Не каждый мог себе такое позволить в те годы.
— Но должна сказать, что приходилось нам очень тяжело, потому что каждый день играли спектакли, каждый день — работа. Мы жили в Потсдаме, а объездили всю Германию. Каждый день одно и то же: поездки за 200 км, а после спектакля — те же 200 км едем обратно в автобусе. Спать хочется, сил никаких. Жутко тяжело. Но нас очень хорошо принимали, потому что для людей, которые жили в течение двух-четырех лет за рубежом, услышать русское слово, увидеть русский театр, хорошие спектакли, концерты было очень приятно и важно.
Это была практика, которая нужна для актера. Нельзя было сидеть в простое.
— Учась в школе, вы не думали о театре, о кино?
— Нет, не думала. Я мечтала, что буду штурманом дальнего плавания.
— Даже так?
— Да. Но я всегда участвовала в самодеятельности. Даже будучи в армии в какие-то промежутки между боями и пела и танцевала. У нас даже проводился смотр художественной самодеятельности фронтов! Это было где-то в 43-м году, нас отправили в Москву, где мы заняли первое место. Поделили его с ансамблем Московского округа.
— Зоя Николаевна, а где вы служили?
— В июне 1943 года я приехала под Воронеж. Попала в метеорологическую службу, в зенитные войска. Ну что я умела после десятого класса? Ничего. Поэтому меня очень быстро обучили делу — нужно было давать сводку погоды, баллистический ветер на разных высотах. Это было важно для самолетов, для зенитных орудий, чтобы снаряды попадали точнее в цель. Ведь ветер их отклонял на высоте 5-6 тысяч метров. А благодаря нам это все учитывалось, и тем самым мы помогали армии.
— Значит, вы в 17 лет добровольно пошли на фронт. Как родители к этому отнеслись?
— Отец у меня был на фронте. А что могла со мной сделать мама? Я была босячка такая, непослушная. Я считала, что уже стала взрослой и должна идти защищать родину.
— То есть вы ничего не боялись, ни в чем не сомневались?..
— В общем, наверное, по глупости. Страха-то не было. И я была ранена в первый же месяц. При бомбежке. Наша машина попала в какую-то воронку, и у меня было осколочное ранение лица. Но ничего, поправилась. Прослужила полтора года: с июня 43-го мы прошли Воронеж, Курск, Нежин и Киев. И в конце 44-го года, в октябре, я была демобилизована. Нас, девчонок, стали отправлять домой.
— Быт женщины на фронте что из себя представлял?
— Обыкновенный. У нас был очень хороший коллектив и замечательный начальник метеослужбы майор Мучник Вольф Моисеевич, кандидат физико-математических наук. Мы работали сутками, каждые три часа нужно было делать замеры, заряжать газогенератор, чтобы получить водород для наполнения шаров-пилотов. И наблюдать за их движением на разных высотах. Спать хотелось безумно. На стульчике где-нибудь прикорнешь, а старшина Назаров будит-будит, не добудится — пойдет сам сделает. К нам хорошо относились, жалели.
Но я попала в более благоприятное время, когда наши войска уже наступали. До этого было страшно: нищета, голод. Мы шли в первом эшелоне, от Воронежа и до Киева. В Курск я ехала на первой машине, когда город только освободили. Вот там было страшно. Меня определили под самую крышу в семиэтажный, чудом сохранившийся дом, совершенно пустой. В комнате был только огромный канцелярский шкаф, его опрокинули и придвинули к подоконнику, на который поставили полевой телефон. Мне передавали по нему данные, а я должна была их записывать, зашифровывать и передавать дальше в войска. Курск еще бомбили. По тысяче самолетов в ночь летали над городом. И самое ужасное, что очень много было предателей. Я своими глазами видела: то там сигнальная ракета летит, то там — вокруг наших воинских частей, около штаба. Я звонила, вызывала патрули, ловили их.
