не желавшего портить отношения со Швецией.
Неудачное сотрудничество с литовцами лишило новгородцев возможности воспользоваться покровительством великого князя Владимирского. И если Юрий Данилович в свое время не щадя сил бился со шведами за интересы Новгорода, то теперь его брат Иван лишь посмеивался у себя на Боровицком холме, наблюдая за ходом новгородско-шведской войны.
В конце концов многие в Новгороде стати поговаривать о необходимости более прочного союза с Калитой. К положенному сроку в 1339 году новгородцы загодя приготовили для великого князя ордынский «черный бор» и со своим посольством отправили его в Москву. Однако ордынские неурядицы вновь заставили князя Ивана положить камень в протянутую руку Новгорода...
Новгородские отношения и заботы отступали на второй план перед смертельной враждой князя Ивана с Александром Тверским. В этой подготовленной Ордой усобице в ход шли любые средства. Ставка была очень велика. В сущности, на карту было поставлено будущее обоих княжеских домов. И потому не исключено, что пожар Москвы накануне Троицына дня в 1335 году был делом рук поджигателей, подкупленных тверичами. На другой год последовал ответ: страшный пожар во Пскове, где княжил тогда Александр Тверской. Псковский посад выгорел «весь, что ни есть дворов за стеною и церквей» (10, 347). Странное совпадение: Псков, как и Москва в 1335 году, вспыхнул в канун двунадесятого праздника – Рождества Богородицы (47,295). Теперь настало время псковичам и их князю Александру в день веселья рыдать на пепелищах. А на следующий год снова заполыхала Москва. Здесь летом 1337 года одних только церквей сгорело сорок одна (38, 89). Иначе говоря, этот пожар почти вдвое превзошел пожар 1335 года по своей разрушительной силе. Страшный ливень погасил огонь, но затопил имущество москвичей, вынесенное из горящих домов или спрятанное от пожара в подвалы. «Того же лета Москва вся погоре; и тогда же наиде дождь силен, и потопе все, иное в погребех, иное на площадех, что где выкошено» (10,348). Понятно, что каждый такой пожар наносил тяжелый удар по благосостоянию города и его правителей.
Московский пожар стал хорошей новостью для Александра Тверского. Занятые восстановлением города москвичи не могли в полной мере выплатить свои долги Орде. Между тем сам Александр осенью 1337 года решился наконец на рискованный шаг и отправился с повинной в Орду.
Тверской князь поехал к хану, находясь в состоянии войны с великим князем Иваном Даниловичем (по выражению летописи – «не укончав с князем с великим с Иваном с Даниловичем») (25, 92). И потому, прежде чем попасть в Орду, ему пришлось сделать большой крюк, объезжая стороной земли, находившиеся под властью великого князя Владимирского. Александр предполагал (или знал), что Калита выслал заставы с приказом перехватить его на пути из Пскова в Нижнее Поволжье. Именно так в 1304 году пытался остановить на пути в Орду своего соперника Юрия Московского князь Михаил Тверской. Так и сам Александр в 1322 году захватил казну и обоз Юрия, но упустил его самого. Теперь настал черед тверского князя остерегаться вражеских засад.
«Обойдя всю землю Русскую» (то есть, очевидно, проехав через Литву и Киев), Александр Тверской явился в Орду и ударил челом хану. Тверская летопись так передает его покаянную речь: «Господине царю! Аще много зло сотворих ти, во всем есмъ пред тобою, готов есмь на смерть» (23, 48). В ответ хан ободрил князя: «Аще тако еси сотворил (то есть пришел с повинной. – Н. Б), то имаши живот получити, многы бо послы слах, не приведоша тя».
Узбек «пожаловал» князя Александра: разрешил ему вернуться в «отчину свою» – тверскую землю.
В начале 1338 года Александр Михайлович в сопровождении «сильных послов» Киндяка и Авдула вернулся в Тверь и торжественно взошел на престол своего отца. Младший брат Александра Константин, княживший в Твери в 1328 – 1337 годах, безропотно удалился в свой Клинский удел (91, 184). Впрочем, не только он, но и сам Иван Калита не посмел воспрепятствовать возвращению Александра.
Пребывание татарских «сильных послов» (то есть послов с большим отрядом сопровождения) разоряло и возмущало тверичей. От этих незваных гостей «много сотворишеться! тягости христианом» (23, 48). Отвыкнув от татарского произвола, многие бояре Александра Тверского, по свидетельству летописи, покинули своего патрона и перебрались на службу к Ивану Калите. Вероятно, так поступили и бояре прежнего тверского князя Константина Михайловича, не пожелавшие сидеть с ним в его захолустном Клинском уделе, от которого было рукой подать до московской границы. Раздоры среди тверского боярства усугублялись тем, что за десять лет жизни во Пскове и Литве князь Александр обзавелся новыми любимцами, заносившимися перед старой придворной знатью.
