Скорбная весть потрясла Брукнера до глубины души: ушел из мира самый великий из музыкантов, встреченных им на жизненном пути. Душевная боль, вызванная смертью гениального композитора и почитае­мого друга, с огромной художественной силой запечат­лелась в последних тактах Adagio Седьмой; эти 40 с лишним тактов (в партитуре с буквы W) были сочинены под непосредственным впечатлением великой утраты. «...До этого места я дошел, - писал Брукнер одному из друзей, - когда поступила депеша из Венеции, и тогда мною впервые была сочинена подлинно траурная музы­ка памяти мастера». Летом 1883 года Брукнер снова посетил Байрейт, чтобы отдать последнюю дань глубо­чайшей признательности великому музыканту на его могиле в парке виллы «Wahnfried».
Несмотря на горечь невозместимой утраты, Брукнер продолжал работу над Седьмой симфонией, которую закончил 5 сентября 1883 года. Как и другие его сим­фонии второго периода творчества в Вене (1879-1887), она написана во всеоружии композиторского мастерст­ва. Наряду с Шестой это единственная симфония, не подвергнутая им впоследствии переработке. Благодаря господству в крайних частях цикла светлого, лучезарно­го колорита, подчеркнутого тональностью ми мажор, Седьмая принадлежит к числу наиболее легко воспри­нимаемых партитур Брукнера. Еще в большей степени, чем в Шестой симфонии, музыкальные образы Седьмой наделены жизненной силой и эмоциональной полнотой. Неудивительно, что она стала одним из популярнейших произведений композитора.
Неотразимо впечатляет мелодической красотой уже начальная тема, излагаемая виолончелями и альтами на фоне таинственного шелеста тремоло скрипок - одна из самых протяженных и чарующе вдохновенных мело­дий Брукнера. Любопытно, что эта великолепная тема была сочинена композитором во сне. По его словам, однажды ночью ему явился друг из Линца и продикто­вал тему симфонии, которую он тут же записал. «За­помни, эта тема принесет тебе счастье!» - сказал на прощанье друге. И действительно, Седьмая симфония принесла Брукнеру мировую славу.
Еще более торжественно и лирически упоенно звучит начальная тема при втором проведении в высоких ре­гистрах скрипок и деревянных духовых; подобно вос­ходящему светилу она возносится над сумрачным тре­моло низких струнных, развертываясь во всем велико­лепии и блеске; в момент вступления tutti медных ее интонации словно излучают светоносную энергию. Так радостно, приподнято и гимнически вдохновенно не начиналась ни одна симфония Брукнера. Вторая, пе­вучая тема с беспокойным мелодическим рисунком и напряженной вагнеровской хроматикой - контрастна первой; проникнутая духом романтического томления и мучительных противоречий, она вызывает ощущение не­прерывных исканий, приводящих к новой, третьей теме, полной танцевального задора и напористой энергии; в ее стремительном движении исчезает возвышенная тор­жественность двух первых тем.
Разработка I части раскрывает дотоле неизведанные глубины духа композитора. Сокровенный мир интимных грез и мечтательных видений предстает в первом разде­ле, где доминирует певучая тема, излагаемая в высоком, напряженно звучащем регистре виолончелей. Это как бы лирическая исповедь «героя», предваряемая раздум­чивыми интонациями первой темы. Резкий контраст создает второй раздел разработки, рисующий картину титанической схватки. Подобно неумолимой поступи судьбы звучат в tutti оркестра интонации начальной темы, вызывая представление о единоборстве «героя» с силами рока. Этот кульминационный раздел разра­ботки отмечен величием античной трагедии. Дальней­шее развитие подобно одной гигантской волне, вклю­чающей и динамическую репризу, устремлено к послед­ним тактам I «части - лучезарной коде, где на органном пункте тоники длительностью в 53 такта утверждается мажорное трезвучие. Кода заканчивается ликующими фанфарами медных, провозглашающими торжество жизни и света.
Полярно противоположную сферу образов воплоща­ет начало II части. На ум невольно приходят бессмерт­ные пушкинские строки:
Вдруг: виденье гробовое,
Внезапный мрак иль что-нибудь такое...
Траурное звучание до-диез-минорной темы в первых тактах Adagio рождает чувство безграничной скорби; сумрачный колорит низких струнных (альты, виолончели, контрабасы) подчеркнут зловеще-суровым тембром квар­тета вагнеровских туб впервые примененных здесь Брукнером; мрачно-торжественным звучанием они за­тмевают прежний солнечный ландшафт, словно возве­щая приближение смерти, Брукнер с трогательной не­посредственностью описал происхождение замысла Ada­gio: «Однажды я пришел домой и мне стало очень печально; я думал о том, что мастера скоро не будет в живых, и тогда мне пришло на ум cis-moll'ное Adagio». (Это было за три недели до смерти Вагнера.) Действи­тельно, образы Adagio Седьмой симфонии с огромной силой передают трагедию смерти и одновременно страст­ное стремление к преодолению страданий, к освобож­дению от власти зла. Скорбному оцепенению первых тактов Adagio противостоит хорал струнных (вторая часть темы), воспроизводящий мажорные интонации «Non confundar in aeternum» из Те deum Брукнера. Здесь композитор цитирует самого себя, чтобы сделать максимально понятным замысел Adagio, основанный на контрасте противоположностей - мрака и света, гнету­щей подавленности и радостного озарения, преображе­ния. Так уже в первых тактах раскрывается главная идея Adagio, определяющая дальнейшее развитие.
После трагедийных образов первой темы вторая пе­реносит в мир светлой романтической мечты. На мягко колышущемся фоне сопровождения у скрипок легко и свободно парит моцартовски ясная тема с прозрачным мелодическим орнаментом; она кажется неземным ви­дением, пришедшим из мира, не подвластного силе зла. И снова с неотвратимой неизбежностью возникают сурово-скорбные звучания первой темы, символизируя неизбывность страданий и смерти. На контрастном про­тивопоставлении этих полярных образов основано даль­нейшее развитие Adagio, приводящее к экстатической кульминации в до мажоре, утверждающей радостно преображенные интонации первой темы. Затем следует трагический срыв. Ослепительно блестящее tutti оркест­ра сменяется подобно внезапно опустившемуся темному занавесу сумрачно-приглушенным звучанием квинтета туб - эпилогом-эпитафией памяти Вагнера; словно в скорбном оцепенении медлительно развертываются ин­тонации темы «Non confundar», пока подавляемые уси­лием воли рыдания не прорываются наружу во внезап­ном вскрике валторн fortissimo. Просветленно мажорное звучание первой темы в последних тактах части воспри­нимается как примирение с неизбежным. Так заканчи­вается Adagio Седьмой симфонии - одно из самых вдох­новенных созданий Брукнера, в котором, быть может, с наибольшей полнотой воплотилось его credo человека и художника.
Ярчайший контраст трагической застылости послед­них тактов Adagio создает начало III части, скерцо, пол­ное ощущения первозданной силы и энергии неукроти­мого натиска. Безостановочное кружение фигуры струн­ных, напоминающее какой-то причудливо-демонический хоровод, властно прорезает ритмически чеканная тема трубы - призыв к борьбе и символ душевной стойко­сти в испытаниях. Любопытная деталь: прообразом этой темы послужил задорный клич петуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21