- Вопреки своему обыкновению он не встал. Из такого-то дома, теплого, чистого, просторного, от жены - да в осеннюю стужу, в дождь, в огонь, под пули... Ох, неохота, товарищ капитан! Выть впору, как неохота. А надо. Вот как надо. - Он провел ребром ладони по горлу. - Позарез надо.
- Надо, Прокофий, - сказал я, садясь напротив него.
Прокофий гулко вздохнул.
- Подумать только: Москва, наша Москва, столица всего мирового пролетариата, на осадном положении. Даже не верится.
В столовой появилась Нина. Чертыханов поспешно вскочил, опрокидывая стул, сказал тихо:
- Позвольте вас поздравить с законным браком.
- Спасибо, Прокофий. - Нина поцеловала его.
- Вам спасибо. За такой поцелуй можно идти на смерть, как по нотам! Позвольте выпить за ваше здоровье! - Выпив рюмку, он звучно чмокнул донышко. - Вот теперь хватит. В самый раз. Теперь, товарищ капитан, приказы исполнять намного будет способнее.
Некоторое время мы молчали. Минута расставания подступила вплотную, к самому горлу. Мне страшно было смотреть Нине в глаза. Смятение мое выдавала рука, лежавшая на столе: пальцы непроизвольно выбивали дробь. Нина прикрыла их своей узенькой рукой.
- Не надо, - сказала она тихо и встала; выйдя в кабинет, позвала Чертыханова. Они о чем-то пошептались там, должно быть, она просила Прокофия о том, чтобы он за мной "присматривал". Я слышал, как Чертыханов пробасил:
- Будьте уверены...
Они вышли. Нина была немного озабоченная и строгая. У Прокофия был беспечный вид подвыпившего человека.
- Я сейчас пойду по своим делам, а затем приду к вам в батальон, сказала Нина.
- Но ты можешь нас не застать.
- Застану, - уверенно ответила она. - Я только уберу немного со стола.
- Подожди. - Я усадил ее рядом с собой. И замолчал, подыскивая нужные слова.
Чтобы не стеснять нас своим присутствием, Чертыханов, взяв стопку тарелок, ушел на кухню.
- Как бы тебе объяснить, Нина, - проговорил я. - Ты теперь не свободна принимать решения самостоятельно. Пойми меня правильно... Ты теперь не одна... Ты обязана думать о нем, который у нас будет... Ты обязана его оберегать... И понимаешь... - Я запнулся, и она, не раздумывая, подсказала:
- Тебе бы не хотелось, чтобы я вернулась опять туда, в леса?
- Да, - сознался я. - И здесь для тебя хватит работы...
Нина нахмурила брови, отняла у меня руку и положила ее на горло.
- Хорошо, Дима, я подумаю. Я скажу тебе о своем решении, когда приду к тебе в батальон.
- Ты только не думай, пожалуйста, что я чего-то испугался или еще там что...
- Нет, нет, - поспешно отозвалась Нина. - Я ничего такого не думаю.
22
Браслетов неожиданно и по-дружески обнял меня.
- А ведь сдружились мы с тобой, Ракитин! - воскликнул он, впервые переходя на "ты". - Я схожусь с людьми медленно и нелегко - сомнения грызут душу: все думается, что человек не такой, каким хочет казаться, что внутри он совсем иной... А ты такой, какой есть, без хитрой подоплеки. И знаешь, чем ты меня сразил: у тебя тоже есть жена, но ты ни слова о ней не сказал. А я распинался перед тобой - противно вспоминать...
Я прервал его:
- Не надо об этом, Николай Николаевич. Мы друг друга поняли?
- Вполне.
- Вот и хорошо. Главное - понять друг друга и поверить.
Браслетов становился все более уверенным в своих поступках и все более чувствовал себя хозяином в батальоне. Красивое, нежных девичьих линий лицо его немного огрубело, на нем заметно проступали - как бы вновь прорезывались - волевые черты, которые безошибочно формируются опасностью.
- Прощание с Москвой не страшит, - как бы вслух подумал он, пошевелив круто изогнутой бровью. - Беспокоит другое: не вернуться бы нам в нее, пятясь задом.