Но самое страшное было на второй день моего пребывания в этом доме, когда я узнала, что там при немцах было гестапо. И на чердаке, под которым я сидела расстреливали наших людей, партизан. Я, конечно, не мистик, но это было жутко.
— В кино вам не приходилось обращаться к военной тематике?
— Приходилось. Я снималась в картине «Товарищ генерал», где играла обыкновенную крестьянку. В ее хате остановился этот самый генерал, которого играл Игорь Ледогоров. Так вот по сюжету я на летней кухне что-то готовила, он умывался и садился кушать. Но тут начинался обстрел, я шла в дом, тут же взрывалась моя хата, и я падала — погибала. Вот такой эпизод.
Хата, конечно, была выстроена из пенопласта, обложена кирпичиками, сверху — соломенная крыша, будка с собакой стояла рядом. Пригнали две пожарные машины, которые должны были быстренько затушить дом, чтобы снять второй кадр. За заборчиком сели пиротехники. Режиссер мне кричит: «Зоя, подходи ближе к хате, подходи ближе!» А пиротехник шепчет: «Зоя Николаевна, к хате не подходите. А будете падать — накрывайтесь подносом, потому что я не знаю, куда эти кирпичи полетят». Началась съемка. Закричали: «Мотор!» И тут же около меня пошла пулеметная очередь, я направилась к дому, дом взрывается, я падаю, накрываюсь подносом. Собака с жутким воем вылетела из кадра, утащив за собой будку. Пожарные настолько засмотрелись на происходящее, что забыли тушить этот дом. Он вспыхнул и в момент сгорел. Я лежу, не шевелюсь. Режиссер подбежал: «Зоя, ты жива? Ты жива?»
Снять второй кадр, конечно, не удалось — от хаты ничего не осталось. Пришлось еще раз приезжать куда-то под Ростов, пока построили новую декорацию.
— Зоя Николаевна, а какой жанр вам ближе, интереснее?
— Мне всю жизнь доставались комедийные эпизоды. А хотелось бы сыграть трагедию. Как всегда. Часто мне предлагали совсем крохотные эпизоды, где даже ничего не было написано. Но так как работы было мало, я ни от чего не отказывалась. И, в общем, получались довольно приличные, запоминающиеся сценки.
— Как в «Джентльменах удачи», например. Эпизод с дворничихой незабываем.
— Да, там мы поработали весело. Причем я даже предложила режиссеру: «Давайте продолжим сцену, чтобы дворничиха добегала до горки и скатывалась за Леоновым. Мне кажется, закончить так было бы интереснее». Но он отказался.
— Вы часто додумываете за авторов, за режиссера, доводите свой эпизод до логического завершения?
— Почти всегда. У Алова и Наумова в «Скверном анекдоте» я сама себе придумала грим. Обезобразила себя до неузнаваемости: ноздри набила тампонами, уши оттопырила, волосы собрала. В итоге сама осталась очень довольна. Я никогда не старалась выглядеть красоткой. Куда интереснее отойти от своей фигуры, своего лица, чтобы создать неожиданный образ.
У Сегеля в «Выкрутасах» мы с Милляром играли родителей героя, бывших цирковых артистов. По сюжету я должна была выходить на арену в образе воздушной гимнастки — звезды цирка 20-х годов. Но я отказалась лезть под купол и предложила более интересный вариант — выступить в роли силовой жонглерши. Благо фигура моя это позволяла. Я выходила, подбрасывала гири, делала всевозможные цирковые трюки и в конце садилась на шпагат! Первый съемочный день прошел великолепно, а на второй день, садясь на шпагат, я сломала ногу у самого ее основания.
Три месяца я была в гипсе. Сняли весь фильм, оставались только мои сцены. Потом, когда я смогла работать, досняли и их. Кстати, вошел в картину и тот первый дубль с моим шпагатом.
