Нина опять со мной! Быть может, в самую тяжелую минуту жизни мы будем рядом. Она со мной, мой товарищ...
Неподалеку от села в утренней сумеречной мгле взлетали неяркие ракеты. Они таяли в вышине, не осветив землю.
17
С рассветом остатки разбитых и бежавших в сторону Оки немецких батальонов, сгруппировавшись, предприняли атаку, чтобы вернуть село. Они даже зацепились за крайние дворы, но были отброшены и попыток наступать больше не делали.
Наши роты легли в оборону. Бойцы, наскоро позавтракав, - повара сварили каши невпроворот, бухнули в нее мясные консервы, найденные в немецких машинах, - рыли за огородами траншеи, охватывая село полукругом. Опять окопы!.. Сколько таких окопов осталось позади. Лицо земли, сплошь испещренное шрамами. Вот и еще один шрам появится: неустанная, прилежная лопатка красноармейца перепашет и это место...
Проходя вдоль улицы, Чертыханов считал уцелевшие машины: шестнадцать, семнадцать, восемнадцать... В кабине одного грузовика сидел, уронив голову на руль, убитый шофер. Чертыханов вытащил его из кабины и положил на землю. Я сел за руль и нажал на стартер. Мотор заработал. Я проехал немного вдоль улицы и остановился.
- Исправная машина, - сказал я Браслетову. - Мощная.
- Их надо переправить к своим. - Браслетов обходил и осматривал каждый грузовик. - Это же целое состояние!
- А как ты их переправишь? Кто поведет? По такой дороге - до первой канавы...
- Пускай пришлют людей, тягачи, тракторы. - Браслетов все более возмущался, ему еще ни разу не приходилось видеть столько захваченных машин. - Не отдавать же их обратно немцам!
- Отдадим, - сказал я.
Браслетов остановился, недоуменно глядя на меня, дуги бровей приподнялись под козырек фуражки.
Чертыханов проговорил, успокаивая его:
- Не волнуйтесь, товарищ комиссар, положитесь на меня, я знаю, куда их отправить. Очень надежное место: машины, как и танки, отлично горят... Браслетов, круто повернувшись, так грозно взглянул на Чертыханова, что тот невольно приложил ладонь к пилотке. - Виноват, товарищ комиссар.
С огорода по скользкой тропе от погребицы медленно двигалась пожилая женщина. За ней тащились, передвигая ноги в тяжелых высоких калошах, двое ребятишек. Женщина отворила калитку, обошла, крестясь и шевеля губами, убитого, валявшегося у забора, и еще издали взмолилась стонущим и протяжным голосом:
- Сыночки, родимые... - Голова ее была замотана платком. Лицо казалось темным от невыплаканного горя. - Господи, беда-то какая!.. Не уходите от нас. Не бросайте. Грех вам будет, если покинете. - Она схватила рукав моей шинели. - Сыночки, родимые, не покидайте. Детишек не покидайте...
Я представил на ее месте мою мать, и по сердцу остро, как лезвием, резанула боль. Мать вот так же умоляла бы не покидать.
Чертыханов с усилием оторвал от меня женщину, обнял ее за плечи и, уговаривая, отвел к крылечку.
Здесь меня нашел Петя Куделин. Еще не добежав до нас, он крикнул срывающимся тоненьким голосом:
- Товарищ капитан! Скорее в штаб. Вас вызывают к телефону.
Я взглянул на Браслетова.
- Наверно, Ардынов.
- Узнали наконец. Дошло.
- Скажу наперед, что он мне заявит: "Держись, капитан, до последнего. Поможем".
Браслетов развел руками.
- А что ему еще остается?
Мы поспешили к сельсовету. Я был рад тому, что весть о захвате Волнового долетела до штаба армии: там наверняка предпримут все, чтобы мы смогли удержать село за собой. Чем ближе подступал противник к Серпухову, тем ценнее и жизненно важнее становился каждый населенный пункт.
Мы шагали вдоль улицы по мокрой траве. Еще курились, затухая, сожженные и подорванные грузовики, издавая острый и едкий запах.
