И тут же подтянул через специальные пряжки всю систему, в секунду подогнав ее как можно плотнее.
Остальные девять курсантов еще разбирались в ремнях и карабинах подвесных систем своих парашютов, а Мика уже стоял, готовый к посадке в самолет.
Очень удивленно переглянулись старшины-инструкторы парашютной службы и вопросительно посмотрели на своего шефа Владимира Ильича Лозинского.
Тот подмигнул им и негромко скомандовал:
– Курсант Поляков, ко мне!
Мика подбежал к Лозинскому, вытянулся, замер. Начальник ПДС капитан Лозинский, наплевав на все уставы Советской армии, тихо, так чтобы никто не слышал, спросил у курсанта Полякова:
– Это где же ты так насобачился, сукин кот?
Мике стало не по себе. Однако тут же ответил:
– В школе до войны в парашютном кружке занимался, товарищ капитан.
– А до войны таких подвесных систем не было, – тихо сказал ему Лозинский. – И потом, насколько мне известно, ты учился в художественной школе?
– Так точно, товарищ капитан!
– Ну-ну... – усмехнулся Лозинский. – Хорошо тебя учили в твоей художественной школе.
* * *
– И где же это ты действительно так насобачился, а, Мика? – очень заинтересованно спросил Альфред спустя тридцать шесть лет после разговора неосторожного курсанта Полякова с умным начальником ПДС капитаном Лозинским перед якобы «первым» ознакомительным прыжком с парашютом. – Насколько я понял из твоего рассказа, парашютный начальник не поверил ни одному слову...
* * *
... Незадолго до возникновения Альфреда – сначала на бумаге, а потом и вот на этой тахте, под собственным портретом, уже окантованным и повешенным в кабинете по тщеславному настоянию Альфреда, – Михаил Сергеевич Поляков, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии, член Союза художников СССР, пил коньяк со своим старым приятелем – полковником Комитета государственной безопасности.
Познакомились они еще в те времена, когда полковник не был никаким полковником, а после окончания факультета журналистики Ленинградского университета сразу же стал вторым секретарем одного из райкомов комсомола по работе с творческой молодежью. Тогда он был худеньким, стройненьким, ходил в белом эстонском плащике с пояском и «тирольской» шляпке с перышком и короткими полями.
Недоучившегося в «Мухе» Мику Полякова этот второй секретарь райкома и пригласил к какому-то празднику нарисовать десять «дружеских» шаржей на ведущих работников райкома.
Мике тогда, помнится, очень понравилась эта вольтерьянская идея второго секретаря! Мало того, райком даже выплатил Мике какой-то гонорар, который они вместе с этим вторым секретарем счастливо пропили в «Восточном буфете» гостиницы «Европейская». Там было все вкусно и очень недорого...
Через полгода секретарь райкома комсомола уехал в Москву, в Высшую школу КГБ, и вернулся в Ленинград спустя пару лет уже лейтенантом этой могучей организации.
Потом лейтенант стал старшим лейтенантом, и это событие было разгульно отмечено в том же «Восточном буфете».
А вот капитаном будущий полковник никогда не был. За какие-то особые заслуги в борьбе с инакомыслием ему сразу же присвоили звание майора, вспомнили о его гуманитарном образовании и назначили куратором от КГБ двух творческих союзов – Союза художников и Союза архитекторов.
Наверное, члены этих двух союзов так рьяно стучали друг на друга, так взапуски закладывали собственных коллег – за право на лишнюю выставку, за внеочередную поездку (желательно в капстрану), – что майор быстро стал подполковником...
Он пополнел, удвоил греховные возлияния (уж больно у него худо было в доме...) и после длительного перерыва снова задружился с Микой Поляковым.
И однажды, за бутылкой и яичницей с колбасой и луком, на Микиной кухне сказал, что уже давно знает о его Школе Вишневецкого. В чем Мика и не сомневался...
Недаром у подполковника начиная еще с его лейтенантских времен ни разу не возникала даже мысль попросить М. С. Полякова о «специфических» услугах. Он никогда не пытался узнать, что М.С. Поляков думает о шаткой и нестойкой художественной среде непредсказуемых творцов. А ведь в то время были и «бульдозерные» выставки в Москве, и «квартирные» в Ленинграде, и за рубеж картинки уходили, уезжали, улетали, уплывали...
Прошло еще несколько лет, и полнеющий подполковник стал толстым полковником с персональной черной «Волгой».
С Микой они теперь встречались редко, но с неизменным приятельством. Наверное, толстый полковник очень ценил в Мике то, что за все эти годы М. С. Поляков ни разу не обратился к нему ни с одной просьбой, ни разу не задал ни одного «жгучего» вопроса. Разве что, когда неожиданно созванивались, Мика мог сказать в трубку:
– Степка! Привези бутылочку коньячку. У меня денег ни черта!
И надо отдать должное полковнику Степке – он всегда привозил на своей черной «Волге» вместо одной две бутылки коньяка и невиданные в те времена «обкомовские» консервы, рыбку холодного копчения, финский сервелат....