— Актеру нередко приходится осваивать какую-либо иную профессию для наибольшей убедительности образа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
— Но должна сказать, что приходилось нам очень тяжело, потому что каждый день играли спектакли, каждый день — работа. Мы жили в Потсдаме, а объездили всю Германию. Каждый день одно и то же: поездки за 200 км, а после спектакля — те же 200 км едем обратно в автобусе. Спать хочется, сил никаких. Жутко тяжело. Но нас очень хорошо принимали, потому что для людей, которые жили в течение двух-четырех лет за рубежом, услышать русское слово, увидеть русский театр, хорошие спектакли, концерты было очень приятно и важно.
Это была практика, которая нужна для актера. Нельзя было сидеть в простое.
— Учась в школе, вы не думали о театре, о кино?
— Нет, не думала. Я мечтала, что буду штурманом дальнего плавания.
— Даже так?
— Да. Но я всегда участвовала в самодеятельности. Даже будучи в армии в какие-то промежутки между боями и пела и танцевала. У нас даже проводился смотр художественной самодеятельности фронтов! Это было где-то в 43-м году, нас отправили в Москву, где мы заняли первое место. Поделили его с ансамблем Московского округа.
— Зоя Николаевна, а где вы служили?
— В июне 1943 года я приехала под Воронеж. Попала в метеорологическую службу, в зенитные войска. Ну что я умела после десятого класса? Ничего. Поэтому меня очень быстро обучили делу — нужно было давать сводку погоды, баллистический ветер на разных высотах. Это было важно для самолетов, для зенитных орудий, чтобы снаряды попадали точнее в цель. Ведь ветер их отклонял на высоте 5-6 тысяч метров. А благодаря нам это все учитывалось, и тем самым мы помогали армии.
— Значит, вы в 17 лет добровольно пошли на фронт. Как родители к этому отнеслись?
— Отец у меня был на фронте. А что могла со мной сделать мама? Я была босячка такая, непослушная. Я считала, что уже стала взрослой и должна идти защищать родину.
— То есть вы ничего не боялись, ни в чем не сомневались?..
— В общем, наверное, по глупости. Страха-то не было. И я была ранена в первый же месяц. При бомбежке. Наша машина попала в какую-то воронку, и у меня было осколочное ранение лица. Но ничего, поправилась. Прослужила полтора года: с июня 43-го мы прошли Воронеж, Курск, Нежин и Киев. И в конце 44-го года, в октябре, я была демобилизована. Нас, девчонок, стали отправлять домой.
— Быт женщины на фронте что из себя представлял?
— Обыкновенный. У нас был очень хороший коллектив и замечательный начальник метеослужбы майор Мучник Вольф Моисеевич, кандидат физико-математических наук. Мы работали сутками, каждые три часа нужно было делать замеры, заряжать газогенератор, чтобы получить водород для наполнения шаров-пилотов. И наблюдать за их движением на разных высотах. Спать хотелось безумно. На стульчике где-нибудь прикорнешь, а старшина Назаров будит-будит, не добудится — пойдет сам сделает. К нам хорошо относились, жалели.
Но я попала в более благоприятное время, когда наши войска уже наступали. До этого было страшно: нищета, голод. Мы шли в первом эшелоне, от Воронежа и до Киева. В Курск я ехала на первой машине, когда город только освободили. Вот там было страшно. Меня определили под самую крышу в семиэтажный, чудом сохранившийся дом, совершенно пустой. В комнате был только огромный канцелярский шкаф, его опрокинули и придвинули к подоконнику, на который поставили полевой телефон. Мне передавали по нему данные, а я должна была их записывать, зашифровывать и передавать дальше в войска. Курск еще бомбили. По тысяче самолетов в ночь летали над городом. И самое ужасное, что очень много было предателей. Я своими глазами видела: то там сигнальная ракета летит, то там — вокруг наших воинских частей, около штаба. Я звонила, вызывала патрули, ловили их.