Из избы, мимо которой мы проходили, выметнулся здоровенного роста красноармеец в окровавленных бинтах. Махнул с крыльца через все ступеньки на дорожку. Его пытались удержать дядя Никифор и санитарка. Отбиваясь, он нес их на плечах.
- Что с тобой? - спросил я.
На меня глядели бешеные от ярости глаза.
- Не хочу лежать с фашистами! - крикнул раненый боец. - Их надо зубами грызть, а их кладут рядом со мной. Лечат гадов! Не хочу дышать фашистским духом!
Дядя Никифор обхватил раненого за талию.
- Чего раскричался?.. Идем. Смотри, что наделал, дурак. Все повязки сорвал.
Красноармеец, прикрыв глаза, вдруг повалился набок. По щеке из-под бинта поползла режущая глаз своей яркостью полоска крови.
- Всех раненых вывезти, - сказал я санитару. - Немедленно. И своих и чужих.
- Сначала своих, - поправил Браслетов.
Дядя Никифор горестно взглянул на меня.
- На чем? На себе не перетаскаешь. Есть тяжелые...
- Заберите всех захваченных немецких лошадей, - сказал я. - Не хватит возьмите колхозных. Через два часа чтобы здесь ни одного раненого не осталось.
Еще издали я увидел Тропинина. Он бежал к нам. Без шинели, без пилотки. Поскользнувшись, чуть не упал. Что-то кричал и взмахивал рукой. Я поспешил к нему навстречу, спросил не без тревоги:
- Что случилось?
Лейтенант едва переводил дух.
- Что вы стоите? Вас ждет у телефона Сталин.
- Сталин? - Я с испугом посмотрел на Тропинина: в себе ли он?
- Да! Приказали немедленно разыскать. Скорее же!
Пробегая мимо окон сельсовета, я услышал голос связиста, размеренный, со сдержанным волнением: "Я тюльпан, я тюльпан. Я вас хорошо слышу. Я тюльпан..." Увидев меня в двери, он проговорил, срываясь от радости на крик:
- Пришел! Передаю...
Я выхватил у него трубку.
- Слушаю!
Возле моего уха что-то тоненько потрескивало, попискивало, скреблось острыми коготками. "Это называется: "хорошо слышу", - подумал я, оглядываясь на связиста, который готов был совершить все, чтобы только разговор состоялся. Шум в трубке будто дышал, усиливаясь и затихая, в него вплетались какие-то выкрики, посторонние голоса. Потом издалека, пробивая глубину, донесся глухой невнятный вопрос:
- Кто у телефона?
- Капитан Ракитин, - ответил я.
- Сейчас будете говорить. - Наступила пауза с теми же тоненькими и трескучими разрядами, словно вдоль всей телефонной линии сидели сверчки и неустанно пилили тишину. Затем сверчки замерли, стало тихо, и я услышал гулкие и всполошенные удары своего сердца.
- С вами говорит Сталин, - донесся до меня знакомый и спокойный голос. - Поздравляю вас с победой, товарищ капитан.
Я стоял. Стояли и все, кто находился в этот момент в помещении.
- Служу Советскому Союзу! - проговорил я как можно тверже.
- Вы правильно поступили, что атаковали превосходящего вас противника и выбили его из села. Так надо поступать всегда. Надо создавать врагу невыносимые условия на нашей земле! Сколько вам лет, капитан?
- Двадцать четыре.
- Я так и думал. - Помедлив, он спросил глуховатым голосом: - Сколько ты еще можешь продержаться, сынок?
- До вечера, товарищ Сталин. Дольше не смогу.
- Продержись до вечера. Тебе помогут. Желаю успеха.
Голос умолк, и сейчас же по всей линии заскрипели сверчки. Некоторое время мы стояли, как бы внезапно оглушенные, не зная, как вести себя дальше.
Я сел на лавку, снял фуражку и вытер платком вдруг вспотевший лоб.
- Товарищи, - сказал я, оглядываясь вокруг, словно только что увидел находившихся в помещении командиров. - Товарищи, со мной разговаривал Сталин. Вы слышали? Я обещал ему продержаться до вечера... - Трубка в моей руке подрагивала, и телефонист нетерпеливо напомнил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75