- Прексасп, можешь ли ты рассеять мои сомнения? - пристально глядя на вельможу, спросил Камбиз, когда они вновь остались вдвоем. - Поклянись духами своего очага, что Бардия мертв! Я хочу знать правду. Я устал нести тяжкий груз своих многочисленных злодеяний, они давят меня к земле... Молчи, молчи! Я знаю, о чем говорю! Поверь, я не хочу сейчас обнажать свой меч, доставшийся мне от отца, против родного брата, с кем вместе я сидел на коленях Кира. Если смерть обошла Бардию стороной, если мой брат жив, то пусть царствует, если желает. Я устал нести бремя власти. Но я не устану быть ему верной опорой! Я понял, что безраздельная власть мне не по силам, она иссушила душу и сделала черствым сердце. Итак, ты уверен, что Бардия мертв?
- Царевич мертв, владыка, клянусь тебе в этом духами моего дома, моим мужским достоинством и незапятнанной честью! Бардия в стране мертвых, и сейчас я сожалею об этом вместе с тобою!
- Я верю тебе, мой верный Прексасп! Ты всегда был покорен моей воле, я же за верную службу причинил тебе тяжкое горе, от которого преждевременная седина покрыла твою голову. Прости, Прексасп, своего владыку, не ведал он, что творил в ту роковую минуту - Ахурамазда отнял у него разум! Верь мне, я готов ходить в грязных отрепьях и жить подаянием, если бы это могло вернуть из страны мертвых твоего мальчика, - голос Камбиза задрожал. Увидев слезы на глазах Камбиза, царедворец бросился ему в ноги. - Встань, мой верный Прексасп. Теперь, когда Ахурамазда вернул мне разум, я обещаю тебе сразу же по возвращении на родину назначить тебя сатрапом Мидии, моей самой лучшей провинции... А теперь ступай к себе... Вечером я соберу военный совет, на котором решим, как нам следует поступать дальше...
После быстротечной беседы с глашатаем самозванца на лицо Камбиза легла тень обреченности. Он не созвал, как обещал это Прексаспу, совет военачальников. Теряя драгоценное время, царь два дня и две ночи провел неотлучно в своем шатре, погрузившись в глубокое, бесплодное раздумье. Опытный полководец, он прекрасно понимал, что только быстрые, решительные действия могут спасти положение. Молодые, плохо обученные, еще не знакомые с запахом освобожденной мечом крови, воины Гауматы не смогут выдержать грозного натиска его покрытых шрамами ветеранов. Каждый из них, обветренный горячими суховеями Азии и иссеченный злыми песками Ливии, стоит в битве трех, а то и четырех необученных новобранцев. В этом и только в этом преимущество Камбиза над Гауматой в данный момент!
И это благо, которое трудно переоценить, что вор Гаумата объявил себя Бардией, сыном Кира, Ахеменидом. Объяви самозванец, что он из рода Увахштры, рода, из которого, начиная с Дейоки, вышли все мидийские цари, вплоть до последнего, не имевшего наследников Астиага, и в этом случае пламя восстания могло перекинуться на другие сатрапии. И тогда... Страшно даже подумать, чем это могло закончиться для Персиды!
Камбиз был уверен, что Гаумата уже успел заручиться поддержкой большинства могущественных сатрапов, обещав щедро отблагодарить, в случае успеха, за их вероломное предательство по отношению к своему истинному владыке. Так, по крайней мере, должен был поступить способный предвосхищать события человек. Ему же, Камбизу, как видно, не на кого будет опереться! Псамметих казнен в минуту безумного ослепления, а Амиртей, засевший в заболоченной дельте и уже собравший немалые силы, не согласится стать его союзником, даже если пообещать ему трон фараона и венец со священным уреем [урей - священная змея - кобра; часть головного убора фараона]. Какой здравомыслящий хозяин заключит союз с наглым вором, проникшим в его дом и осквернившим очаг, но оказавшемся в западне, в безвыходном положении?!
Нет, в этот решительный час Камбиз мог надеяться только на себя и на свое поредевшее, но еще сильное войско!
Но и оно грозило выйти из повиновения. Как доложил царю Гобрий, его самый удачливый и опытный полководец, вспомогательные отряды каппадокийцев, эламитян, сирийцев и ионийцев готовы были взбунтоваться в любое время, покинуть лагерь и отправиться на родину. Гобрий не был голословным, он назвал владыке имена двенадцати сотников и пятидесятников, открыто призывающих своих соплеменников перейти на сторону Бардии, которому, как они смеют утверждать, Ахурамазда вручил бразды правления над всей Персидой. Только торжественная клятва своими богами, которую воины вспомогательных отрядов дали царю перед далеким походом в Египет, кичившийся перед остальным миром своими несметными богатствами, еще удерживали их от мятежа. Но было бы верхом безрассудства надеяться на то, что терпение воинов беспредельно.
Или Камбиз возглавит войска и поведет их на самозванца, или их выведут из Египта изменившие своей клятве!
Вот доводы, которые привел Гобрий царю; они заставили Камбиза покончить со своим праздным бездействием. Он велел полководцу схватить немедленно всех клятвопреступников, посмевших распустить свои змеиные жала и будоражить ядовитыми призывами основную, уже начинающую колебаться массу воинов. Гобрию удалось выловить по одиночке всех военачальников, призывавших соплеменников к неповиновению. Под покровом южной ночи все двенадцать отступников с кляпом во рту и со связанными за спиной руками были выведены из лагеря так, что даже персы, кроме задействованных Гобрием царских телохранителей, не узнали об этом. Полководец был предусмотрителен - весть о казни изменников, распространившись среди их сородичей (последние были связаны со своими предводителями более тесными узами, чем клятва, данная ими Камбизу перед походом), могла вызвать ненужные осложнения. Любое войско сильно своим единством, дисциплинированностью воинов, это Гобрий понимал как никто другой в его время.
Погоняемая бичами из сплетенных воловьих жил, тесно сбившаяся группа мятежных военачальников углубилась в пустыню. Хлесткие бичи с бронзовыми бусинками на концах, уже успевшие до рукояти окраситься кровью, свистали над их склоненными головами, исполосовали им спины, изорвали поистертые за время похода одежды. Кляпы во рту затрудняли дыхание и не позволяли ни издать стон, ни выкрикнуть пересохшим ртом грозные проклятья. Смертники только мычали, судорожно сжимая кулаки, не в силах разглядеть в ночной темноте лица своих истязателей.
Отойдя от лагеря на расстояние в десять полетов стрелы, конвоиры зажгли факелы, прикрепили их к древкам копий, воткнутых наконечником в легко раступающийся песок. Чадящие огни роняющих смолу факелов осветили небольшую котловину; здесь конвоиры быстро выкопали двенадцать одинаковых ям. В них опустили связанных военачальников и засыпали так, что только непокрытые головы отступников торчали из песка. Белки их глаз, отражая пламя, казались красными, налитыми темной кровью...
На другой день, сразу же после душного полудня, войско персов выступило в долгожданный поход. "Домой", - как думали немногие. "На Сузы", - как догадывалось большинство, и как это и было на самом деле. Впереди многолюдной колонны шли меченосцы с плетеными кожаными щитами. За ними рослые копьеносцы в длинных и пестрых хламидах, подпоясанные длинными кусками материи - подобиями кушаков, концы которых, опушенные бахромой, свешивались до самой земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43