Выкладывал все на кухонный стол, стаскивал галстук, сбрасывал пиджак, наливал по «разминочной» и, подняв рюмку чуть дрожащими пальцами, говорил:
– Будь, Мишаня!
Они выпивали, полковник тыкал потвердевшим пальцем в сказочные снеди и наливал сразу же по второй.
– Мишк, а Мишк!.. Видал, как наша партия, блядь, живет?! Вчера в обком вызывали «на ковер» – ухватил там в их буфетике. Не слабо, да? Ты давай, закусывай...
В один из таких «междусобойчиков» Мика сказал полковнику:
– Степан, я тут на днях в военкомате был – по ошибке вызвали на переподготовку офицерского летно-подъемного состава... Я говорю: «Вы с ума сошли? Мне же за полтинник!..» И случайно узнаю, что теперь тем, кто призывался в сорок третьем, разные льготы причитаются. А у меня по документам призыв – май сорок четвертого...
– Ну, правильно! Наливай...
– Погоди, Степа. Какого хера «правильно»?! А горно-альпийская школа НКВД, с присягой, со всеми делами?.. Я же там был с сорок третьего! Пусть с меня снимут секретность и поменяют дату призыва. Сколько лет прошло...
– Сколько? – спросил полковник Степа.
– Сейчас скажу... От восьмидесяти отнять сорок три... Это будет... Тридцать семь! Может, хватит вам секретности, контора?
– Нет вопроса, Миша. Как говорят в лавочках, «для вас – сделаем!». Будь, Мишаня!..
Но через неделю позвонил, напросился к Мике на кухню, приволок бутылку виски «Баллантайн» и грустно сказал:
– Я у тебя переночую? А то дома совсем зажрали... Продыху нет. Может, застрелиться к чертям собачьим?..
– Ладно тебе... – растерянно пробормотал Мика.
– Да нет. Не ладно. Я ведь даже для тебя ни хера не смог сделать – твоя секретность не имеет срока давности.
– То есть как это?!
– «Как, как»... Очень просто! Как говорится, «хранить вечно».
Мика подумал, подумал, да и сказал полковнику Степе:
– В таком случае идите вы все в жопу с вашей секретностью! Плевал я на нее! Так можешь и доложить...
– Окстись, Мишка! Кому доложить?!
– Уж не знаю... Кому положено там у вас.
– Ну о чем ты говоришь, Мишаня?..
– Ладно. Кончили на эту тему, – жестко произнес Мика и вышел из кухни.
Полковник грустно выпил полстакана «Баллантайна», зажевал кусочком сервелата и стал напяливать на себя галстук. А когда в дверях кухни появился Михаил Сергеевич, полковник Степа спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Остальные девять курсантов еще разбирались в ремнях и карабинах подвесных систем своих парашютов, а Мика уже стоял, готовый к посадке в самолет.
Очень удивленно переглянулись старшины-инструкторы парашютной службы и вопросительно посмотрели на своего шефа Владимира Ильича Лозинского.
Тот подмигнул им и негромко скомандовал:
– Курсант Поляков, ко мне!
Мика подбежал к Лозинскому, вытянулся, замер. Начальник ПДС капитан Лозинский, наплевав на все уставы Советской армии, тихо, так чтобы никто не слышал, спросил у курсанта Полякова:
– Это где же ты так насобачился, сукин кот?
Мике стало не по себе. Однако тут же ответил:
– В школе до войны в парашютном кружке занимался, товарищ капитан.
– А до войны таких подвесных систем не было, – тихо сказал ему Лозинский. – И потом, насколько мне известно, ты учился в художественной школе?
– Так точно, товарищ капитан!
– Ну-ну... – усмехнулся Лозинский. – Хорошо тебя учили в твоей художественной школе.
* * *
– И где же это ты действительно так насобачился, а, Мика? – очень заинтересованно спросил Альфред спустя тридцать шесть лет после разговора неосторожного курсанта Полякова с умным начальником ПДС капитаном Лозинским перед якобы «первым» ознакомительным прыжком с парашютом. – Насколько я понял из твоего рассказа, парашютный начальник не поверил ни одному слову...
* * *
... Незадолго до возникновения Альфреда – сначала на бумаге, а потом и вот на этой тахте, под собственным портретом, уже окантованным и повешенным в кабинете по тщеславному настоянию Альфреда, – Михаил Сергеевич Поляков, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии, член Союза художников СССР, пил коньяк со своим старым приятелем – полковником Комитета государственной безопасности.
Познакомились они еще в те времена, когда полковник не был никаким полковником, а после окончания факультета журналистики Ленинградского университета сразу же стал вторым секретарем одного из райкомов комсомола по работе с творческой молодежью. Тогда он был худеньким, стройненьким, ходил в белом эстонском плащике с пояском и «тирольской» шляпке с перышком и короткими полями.
Недоучившегося в «Мухе» Мику Полякова этот второй секретарь райкома и пригласил к какому-то празднику нарисовать десять «дружеских» шаржей на ведущих работников райкома.
Мике тогда, помнится, очень понравилась эта вольтерьянская идея второго секретаря! Мало того, райком даже выплатил Мике какой-то гонорар, который они вместе с этим вторым секретарем счастливо пропили в «Восточном буфете» гостиницы «Европейская». Там было все вкусно и очень недорого...
