Но тут же надо оговориться: в театре Боярского ценили всегда. Он постоянно был занят в репертуаре и играл премьеру за премьерой. Коллектив «Комиссаржевки» был единой дружной семьей. Лишь однажды Николай Александрович ушел в Театр Ленсовета в спектакль «Жили-были старик со старухой», но через год, пожертвовав хорошей ролью, вернулся. На сцене Николаем Боярским были созданы разноплановые и весьма интересные образы: Миша Бальзаминов в «Женитьбе Бальзаминова», Захар в «Обломове», Голицын в спектакле «Иду на грозу», Харитонов в «Старике», Курюков в постановке «Царь Федор Иоаннович», фельдкурат Кац в комедии о Швейке, Жевакин в «Женитьбе». Одной из самых любимых актером ролью стал военрук Леван Гуриеладзе в спектакле «Если бы небо было зеркалом» — старый, надломленный фронтовик, несущий детям доброту и мудрость. А самой трудной стала роль Сарпиона в «Метели» — горожанину Боярскому предстояло сыграть деревенского вдовца, отца восьмерых детей, занятого поисками невесты.
Но был у Николая Александровича и образ, давно сложившийся в голове и потому знакомый до мельчайших черточек. Это неунывающий храбрый солдат Василий Теркин, прошедший всю войну и в конце концов одержавший верх над самой смертью. Образ, особенно близкий артисту. О нем Николай Александрович мог рассказывать часами. Он по-прежнему оставался солдатом, верно служившим своему делу.
С кино у Боярского взаимная любовь сложилась не сразу. Еще будучи ребенком он мечтал о шапке-невидимке, чтобы беспрепятственно проходить на взрослые киносеансы. Иначе не получалось — и на «цыпочки» перед контролерами вставал, и карликом притворялся... Помогли рассказы Зощенко. Юный Коля читал их перед родственниками и знакомыми, и однажды среди его слушателей оказался директор кинотеатра «Пикадилли». С тех пор мальчик ходил бесплатно на любую картину в любое время. Зато появилась другая мечта — увидеть себя на экране. И в 1936 году она осуществилась. На Волге в Кинешме Яков Протазанов снимал «Бесприданницу». Весь городок жил киносъемками, и вокруг съемочных площадок, естественно, без конца слонялись мальчишки. Там-то и приглянулся «киношникам» будущий народный артист. Снимали сцену, в которой пьяные купцы на палубе парохода играют в кегли арбузами и бутылками. Боярский «играл» десятилетнего мальчишку — пугался дебоширов и убегал за ручку с мамой в трюм парохода... Вот и вся роль. Но мальчик так старался, что заслужил похвалу великого режиссера.
Следующее появление Николая Боярского на экране состоялось лишь через 20 лет. Все эти годы он безуспешно пытался пробиться в кино, но его не брали категорически — и лицо-де у него не киногеничное, и нос-то кривой, и глаза невыразительные, и улыбка неестественная. Когда в 57-м году «Ленфильм» решил снять на пленку спектакль Театра Комиссаржевской «Дон Сезар де Базан», режиссер решил заменить исполнителя роли короля Испании Карла II Николая Боярского на какого-нибудь другого артиста, но театр на это не пошел. Так актер дебютировал в кино уже профессионально. Вновь наступил «мертвый сезон». Боярский поставил на своей кинокарьере крест и на все вызовы киношников для знакомства не откликался. И вот лет через восемь его буквально за уши вытащил на киноэкран Павел Кадочников. Он снимал фильм «Музыканты одного полка» и пригласил Николая Александровича без проб на одну из центральных ролей — адъютанта этого самого полка. Роль удалась. Хвалил режиссер, аплодировали на премьере коллеги, зрители до сих пор вспоминают сцену, когда напрочь лишенный слуха адъютант дирижирует непослушным оркестром. С выходом «Музыкантов одного полка» неожиданно открыли, что Боярский — на редкость артистичен, фото— и киногеничен, и нос как нос, и вообще он просто создан для кинематографа. Началась целая серия киноролей: советник в «Снежной королеве», Зиновий Борисович в «Катерине Измайловой», Петушков в «Живом трупе», администратор в «Пяти днях отдыха», Кощей в «Новогодних приключениях Маши и Вити», эпизоды, телеспектакли, среди которых «12 стульев», где он великолепно сыграл Кису Воробьянинова. Но, безусловно, наибольшую популярность принес Николаю Боярскому, да и всем исполнителям главных ролей, фильм Михаила Швейцера «Золотой теленок». Творчество Ильфа и Петрова будто не хотело отпускать «своего» актера: в театре им был сыгран Васисуалий Лоханкин, на телевидении — Воробьянинов, а в кино — вот, Адам Козлевич. Хозяин «Антилопы» в исполнении Боярского был смешным и несчастным, нелепым и добрым одновременно. Сцена встречи Козлевича с Остапом-миллионером чрезвычайно трогательна. В ней Николай Александрович продемонстрировал мастерство не только комедийного актера, ему были подвластны очень многие краски. «Лирический комик» — так окрестили его творческую суть ленинградские театральные критики.
Он и человеком был «с двойным дном». На поверку — все легко, весело, с юмором. Даже когда был уже тяжело болен. Рак горла и легких, потеря голоса не позволили ему работать в театре. Когда друзья приходили его навещать (а навещать ракового больного очень тяжело), то сами уходили веселые и окрыленные — он вкладывал в них заряд надежды и радости, и в итоге они жаловались ему на свои проблемы и беды. Люди любили Николая Александровича за его мягкость, доброту, юмор. В глубине же он размышлял о жизни, о бытие, со временем стал религиозным человеком — в молодости это не так проявлялось, а под конец жизни он часто начал ходить в церковь. Об этом знала только дочь. Он вообще не афишировал свои поступки, свою жизнь. Никогда от него нельзя было услышать что-то типа: «Ну давайте я вам расскажу о войне...» Мало кому удавалось разговорить его на эту тему, а если и удавалось, то рассказы эти носили легкий, «юморной» характер. И ордена он не носил, хотя было чем похвастать: два ордена Славы и орден Красной Звезды, не говоря о медалях. Надевалось это все только в День Победы — святой для всех фронтовиков праздник. У Боярского был один выходной костюм и один старенький пиджак — на нем не жалко было просверлить дырочки для наград, вот его-то и надевал раз в году Николай Александрович.
У Лидии Петровны тоже были военные награды, но уж если муж мало говорил о своем военном прошлом, то она и подавно. У них и без того было немало тем для разговоров — по вечерам, вернувшись со спектаклей каждый из своего театра, они часами, а иногда и до утра, говорили на кухне. Когда выяснилось, что Николай Александрович неизлечимо болен, Лидия Петровна сказала: «Если Коля умрет, я жить не буду». Судьба распорядилась иначе. Она умерла раньше...
В воспоминаниях о родителях Екатерина Боярская писала: «Я не помню, чтобы папа хоть раз повысил голос или нахмурил брови. Мама повышала, но говорила потом, что это он у нее такой „поставленный“. Еще вспоминается их абсолютная непрактичность, неприспособленность к жизни. Уже став народными артистами, они несколько раз пытались улучшить наши, как говорится, жилищные условия. Мы честно три раза переезжали с квартиры на квартиру, каждый раз умудряясь оказаться в более худшей. Иногда могли махнуть на дачу на такси, и в то же время мама часами поднимала крючком стрелки на капроновых чулках. Никто, наверное, так не радовался гостям, как они. Иногда замерзший постовой сидел на кухне рядом с великими артистами, даже не подозревая об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114