кроме того, я вам говорю, чтобы вы предоставили заботу мне, потому что каждый день является случай, когда можно сделать добро в этом великом королевстве, и я всегда вам помогу удивительно». Тогда я сказал: «Без того, чтобы я просил ваше высокопреосвященство, когда оно оставило меня в Ферраре, оно мне обещало не удалять меня из Италии, если сперва я не буду знать вполне того положения, в котором я буду у его величества; ваше высокопреосвященство, вместо того чтобы прислать мне сказать о том положении, в котором я буду, прислало особое распоряжение, что я должен приехать на почтовых, как будто подобным искусством занимаются на почтовых; и если бы вы мне прислали сказать о трехстах скудо, как вы мне говорите сейчас, то я бы не двинулся и за шестьсот. Но я за все благодарю Бога и ваше высокопреосвященство также, потому что Бог употребил его как орудие для столь великого блага, каковым было мое освобождение из темницы. Поэтому я говорю вашему высокопреосвященству, что все то великое зло, которое я теперь имею от него, не может достигнуть и тысячной доли того великого добра, которое я от него получил; и за него я от всего сердца его благодарю, и откланиваюсь, и, где бы я ни был, всегда, пока я буду жив, я буду молить Бога за него».
Кардинал, рассерженный, сказал во гневе: «Ступай куда хочешь, потому что насильно никому добра не сделаешь». Некоторые из этих его дармоедов-придворных говорили: «Ему кажется, что он невесть что, раз он отказывается от трехсот дукатов дохода». Другие, из тех, что были даровиты, говорили: «Король никогда не найдет ему равного; а этот наш кардинал хочет торговать им, словно это вязанка дров». Это был мессер Луиджи Аламанни, который так мне было передано, что он сказал. Это было в Дельфинате, в замке, которого я не помню имени; и было в последний день октября.
XI
Выйдя от кардинала, я пошел к своему жилью, в трех милях оттуда, вместе с одним секретарем кардинала, который также шел к этому самому жилью. Всю дорогу этот секретарь не' переставал меня спрашивать, что я собираюсь с собой делать и сколько бы мне самому хотелось жалованья. Я ему ничего не отвечал, кроме одного только слова, говоря: «Я так и знал». Придя потом к жилью, я застал Паголо и Асканио, которые там были; и, видя меня весьма расстроенным, они понуждали меня сказать им, что такое со мной; и, увидя бедных юношей испуганными, я им сказал: «Завтра утром я вам дам столько денег, что вы широко сможете вернуться к себе домой; а я поеду по одному важнейшему моему делу, без вас, которое я уже давно имел в мыслях сделать». Комната наша была стена об стену рядом с комнатой сказанного секретаря, и, пожалуй, возможно, что он написал кардиналу все то, что я имел в мыслях сделать, хоть я об этом так никогда ничего и не узнал. Ночь прошла без сна; мне не терпелось, чтобы настал день, дабы последовать решению, которое я принял. Когда рассвело, велев приготовить лошадей и живо собравшись сам, я отдал этим двум юношам все то, что я привез с собой, и, кроме того, пятьдесят золотых дукатов; и столько же оставил себе, кроме того тот алмаз, который мне подарил герцог; только две рубашки я брал с собой и некую не слишком хорошую верховую одежду, которая была на мне. Я не мог отделаться от обоих юношей, которые хотели ехать со мной во что бы то ни стадо; поэтому я очень их стыдил, говоря им: «У одного уже борода растет, а у другого вот-вот начнет расти, и от меня вы научились столькому в этом бедном искусстве, которое мне удалось вам преподать, что вы теперь первые юноши в Италии; и вам не стыдно, что у вас не хватает духу выйти из детских ходулек, в которых вам вечно так и ходить? Это все-таки дело трусливое; а если бы я вас отпустил без денег, что бы вы сказали? А теперь убирайтесь от меня, да благословит вас Бог тысячу раз; прощайте». Я повернул коня и оставил их плачущими. Я двинулся красивейшей дорогой через лес, чтобы отъехать за этот день на сорок миль, по меньшей мере, в место самое неведомое, какое бы я мог придумать; и уже я отъехал приблизительно мили на две; и за этот малый путь я решил никогда больше не бывать в таких краях, где бы меня знали, и не хотел больше делать никакой другой работы, как только Христа величиною в три локтя, приближаясь, насколько я могу, к той бесконечной красоте, которая им самим была мне явлена. Решившись таким образом вполне, я ехал ко гробу Господню. Думая, что я настолько отъехал, что никто уже не может меня найти, я в это самое время услышал, что позади меня скачут лошади; и они мне внушили некоторое опасение, потому что в этих краях была некая порода шаек, каковые называются вольницей, которые усердно убивают по дорогам; и хотя каждый день изрядно их вешается, это им как будто все равно. Когда они ко мне подъехали ближе, я увидел, что это королевский посланец, вместе с этим моим юношей Асканио; и, настигнув меня, он сказал: «От имени короля говорю вам, чтобы вы немедленно ехали к нему». Каковому человеку я сказал: «Ты приехал от имени кардинала; поэтому я не желаю ехать». Человек сказал, что, раз я не желаю ехать по-хорошему, то он имеет полномочие созвать народ, каковой повезет меня связанным, как узника. Также и Асканио, как только мог, меня упрашивал, напоминая мне, что когда король сажает кого в тюрьму, то потом он пять лет по меньшей мере не решается его выпустить. Это слово о тюрьме, когда я вспомнил ту, что в Риме, навело на меня такой ужас, что я живо повернул коня, куда королевский посланец мне сказал. Каковой, все время бормоча по-французски, не переставал всю дорогу, пока не доставил меня ко двору; то он мне грозил, то говор ил одно, то другое, так что я готов был отречься от мира.
XII
Когда мы прибыли к королевскому жилью, мы проходили мимо жилья кардинала феррарского. Кардинал, стоя в дверях, подозвал меня к себе и сказал: «Наш христианнейший король сам от себя назначил вам такое же жалованье, какое его величество давал Леонардо да Винчи, живописцу, то есть семьсот скудо в год; и, кроме того, оплачивает вам все работы, которые вы ему сделаете; а еще ради вашего приезда дает вам пятьсот золотых скудо, каковые он желает, чтобы были вам выплачены прежде, нежели вы уедете отсюда». Когда кардинал кончил говорить, я ответил, что это предложения именно такого короля, как он. Этот королевский посланец, не зная, кто я такой, увидев, что мне делаются эти Великие предложения от имени короля, просил у меня много раз прощения. Паголо и Асканио сказали: «Бог нам помог вернуться в столь почетные ходульки». Затем на другой день я пошел поблагодарить короля, каковой мне велел, чтобы я ему сделал модели двенадцати серебряных статуй, каковые он желал, чтобы служили двенадцатью светильниками вокруг его стола; и он желал, чтобы были изображены шесть богов и шесть богинь, точь-в-точь высоты его величества, каковой был немногим меньше четырех локтей ростом. Дав мне это поручение, он обернулся к казнохранителю и спросил его, выплатил ли он мне пятьсот скудо. Тот сказал, что ему ничего не было сказано. Король очень рассердился, потому что он поручил кардиналу, чтобы тот ему это сказал. Еще он мне сказал, чтобы я ехал в Париж и поискал, какое помещение было бы подходящим, чтобы делать такие работы, потому что он велит мне его дать. Я взял пятьсот золотых скудо и поехал в Париж, в один дом кардинала феррарского;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129