где, выйдя к нему навстречу, я его повел по разным комнатам, где были разного рода работы, и, начиная с вещей более низких, показал ему великое множество бронзовых работ, каковых он давно уже не видывал в таком числе. Затем я повел его посмотреть серебряного Юпитера и показал его почти оконченным, со всеми его прекраснейшими украшениями; каковой показался ему много более изумительным, чем показался бы другому человеку, по причине некоего ужасного случая, который с ним приключился за несколько лет до того; потому что когда, после взятия Туниса, император проезжал через Париж, по уговору со своим кузеном, королем Франциском, то сказанный король, желая сделать подарок, достойный столь великого императора, велел для него сделать серебряного Геркулеса, величиной точь-в-точь такого, каким я сделал Юпитера; каковой Геркулес, по признанию короля, был самой безобразной работой, которую он когда-либо видывал, и когда он ее таковой и назвал этим парижским искусникам, каковые считали себя первыми на свете искусниками в этом художестве, то они заявили королю, что это все, что можно сделать из серебра, и тем не менее пожелали две тысячи дукатов за эту свою свинячью работу; по этой причине, когда король увидал эту мою работу, он в ней увидел такую отделанность, о которой никогда не мог бы и думать. Так что он рассудил справедливо и пожелал, чтобы моя работа с Юпитером была точно так же оценена в две тысячи дукатов, говоря: «Тем я не платил никакого жалованья; а этот, которому я плачу жалованья около тысячи скудо, конечно, может мне ее сделать за две тысячи золотых скудо, раз он имеет вдобавок это свое жалованье». Затем я его повел посмотреть другие серебряные и золотые работы и много других моделей для измышления новых работ. Потом, перед самым его уходом, на моем замковом лугу я открыл этого моего великого гиганта, каковому король еще более дивился, нежели чему бы то ни было другому; и, повернувшись к адмиралу, какового, звали монсиньор Анибалле, сказал: «Так как кардинал ничем его не обеспечил, то надо непременно, благо он и сам ленив просить и ничего не говорит, то я хочу, чтобы он был обеспечен; ведь этим людям, которые никогда ни о чем не просят, им кажется, будто их труды сами о многом просят; поэтому обеспечьте его первым же свободным аббатством, которое было бы стоимостью до двух тысяч скудо дохода; и если это не выйдет целиком, то пусть это будет в двух или в трех частях, потому что для него это будет все равно». Присутствуя при этом, я слышал все и тотчас же принялся его благодарить, как если бы я его уже получил, говоря его величеству, что я хочу, когда это наступит, трудиться для его величества без всякого вознаграждения, ни жалованьем, ни какой-либо платой за работы, до тех пор, пока, понуждаемый старостью, не в силах больше трудиться, я не упокою в мире мою усталую жизнь, достойно живя на этот доход, вспоминая, что я служил такому великому королю, как его величество. На эти мои слова король с великой живостью, превесело обратясь ко мне, сказал: «И пусть так и будет». И его величество, довольный, от меня ушел, а я остался.
XL
Госпожа де Тамп, узнав про эти мои дела, еще пуще против меня растравилась, говоря сама себе: «Я теперь правлю миром, а какой-то человечек, подобный этому, не ставит меня ни во что!» Она принялась со всяческим усердием действовать мне во всем наперекор. И когда ей как-то подвернулся под руку некий человек, каковой был великий перегонщик, он ей дал некоторые благовонные и чудесные воды, каковые натягивали ей кожу, вещь во Франции дотоле небывалая; она его представила королю; каковой человек показал некоторые из этих перегонов, каковые весьма понравились королю; и среди этих забав случилось, что он попросил у его величества жедепом, который имелся у меня в замке, с некоими малыми комнатками, про каковые он говорил, что я ими не пользуюсь. Этот добрый король, который понимал, откуда это дело идет, не дал никакого ответа. Госпожа де Тамп принялась домогаться теми путями, какими женщины могут у мужчин, так что ей легко удался этот ее замысел, потому что, когда она застала короля в любовном расположении, каковому он был весьма подвержен, он предоставил госпоже все то, чего она желала. Пришел этот сказанный человек вместе с казначеем Гролье, знатнейшим французским вельможей; и так как этот казначей отлично говорил по-итальянски, то он пришел ко мне в замок и вошел в него, в мое присутствие, заговорив со мною по-итальянски, пошучивая. Улучив удобный случай, он сказал: «Я ввожу во владение от имени короля этого вот человека этим жедепомом и этими строеньицами, которые к сказанному жедепому принадлежат». На это я сказал: «Священному королю принадлежит все; однако вы могли бы войти сюда более открыто; потому что таким способом, учиненным путем нотариусов и суда, это скорее похоже на путь обмана, нежели на подлинный приказ столь великого короля; и я вам заявляю, что, прежде чем пойти жаловаться королю, я буду защищаться тем способом, как его величество третьего дня мне велел, чтобы я сделал, и выкину вам этого человека, которого вы мне сюда водворили, в окна, если я не увижу другого прямого приказа собственною рукою короля». На эти мои слова сказанный казначей ушел, грозя и ворча, а я, делая то же самое, остался и тогда не хотел учинять какого-либо иного оказательства; затем отправился я к этим нотариусам, которые ввели его во владение. Это были хорошие мои знакомые, и они мне сказали, что это был обряд, учиненный действительно по приказу короля, но что это не так уж важно; и что если бы я оказал ему хоть некоторое сопротивление, то он не вступил бы во владение, как он это сделал; и что это дела и обычаи судебные, каковые ничуть не касаются повиновения королю; так что если бы мне удалось изгнать его из владения таким же способом, как он в него вступил, то это будет хорошо, и ничего другого не будет. Мне было достаточно, чтобы мне намекнули, и на следующий день я начал браться за оружие; и хотя у меня были некоторые трудности, мне это понравилось. Каждый день по разу я учинял нападание камнями, пиками, аркебузами, заряжая, однако, без пули; но наводил на них такой страх, что никто уже не желал прийти ему на помощь. Поэтому, видя однажды, что он сражается слабо, я силою вступил в дом и выгнал его оттуда, выбросив ему вон все то, что он туда принес. Затем я прибег к королю и сказал ему, что я поступил точь-в-точь так, как его величество мне велел, защищаясь против всех тех, кто желал бы мне помешать в службе его величеству. На это король рассмеялся и выдал мне новую бумагу, по каковой меня не могли уже притеснять.
XLI
Тем временем, с великим тщанием, я закончил своего прекрасного серебряного Юпитера вместе с его золоченым подножием, каковое я поместил на деревянном цоколе, который был мало заметен; и в этот деревянный цоколь я вставил четыре шарика из твердого дерева, каковые были более чем наполовину скрыты в своих гнездах, наподобие взвода у самострела. Все это было так хорошо прилажено, что маленький мальчик легко, во все стороны, без малейшего труда, двигал взад и вперед и поворачивал сказанную статую Юпитера. Устроив ее по-своему, я отправился с нею в Фонтана Белио, где был король. Между тем вышесказанный Болонья привез из Рима вышесказанные статуи и с великим тщанием велел их отлить из бронзы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129