Я бы назвала этот период «крепкой творческой юностью».
— Тогда же вы ощутили и любовь зрителей, и внимание критики?
— Вы знаете, вообще всю мою жизнь критика меня баловала очень. Было много добрых слов, но я-то для себя оставалась самым строгим критиком. Да и по серьезной критике я понимала, что и как. Но была роль в театре, за которую я отвечаю от и до — это Маша в «Чайке». Это действительно было признано и мной тоже.
— Судя по рецензиям, в Челябинске вы играли все, вплоть до Комиссара в «Оптимистической трагедии».
— Ой, не говорите! Это было очень смешно. Я жутко боялась выстрелов, и когда они раздавались из-за кулис, я закрывала уши, а потом кричала: «Вперед!» Но, повторюсь, так как в городе ко мне почему-то очень хорошо относились, в местной газете я прочла рецензию: «Все хорошо, но вот Комиссар — все-таки больше комсомольский организатор...»
— А в Ленинграде удачно все складывалось?
— Да. У меня дебют был удачным. Я играла Нюрку в спектакле «В день свадьбы». Я бы сказала, что это была приличная работа. Может, можно было бы и лучше сыграть, но режиссер не стал моим помощником. Не сложились у нас взаимоотношения, и получилось некое разночтение. В итоге я оказалась права — это подтвердила статья, написав, что «спектакль поставлен в духе Софронова, а это Розов! И единственный человек, который это понял, — исполнительница Нюрки».
Но тут началось у меня кино, и театр стал несколько «двоиться».
— В кино вы влюбились?
— Я не могу так утверждать. Просто начался следующий этап, несущий в себе нечто новое и непонятное, а значит интересное.
Я очень жалею, что умер режиссер Авербах. У нас с ним начинали складываться очень интересные взаимоотношения, несмотря на то, что сыграла я у него совсем небольшие рольки в «Степени риска», «Драме из старинной жизни» и «Объяснении в любви». Но мне была обещана удивительная роль, которая так и не случилась. Я должна была играть атаманшу какого-то женского отряда анархисток. Я уже готовилась, скакала на лошадях, но этого не произошло, к сожалению.
Так что до Петра Наумовича Фоменко, пусть не сердятся на меня режиссеры, я ничего интересного не сыграла. Это все я уже могла и ничего не открывала. Фоменко стал моей Синей птицей. Я многое уже видела в жизни, испытала и прошла и встретила вдруг такое неожиданное, прекрасное и целомудренное! Я совершенно не боюсь таких красивых слов, вам про него то же самое скажут все актеры, которых он коснулся. Когда я смотрю на экран, я себя не воспринимаю как себя. Я — не я. Я смеюсь, я плачу вместе со зрителями над своими героинями.
— Значит, та же Юлия Дмитриевна из фильма «На всю оставшуюся жизнь» ничего общего с вами не имеет?
— Конечно, имеет. Например, ее влюбленность в кого-то или во что-то. Где бы она ни появлялась, ей обязательно надо было выбрать объект своей влюбленности. Так и я — периодами я должна быть в кого-то влюблена в своих мыслях. Я избирала себе кумира — в театре это были партнеры. Они не знали этого. Я начинала мечтать, развивать свою фантазию. Потом, когда это все уходило, я думала: «Боже мой! Откуда я это все взяла? Этого ничего не было и нет в человеке!» Но мне это было надо — и это главное качество Юлии Дмитриевны.
— Людмила Михайловна, как вы считаете, в общем в кино вам повезло?
— Да, я ведь человек — «спасибо за все». Поскольку я сомневающаяся и много не любящая в себе, то воспринимала все как подарки. Не я одна такая, я не оригинальничаю. Что-то получалось, что-то нет. Я редко отказывалась от ролей и всякий раз надеялась, что, может быть, на этот раз хоть что-то открою. Но... Сама я ничего не умею открывать, как выяснилось.
— Ну что ж вы так на себя наговариваете?