Я рассмеялся:
- Откуда такие мрачные мысли, Николай Николаевич! Загадывать, что с нами будет впереди, занятие бесполезное. Уверен в одном: придется тяжело. До невозможности. А если случится полегче, то это будет для нас вроде приятного сюрприза.
Браслетов тоже рассмеялся, беспечно и как будто с облегчением.
- Ты прав. Привык я к тебе, честное слово! Как будто знаю тебя давно-давно...
- И я привык к тебе, - сказал я. - За первые наши беседы - они были резковаты большей частью по моей вине - приношу извинения. Совершенно искренне...
Браслетов отступил от меня на несколько шагов, точно испугавшись чего-то.
- Нет, нет, - запротестовал он. - Даже вспоминать об этом не надо.
- Согласен. Не будем вспоминать. Садись, обсудим положение. Необходима особая бдительность на марше: не привести бы к фронту вместо батальона роту.
- Нам опасаться нечего. Бойцы один к одному, - возразил Браслетов. Но замечание мое вселило в него невольное беспокойство. Он встал. - Пойду соберу своих ребят, проведу с ними беседу...
- Потом ты можешь навестить жену и дочку, - сказал я.
Комиссар вдруг заволновался, хотя всячески старался скрыть это волнение.
- Если не возражаешь, я схожу на часок. Извини меня...
Когда комиссар ушел, я позвонил Нине. Никто не отозвался. На душе было неспокойно, сердце болело, я просто чувствовал это физически.
За стеклянной перегородкой появился лейтенант Тропинин, сдержанный, подчеркнуто аккуратный, с четкими движениями.
- Машин на ходу оказалось три, - доложил он. - Остальные не пригодны. Бензин слили в эти три полуторки. Но шоферов только два.
- Ладно, что-нибудь придумаем, - сказал я. - Спросите, нет ли среди наших бойцов водителей. Продовольствия хватит на сколько суток?
- Думаю, суток на двое. С натяжкой, - ответил Тропинин. - Какое направление возьмем, чтобы разработать маршрут движения?
- Подольск, Серпухов, возможно, Тула.
- На какой час назначите выступление?
- На шесть часов завтра, - сказал я. - Соберите командиров взводов.
Тропинин привел лейтенанта Кащанова, лейтенанта Самерханова и младшего лейтенанта Олеховского. Они молча сели на диван, ожидая, что я им скажу.
- Ну, друзья, не надоело еще сидеть здесь? - спросил я. - Душа на фронт, к месту сражений, не просится?
Командиры заулыбались.
- На фронте холодно, товарищ капитан, сыро, - отозвался Кащанов. - А здесь тихо, тепло и сытно. Всю жизнь бы так провоевал...
- Да и весело, - сказал лейтенант Самерханов, коренастый, широкогрудый парень с черными сросшимися бровями, нависающими над глазами узкого и длинного разреза; он привлекал меня диковатым нравом с мгновенными вспышками радости или гнева.
- В каком смысле весело? - спросил я его.
- Людей интересных задерживали... Биографии интересные...
- Он главным образом девушек задерживал, - пояснил младший лейтенант Олеховский. - Или они его задерживали - не поймешь. С одной всю ночь на крыше продежурил, зажигательные бомбы тушил.
Самерханов подпрыгнул от внезапного возмущения:
- Зачем смеешься? Разве это плохо - зажигалки тушить?
- Сядь, тебя разыгрывают, - спокойно сказал Тропинин. - Тушил так тушил. Это похвально.
- А зачем так говорить? Зачем меня разыгрывать? Разве это честно?
- Успокойся, - сказал я. - Все уже позади. Прощайтесь с Москвой, с девушками, которые вас задерживали. Готовьтесь к долгой дороге, она будет нелегкой - сто с лишним километров... На транспорт не надейтесь. Обратите внимание на обувь, чтоб ни один из бойцов не стер ноги в пути. Не упускайте мелочей, которые могут превратиться в крупное бедствие.
- Будет исполнено, товарищ капитан, - сказал лейтенант Кащанов, всегда неторопливый и обстоятельный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75