Но самое страшное было на второй день моего пребывания в этом доме, когда я узнала, что там при немцах было гестапо. И на чердаке, под которым я сидела расстреливали наших людей, партизан. Я, конечно, не мистик, но это было жутко.
— В кино вам не приходилось обращаться к военной тематике?
— Приходилось. Я снималась в картине «Товарищ генерал», где играла обыкновенную крестьянку. В ее хате остановился этот самый генерал, которого играл Игорь Ледогоров. Так вот по сюжету я на летней кухне что-то готовила, он умывался и садился кушать. Но тут начинался обстрел, я шла в дом, тут же взрывалась моя хата, и я падала — погибала. Вот такой эпизод.
Хата, конечно, была выстроена из пенопласта, обложена кирпичиками, сверху — соломенная крыша, будка с собакой стояла рядом. Пригнали две пожарные машины, которые должны были быстренько затушить дом, чтобы снять второй кадр. За заборчиком сели пиротехники. Режиссер мне кричит: «Зоя, подходи ближе к хате, подходи ближе!» А пиротехник шепчет: «Зоя Николаевна, к хате не подходите. А будете падать — накрывайтесь подносом, потому что я не знаю, куда эти кирпичи полетят». Началась съемка. Закричали: «Мотор!» И тут же около меня пошла пулеметная очередь, я направилась к дому, дом взрывается, я падаю, накрываюсь подносом. Собака с жутким воем вылетела из кадра, утащив за собой будку. Пожарные настолько засмотрелись на происходящее, что забыли тушить этот дом. Он вспыхнул и в момент сгорел. Я лежу, не шевелюсь. Режиссер подбежал: «Зоя, ты жива? Ты жива?»
Снять второй кадр, конечно, не удалось — от хаты ничего не осталось. Пришлось еще раз приезжать куда-то под Ростов, пока построили новую декорацию.
— Зоя Николаевна, а какой жанр вам ближе, интереснее?
— Мне всю жизнь доставались комедийные эпизоды. А хотелось бы сыграть трагедию. Как всегда. Часто мне предлагали совсем крохотные эпизоды, где даже ничего не было написано. Но так как работы было мало, я ни от чего не отказывалась. И, в общем, получались довольно приличные, запоминающиеся сценки.
— Как в «Джентльменах удачи», например. Эпизод с дворничихой незабываем.
— Да, там мы поработали весело. Причем я даже предложила режиссеру: «Давайте продолжим сцену, чтобы дворничиха добегала до горки и скатывалась за Леоновым. Мне кажется, закончить так было бы интереснее». Но он отказался.
— Вы часто додумываете за авторов, за режиссера, доводите свой эпизод до логического завершения?
— Почти всегда. У Алова и Наумова в «Скверном анекдоте» я сама себе придумала грим. Обезобразила себя до неузнаваемости: ноздри набила тампонами, уши оттопырила, волосы собрала. В итоге сама осталась очень довольна. Я никогда не старалась выглядеть красоткой. Куда интереснее отойти от своей фигуры, своего лица, чтобы создать неожиданный образ.
У Сегеля в «Выкрутасах» мы с Милляром играли родителей героя, бывших цирковых артистов. По сюжету я должна была выходить на арену в образе воздушной гимнастки — звезды цирка 20-х годов. Но я отказалась лезть под купол и предложила более интересный вариант — выступить в роли силовой жонглерши. Благо фигура моя это позволяла. Я выходила, подбрасывала гири, делала всевозможные цирковые трюки и в конце садилась на шпагат! Первый съемочный день прошел великолепно, а на второй день, садясь на шпагат, я сломала ногу у самого ее основания.
Три месяца я была в гипсе. Сняли весь фильм, оставались только мои сцены. Потом, когда я смогла работать, досняли и их. Кстати, вошел в картину и тот первый дубль с моим шпагатом.
— Актеру нередко приходится осваивать какую-либо иную профессию для наибольшей убедительности образа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114