Смеется.
— Нет-нет. Я актриса в чистом виде. В чистом! Тот камень, под который вода не течет.
— А вы смогли бы на экране или на сцене находиться одна? Выдержать общение со зрителем один на один, в том же моноспектакле, например?
— Вот когда надо было ездить от отдела пропаганды киноискусства со своими пленками на встречи со зрителями, я села и сама себе написала сценарий. Не знаю, что за вдохновение меня тогда посетило. Но я была довольна этой работой. Мне было не стыдно, и я знала, что держала зал. И в моноспектакле я поработала бы с удовольствием. Это именно то, что меня сейчас безумно бередит. Ведь те же встречи со зрителями были настоящими моноспектаклями. Я вела зрителя за собой именно как актриса, я играла актрису. И я поняла, что могу это. Но поскольку я человек, конечно, необразованный, и, конечно, всего лишь актриса со своими рыбьими мозгами в этом плане, то сообразить самой свой моноспектакль, конечно, не могу.
Если бы нашелся человек с пьесой и предложил сделать с ним такую постановку, это было бы счастливым завершением моей художественной судьбы.
А, в общем, я счастлива.
— Такое редко кто может заявить!
— Да, я счастлива. Творческая жизнь для меня была подарком. Я благодарна своему актерскому, пусть и не звездному, положению.
— Людмила Михайловна, какой на ваш взгляд должна быть актерская семья?
— Думаю все-таки, что лучше, когда это творческая пара. Хотя не обязательно. Мой покойный муж, с которым я прожила 24 года, был режиссером. Это Мокин Николай Александрович. Очень талантливый человек. Всем своим духовным содержанием, если оно у меня есть, я обязана ему. Жизнь была идеально интересна и насыщена. Появился Окуджава — мы из Челябинска на пару дней неслись в Москву на его концерт. Возникла Новелла Матвеева — мы у нее дома в небольшом кругу удивлялись ее песням-сказкам. А песни Юлия Кима! А Эфрос, Любимов, Тарковский! А выставки! Все-все это мы буквально поглощали тогда, и все это помогало мне постигать «что такое хорошо и что такое плохо». Спасибо и еще раз спасибо этому человеку за то, что он был в моей жизни.
Теперь у меня все по-другому. Мой нынешний супруг — полковник в отставке. Замуж за него я вышла на старости лет. Не поверите, но решающим в этом событии было его имя. Его тоже зовут Николай Александрович. Я подумала, что это провидение. И не ошиблась. Дом отдыха, а не человек. «Наблюдает» он меня с большим любопытством. Да и не мудрено. Начальник отряда погранвойск и актриса. Ему — 55, и мне было столько же. Как интересно! А? И ему спасибо, огромное спасибо за его внимание и уважение ко мне.
— Вы всему и всем благодарны. Это удивительная человеческая черта, за которую теперь уже я вам благодарен. Мне очень приятно и интересно с вами общаться. Скажите, есть ли какая-то отдушина, к которой вы припадаете, когда вам все-таки грустно и тоскливо?
— Это книги. Только бы глаза не подвели меня и сохранились бы подольше. Я не могу сказать, что так уж много читаю, но столько не прочитано! Я недавно открыла для себя Мережковского, Набокова! Если я в 1615 году переписывала втайне Есенина, вы можете представить себе мое образование? Так что это отдушина. Ну и, естественно, Пушкин! Никуда не денешься. Я наизусть мало знаю, но с Пушкиным я просто погибаю. Достоевский, Блок, Чуковский — и снова открытия, удивления. Прихожу в библиотеку и говорю: «Мне, пожалуйста, пару умных книг и пару попроще». Попроще — это Жюль Верн, Майн Рид, Коллинз....
А когда я далеко-далеко от библиотеки, от Москвы, где мой второй дом, где озеро, речка, лес, туманы и рыбалка, там — жизнь подлинная, человеческая. Мне одной никогда не бывает скучно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
— Тогда же вы ощутили и любовь зрителей, и внимание критики?