Через полгода секретарь райкома комсомола уехал в Москву, в Высшую школу КГБ, и вернулся в Ленинград спустя пару лет уже лейтенантом этой могучей организации.
Потом лейтенант стал старшим лейтенантом, и это событие было разгульно отмечено в том же «Восточном буфете».
А вот капитаном будущий полковник никогда не был. За какие-то особые заслуги в борьбе с инакомыслием ему сразу же присвоили звание майора, вспомнили о его гуманитарном образовании и назначили куратором от КГБ двух творческих союзов – Союза художников и Союза архитекторов.
Наверное, члены этих двух союзов так рьяно стучали друг на друга, так взапуски закладывали собственных коллег – за право на лишнюю выставку, за внеочередную поездку (желательно в капстрану), – что майор быстро стал подполковником...
Он пополнел, удвоил греховные возлияния (уж больно у него худо было в доме...) и после длительного перерыва снова задружился с Микой Поляковым.
И однажды, за бутылкой и яичницей с колбасой и луком, на Микиной кухне сказал, что уже давно знает о его Школе Вишневецкого. В чем Мика и не сомневался...
Недаром у подполковника начиная еще с его лейтенантских времен ни разу не возникала даже мысль попросить М. С. Полякова о «специфических» услугах. Он никогда не пытался узнать, что М.С. Поляков думает о шаткой и нестойкой художественной среде непредсказуемых творцов. А ведь в то время были и «бульдозерные» выставки в Москве, и «квартирные» в Ленинграде, и за рубеж картинки уходили, уезжали, улетали, уплывали...
Прошло еще несколько лет, и полнеющий подполковник стал толстым полковником с персональной черной «Волгой».
С Микой они теперь встречались редко, но с неизменным приятельством. Наверное, толстый полковник очень ценил в Мике то, что за все эти годы М. С. Поляков ни разу не обратился к нему ни с одной просьбой, ни разу не задал ни одного «жгучего» вопроса. Разве что, когда неожиданно созванивались, Мика мог сказать в трубку:
– Степка! Привези бутылочку коньячку. У меня денег ни черта!
И надо отдать должное полковнику Степке – он всегда привозил на своей черной «Волге» вместо одной две бутылки коньяка и невиданные в те времена «обкомовские» консервы, рыбку холодного копчения, финский сервелат....
Выкладывал все на кухонный стол, стаскивал галстук, сбрасывал пиджак, наливал по «разминочной» и, подняв рюмку чуть дрожащими пальцами, говорил:
– Будь, Мишаня!
Они выпивали, полковник тыкал потвердевшим пальцем в сказочные снеди и наливал сразу же по второй.
– Мишк, а Мишк!.. Видал, как наша партия, блядь, живет?! Вчера в обком вызывали «на ковер» – ухватил там в их буфетике. Не слабо, да? Ты давай, закусывай...
В один из таких «междусобойчиков» Мика сказал полковнику:
– Степан, я тут на днях в военкомате был – по ошибке вызвали на переподготовку офицерского летно-подъемного состава... Я говорю: «Вы с ума сошли? Мне же за полтинник!..» И случайно узнаю, что теперь тем, кто призывался в сорок третьем, разные льготы причитаются. А у меня по документам призыв – май сорок четвертого...
– Ну, правильно! Наливай...
– Погоди, Степа. Какого хера «правильно»?! А горно-альпийская школа НКВД, с присягой, со всеми делами?.. Я же там был с сорок третьего! Пусть с меня снимут секретность и поменяют дату призыва. Сколько лет прошло...
– Сколько? – спросил полковник Степа.
– Сейчас скажу... От восьмидесяти отнять сорок три... Это будет... Тридцать семь! Может, хватит вам секретности, контора?
– Нет вопроса, Миша. Как говорят в лавочках, «для вас – сделаем!». Будь, Мишаня!..
Но через неделю позвонил, напросился к Мике на кухню, приволок бутылку виски «Баллантайн» и грустно сказал:
– Я у тебя переночую? А то дома совсем зажрали... Продыху нет. Может, застрелиться к чертям собачьим?..
– Ладно тебе... – растерянно пробормотал Мика.
– Да нет. Не ладно. Я ведь даже для тебя ни хера не смог сделать – твоя секретность не имеет срока давности.
– То есть как это?!
– «Как, как»... Очень просто! Как говорится, «хранить вечно».
Мика подумал, подумал, да и сказал полковнику Степе:
– В таком случае идите вы все в жопу с вашей секретностью! Плевал я на нее! Так можешь и доложить...
– Окстись, Мишка! Кому доложить?!
– Уж не знаю... Кому положено там у вас.
– Ну о чем ты говоришь, Мишаня?..
– Ладно. Кончили на эту тему, – жестко произнес Мика и вышел из кухни.
Полковник грустно выпил полстакана «Баллантайна», зажевал кусочком сервелата и стал напяливать на себя галстук. А когда в дверях кухни появился Михаил Сергеевич, полковник Степа спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107