Калита радушно встречал перебежчиков, находил каждому достойное место в кругу своих бояр. Широкое гостеприимство было одной из основ московской политики. Ведь каждый человек мог стать той песчинкой, которая потянет чашу весов в нужную сторону...
Татарские послы пробыли в Твери все лето 1338 года. Тогда же состоялись и какие-то переговоры между Калитой и Александром Тверским. Соперники через послов обсуждали вопрос «о вотчине», но «не докончаша и мира не взяша» (22, 208). Легко догадаться, что «вотчиной своей» Александр считал не только Тверь (здесь его уже утвердил хан, с решением которого Калита спорить не мог), но и великое княжение Владимирское. В свое время великое княжение занимали отец, дед и прадед тверского князя. Среди князей того времени никто не мог с большим основанием претендовать на Владимир исходя из династических расчетов, нежели Александр.
Александр мог бы, конечно, и остановиться на достигнутом, заняться тверскими делами и не искать великого княжения Владимирского. В этом случае он, вероятно, избежал бы своей трагической участи. Однако подобное смирение было выше его меры. Он не сумел свернуть с дороги, проторенной его отцами и дедами. Историк тверского княжества В. С. Борзаковский справедливо заметил: «Виноват был Александр в том, что в последствие времени, получив прощение в Орде и вернув Тверь, поднял спор с Москвой и за то погиб сам в Орде» (50, 132).
Хан Узбек, следуя старой ордынской традиции, не спешил определять свое мнение в вопросе о великом княжении Владимирском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Шведы предприняли в том же 1338 году ответный удар. Они вторглись в Водскую землю, но были отбиты отрядом, вышедшим навстречу им из Копорья. После этого шведы начали мирные переговоры. Зимой 1338/39 года из Выборга прибыли уполномоченные тамошнего воеводы Петрика. Объявив конфликт в Приладожье результатом самоуправства местных военачальников, они заключили мир с Новгородом, подтвердив условия Ореховецкого договора 1323 года.
Все эти события наглядно показали новгородцам, что Литва не собирается помогать им в борьбе со шведами. Князь Наримонт-Глеб, приглашенный в 1333 году именно для управления пограничными крепостями Ладогой, Корелой, Орешком и Копорьем, не только сам отсиживался в Литве, но даже своего сына Александра спешно отозвал из Орешка. В крепостях он оставил только своих наместников с поручением собирать причитающиеся ему платежи. Вероятно, На-римонт имел соответствующие указания от Гедимина, не желавшего портить отношения со Швецией.
Неудачное сотрудничество с литовцами лишило новгородцев возможности воспользоваться покровительством великого князя Владимирского. И если Юрий Данилович в свое время не щадя сил бился со шведами за интересы Новгорода, то теперь его брат Иван лишь посмеивался у себя на Боровицком холме, наблюдая за ходом новгородско-шведской войны.
В конце концов многие в Новгороде стати поговаривать о необходимости более прочного союза с Калитой. К положенному сроку в 1339 году новгородцы загодя приготовили для великого князя ордынский «черный бор» и со своим посольством отправили его в Москву. Однако ордынские неурядицы вновь заставили князя Ивана положить камень в протянутую руку Новгорода...
Новгородские отношения и заботы отступали на второй план перед смертельной враждой князя Ивана с Александром Тверским. В этой подготовленной Ордой усобице в ход шли любые средства. Ставка была очень велика. В сущности, на карту было поставлено будущее обоих княжеских домов. И потому не исключено, что пожар Москвы накануне Троицына дня в 1335 году был делом рук поджигателей, подкупленных тверичами. На другой год последовал ответ: страшный пожар во Пскове, где княжил тогда Александр Тверской. Псковский посад выгорел «весь, что ни есть дворов за стеною и церквей» (10, 347). Странное совпадение: Псков, как и Москва в 1335 году, вспыхнул в канун двунадесятого праздника – Рождества Богородицы (47,295). Теперь настало время псковичам и их князю Александру в день веселья рыдать на пепелищах. А на следующий год снова заполыхала Москва. Здесь летом 1337 года одних только церквей сгорело сорок одна (38, 89). Иначе говоря, этот пожар почти вдвое превзошел пожар 1335 года по своей разрушительной силе. Страшный ливень погасил огонь, но затопил имущество москвичей, вынесенное из горящих домов или спрятанное от пожара в подвалы. «Того же лета Москва вся погоре; и тогда же наиде дождь силен, и потопе все, иное в погребех, иное на площадех, что где выкошено» (10,348). Понятно, что каждый такой пожар наносил тяжелый удар по благосостоянию города и его правителей.