— Вы знаете, вообще всю мою жизнь критика меня баловала очень. Было много добрых слов, но я-то для себя оставалась самым строгим критиком. Да и по серьезной критике я понимала, что и как. Но была роль в театре, за которую я отвечаю от и до — это Маша в «Чайке». Это действительно было признано и мной тоже.
— Судя по рецензиям, в Челябинске вы играли все, вплоть до Комиссара в «Оптимистической трагедии».
— Ой, не говорите! Это было очень смешно. Я жутко боялась выстрелов, и когда они раздавались из-за кулис, я закрывала уши, а потом кричала: «Вперед!» Но, повторюсь, так как в городе ко мне почему-то очень хорошо относились, в местной газете я прочла рецензию: «Все хорошо, но вот Комиссар — все-таки больше комсомольский организатор...»
— А в Ленинграде удачно все складывалось?
— Да. У меня дебют был удачным. Я играла Нюрку в спектакле «В день свадьбы». Я бы сказала, что это была приличная работа. Может, можно было бы и лучше сыграть, но режиссер не стал моим помощником. Не сложились у нас взаимоотношения, и получилось некое разночтение. В итоге я оказалась права — это подтвердила статья, написав, что «спектакль поставлен в духе Софронова, а это Розов! И единственный человек, который это понял, — исполнительница Нюрки».
Но тут началось у меня кино, и театр стал несколько «двоиться».
— В кино вы влюбились?
— Я не могу так утверждать. Просто начался следующий этап, несущий в себе нечто новое и непонятное, а значит интересное.
Я очень жалею, что умер режиссер Авербах. У нас с ним начинали складываться очень интересные взаимоотношения, несмотря на то, что сыграла я у него совсем небольшие рольки в «Степени риска», «Драме из старинной жизни» и «Объяснении в любви». Но мне была обещана удивительная роль, которая так и не случилась. Я должна была играть атаманшу какого-то женского отряда анархисток. Я уже готовилась, скакала на лошадях, но этого не произошло, к сожалению.
Так что до Петра Наумовича Фоменко, пусть не сердятся на меня режиссеры, я ничего интересного не сыграла. Это все я уже могла и ничего не открывала. Фоменко стал моей Синей птицей. Я многое уже видела в жизни, испытала и прошла и встретила вдруг такое неожиданное, прекрасное и целомудренное! Я совершенно не боюсь таких красивых слов, вам про него то же самое скажут все актеры, которых он коснулся. Когда я смотрю на экран, я себя не воспринимаю как себя. Я — не я. Я смеюсь, я плачу вместе со зрителями над своими героинями.
— Значит, та же Юлия Дмитриевна из фильма «На всю оставшуюся жизнь» ничего общего с вами не имеет?
— Конечно, имеет. Например, ее влюбленность в кого-то или во что-то. Где бы она ни появлялась, ей обязательно надо было выбрать объект своей влюбленности. Так и я — периодами я должна быть в кого-то влюблена в своих мыслях. Я избирала себе кумира — в театре это были партнеры. Они не знали этого. Я начинала мечтать, развивать свою фантазию. Потом, когда это все уходило, я думала: «Боже мой! Откуда я это все взяла? Этого ничего не было и нет в человеке!» Но мне это было надо — и это главное качество Юлии Дмитриевны.
— Людмила Михайловна, как вы считаете, в общем в кино вам повезло?
— Да, я ведь человек — «спасибо за все». Поскольку я сомневающаяся и много не любящая в себе, то воспринимала все как подарки. Не я одна такая, я не оригинальничаю. Что-то получалось, что-то нет. Я редко отказывалась от ролей и всякий раз надеялась, что, может быть, на этот раз хоть что-то открою. Но... Сама я ничего не умею открывать, как выяснилось.
— Ну что ж вы так на себя наговариваете?
Смеется.
— Нет-нет. Я актриса в чистом виде. В чистом! Тот камень, под который вода не течет.
— А вы смогли бы на экране или на сцене находиться одна? Выдержать общение со зрителем один на один, в том же моноспектакле, например?
— Вот когда надо было ездить от отдела пропаганды киноискусства со своими пленками на встречи со зрителями, я села и сама себе написала сценарий. Не знаю, что за вдохновение меня тогда посетило. Но я была довольна этой работой. Мне было не стыдно, и я знала, что держала зал. И в моноспектакле я поработала бы с удовольствием. Это именно то, что меня сейчас безумно бередит. Ведь те же встречи со зрителями были настоящими моноспектаклями. Я вела зрителя за собой именно как актриса, я играла актрису. И я поняла, что могу это. Но поскольку я человек, конечно, необразованный, и, конечно, всего лишь актриса со своими рыбьими мозгами в этом плане, то сообразить самой свой моноспектакль, конечно, не могу.
Если бы нашелся человек с пьесой и предложил сделать с ним такую постановку, это было бы счастливым завершением моей художественной судьбы.
А, в общем, я счастлива.
— Такое редко кто может заявить!
— Да, я счастлива. Творческая жизнь для меня была подарком. Я благодарна своему актерскому, пусть и не звездному, положению.
— Людмила Михайловна, какой на ваш взгляд должна быть актерская семья?
— Думаю все-таки, что лучше, когда это творческая пара. Хотя не обязательно. Мой покойный муж, с которым я прожила 24 года, был режиссером. Это Мокин Николай Александрович. Очень талантливый человек. Всем своим духовным содержанием, если оно у меня есть, я обязана ему. Жизнь была идеально интересна и насыщена. Появился Окуджава — мы из Челябинска на пару дней неслись в Москву на его концерт. Возникла Новелла Матвеева — мы у нее дома в небольшом кругу удивлялись ее песням-сказкам. А песни Юлия Кима! А Эфрос, Любимов, Тарковский! А выставки! Все-все это мы буквально поглощали тогда, и все это помогало мне постигать «что такое хорошо и что такое плохо». Спасибо и еще раз спасибо этому человеку за то, что он был в моей жизни.
Теперь у меня все по-другому. Мой нынешний супруг — полковник в отставке. Замуж за него я вышла на старости лет. Не поверите, но решающим в этом событии было его имя. Его тоже зовут Николай Александрович. Я подумала, что это провидение. И не ошиблась. Дом отдыха, а не человек. «Наблюдает» он меня с большим любопытством. Да и не мудрено. Начальник отряда погранвойск и актриса. Ему — 55, и мне было столько же. Как интересно! А? И ему спасибо, огромное спасибо за его внимание и уважение ко мне.
— Вы всему и всем благодарны. Это удивительная человеческая черта, за которую теперь уже я вам благодарен. Мне очень приятно и интересно с вами общаться. Скажите, есть ли какая-то отдушина, к которой вы припадаете, когда вам все-таки грустно и тоскливо?
— Это книги. Только бы глаза не подвели меня и сохранились бы подольше. Я не могу сказать, что так уж много читаю, но столько не прочитано! Я недавно открыла для себя Мережковского, Набокова! Если я в 1615 году переписывала втайне Есенина, вы можете представить себе мое образование? Так что это отдушина. Ну и, естественно, Пушкин! Никуда не денешься. Я наизусть мало знаю, но с Пушкиным я просто погибаю. Достоевский, Блок, Чуковский — и снова открытия, удивления. Прихожу в библиотеку и говорю: «Мне, пожалуйста, пару умных книг и пару попроще». Попроще — это Жюль Верн, Майн Рид, Коллинз....
А когда я далеко-далеко от библиотеки, от Москвы, где мой второй дом, где озеро, речка, лес, туманы и рыбалка, там — жизнь подлинная, человеческая. Мне одной никогда не бывает скучно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114