Московский пожар стал хорошей новостью для Александра Тверского. Занятые восстановлением города москвичи не могли в полной мере выплатить свои долги Орде. Между тем сам Александр осенью 1337 года решился наконец на рискованный шаг и отправился с повинной в Орду.
Тверской князь поехал к хану, находясь в состоянии войны с великим князем Иваном Даниловичем (по выражению летописи – «не укончав с князем с великим с Иваном с Даниловичем») (25, 92). И потому, прежде чем попасть в Орду, ему пришлось сделать большой крюк, объезжая стороной земли, находившиеся под властью великого князя Владимирского. Александр предполагал (или знал), что Калита выслал заставы с приказом перехватить его на пути из Пскова в Нижнее Поволжье. Именно так в 1304 году пытался остановить на пути в Орду своего соперника Юрия Московского князь Михаил Тверской. Так и сам Александр в 1322 году захватил казну и обоз Юрия, но упустил его самого. Теперь настал черед тверского князя остерегаться вражеских засад.
«Обойдя всю землю Русскую» (то есть, очевидно, проехав через Литву и Киев), Александр Тверской явился в Орду и ударил челом хану. Тверская летопись так передает его покаянную речь: «Господине царю! Аще много зло сотворих ти, во всем есмъ пред тобою, готов есмь на смерть» (23, 48). В ответ хан ободрил князя: «Аще тако еси сотворил (то есть пришел с повинной. – Н. Б), то имаши живот получити, многы бо послы слах, не приведоша тя».
Узбек «пожаловал» князя Александра: разрешил ему вернуться в «отчину свою» – тверскую землю.
В начале 1338 года Александр Михайлович в сопровождении «сильных послов» Киндяка и Авдула вернулся в Тверь и торжественно взошел на престол своего отца. Младший брат Александра Константин, княживший в Твери в 1328 – 1337 годах, безропотно удалился в свой Клинский удел (91, 184). Впрочем, не только он, но и сам Иван Калита не посмел воспрепятствовать возвращению Александра.
Пребывание татарских «сильных послов» (то есть послов с большим отрядом сопровождения) разоряло и возмущало тверичей. От этих незваных гостей «много сотворишеться! тягости христианом» (23, 48). Отвыкнув от татарского произвола, многие бояре Александра Тверского, по свидетельству летописи, покинули своего патрона и перебрались на службу к Ивану Калите. Вероятно, так поступили и бояре прежнего тверского князя Константина Михайловича, не пожелавшие сидеть с ним в его захолустном Клинском уделе, от которого было рукой подать до московской границы. Раздоры среди тверского боярства усугублялись тем, что за десять лет жизни во Пскове и Литве князь Александр обзавелся новыми любимцами, заносившимися перед старой придворной знатью.
Калита радушно встречал перебежчиков, находил каждому достойное место в кругу своих бояр. Широкое гостеприимство было одной из основ московской политики. Ведь каждый человек мог стать той песчинкой, которая потянет чашу весов в нужную сторону...
Татарские послы пробыли в Твери все лето 1338 года. Тогда же состоялись и какие-то переговоры между Калитой и Александром Тверским. Соперники через послов обсуждали вопрос «о вотчине», но «не докончаша и мира не взяша» (22, 208). Легко догадаться, что «вотчиной своей» Александр считал не только Тверь (здесь его уже утвердил хан, с решением которого Калита спорить не мог), но и великое княжение Владимирское. В свое время великое княжение занимали отец, дед и прадед тверского князя. Среди князей того времени никто не мог с большим основанием претендовать на Владимир исходя из династических расчетов, нежели Александр.
Александр мог бы, конечно, и остановиться на достигнутом, заняться тверскими делами и не искать великого княжения Владимирского. В этом случае он, вероятно, избежал бы своей трагической участи. Однако подобное смирение было выше его меры. Он не сумел свернуть с дороги, проторенной его отцами и дедами. Историк тверского княжества В. С. Борзаковский справедливо заметил: «Виноват был Александр в том, что в последствие времени, получив прощение в Орде и вернув Тверь, поднял спор с Москвой и за то погиб сам в Орде» (50, 132).
Хан Узбек, следуя старой ордынской традиции, не спешил определять свое мнение в вопросе о великом княжении Владимирском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95