Взглянув на Камбиза, Губар заметил, как тот побледнел от еле сдерживаемого гнева и закусил губу.
Тяжело поднялся Зопир, не сводя своих налитых кровью глаз с пританцовывающего Гауматы. Мидиец поджидал его в центре площадки, жадно хватая воздух черным от грязи ртом. Теперь притихли все, даже персы. Вся толпа, как единое многоликое существо, затаила дыхание и перестала шевелиться. В таком напряженном поединке один точный удар решает все. Это понимали и Зопир, и Гаумата. И как раз этот молниеносный удар боялись пропустить затаившие дыхание зрители, Камбиз и его оросанги.
Тучный перс потерял к этому времени больше жизненных сил, к тому же он сбил свое дыхание во время смутившего многочисленных зрителей падения. Стараясь восстановить дыхание, атлет стоял на одном месте, только поворачиваясь в сторону беспрерывно кружившего вокруг него Гауматы. Так изголодавшийся волк кружит, бросаясь из стороны в сторону, вокруг отбившейся от стада коровы, ловя тот единственный миг, когда можно будет вцепиться в свою жертву и избежать при этом ее острых рогов.
С каждой минутой восстанавливал перс свои недюжинные силы, дыхание его опять стало ровным и глубоким. Быстрыми семенящими шажками приблизился он к мидийцу, его правый кулак, казалось, пронзит грудь соперника, если тот не успеет отскочить назад или в сторону. Но Гаумата остался на прежнем месте. Он всего лишь слегка присел, наклонив при этом голову, подставляя свой широкий лоб под огромный кулак Зопира. Раздался характерный хруст ломаемых пальцев и рвущихся сухожилий. Рука перса безвольно повисла вдоль тела, гримаса боли исказила его лицо. И в тот миг, когда мидиец сделал шаг вперед и чуть в сторону, направляя кулак левой руки в неприкрытую челюсть перса, над притихшей в ожидании развязки толпой раздался громкий и повелительный голос Камбиза: "Остановись, Гаумата!"
Но владыка запоздал, рука мидийца достигла цели, и потерявший сознание Зопир рухнул к его черным от пыли ногам...
- Подойди ко мне! - царь не заметил в волнении, как привстал со своего мягкого сиденья. Тотчас же, словно подброшенные пружиной, вскочили на ноги те из великих, кто заслужил честь сидеть рядом с Камбизом.
Подбежавший к Гаумате не поднимающий глаз подал ему шерстяной хитон, и мидиец напялил его со всею поспешностью на обнаженное тело, и только тогда приблизился к Камбизу.
- Гаумата, ты победил в честном и равном бою, я восхищен твоим искусством и награжу тебя так, как достойно тебя и твоего господина! Камбиз уже успел взять себя в руки, хоть и был по-прежнему бледен. Царь не скрывал, что его огорчило неожиданное поражение Зопира, его любимца. - Но скажи мне, маг, почему ты ослушался меня и не пощадил соперника? Ведь я крикнул во всю силу моего голоса, чтобы ты остановился и не наносил удара, в котором уже не было необходимости!
- Владыка! - Гаумата еще тяжело дышал. Пот струйками бежал по его грязному разгоряченному лицу. - Чтобы не было никаких сомнений в моей победе, я должен был бросить своего соперника на землю. Этого и хотел я добиться, нанося удар, единственный за все время нашего поединка. Но клянусь тебе, владыка, я не слышал твоего голоса! Даже шума толпы не слышит боец во время боя, мог ли я услышать голос одного человека?!
- Если ты не слышишь голос своего владыки, то зачем тебе надобны уши, Гаумата? - Прищурившись, Камбиз пристально смотрел в глаза мидийца. Именно они виновны в том, что ты, вольно или невольно, ослушался своего господина, и я велю отрезать их и бросить на съедение бродячим псам, чтобы они не подводили тебя больше! Взять провинившегося и исполнить мою волю!
Гаумата дернулся, но цепкие руки царских телохранителей удержали его. "Будь справедлив, владыка!" - крикнул он, попытавшись вырваться. Но Камбиз не ответил; молча покинул он возвышение и удалился в шатер.
Тут же, перед белоснежным царским шатром, когда многие зрители, не пожелавшие лицезреть злодеяние, творимое над победителем, стали расходиться, царские палачи отрубили уши сникшему от сознания собственного бессилия Гаумате...
В начале ночи, когда холодные южные звезды рассыпанной горстью драгоценных камней засверкали на черном бархате небосклона, позволил Губар своим утомленным спутникам искать место для привала - опасался вельможа, что в непроглядной темноте он может легко сбиться с дороги. А утром, с первыми лучами рассвета, наскоро умывшись и позавтракав, они вновь тронулись в путь, и поэтому лишь к середине следующего дня достигли жилища Гауматы. Увидев издали приземистое строение храма огня, неподалеку от которого находился дом Гауматы и дома других магов, вельможа почувствовал, как учащенно забилось его сердце - это были его родные места, эти тополя и кипарисы вместе с ним поднимались к солнцу, здесь, на берегах этой речушки прошли его беззаботное детство и пытливая юность...
Гаумата, как обычно наблюдавший всю ночь движение планет среди неподвижных созвездий, в этот час спал в одном из покоев своего жилища, и Губару ничего не оставалось, как дожидаться его пробуждения. Вельможа сам показал телохранителям помещение, где они могли отдохнуть после дороги, дал распоряжение слугам и рабам Гауматы, чтобы они приготовили поесть ему и его спутникам, и только после этого позволил себе спуститься в прохладу подвала, где прямо на земляном полу стояли высокие, в человеческий рост, сосуды с терпким кисловатым вином. Торопясь к брату, Губар заранее предвкушал наслаждение, с каким он опустошит рог этого освежающего после утомительной дороги напитка.
Вельможа относил себя к тому типу людей, которых еще Спитама Заратуштра называл добронравными, уподобляя их золотому кубку, который становился тем чище, более сверкающим и радующим глаз, чем больше его обжигают в священном огне. Так же действует и вино на добронравного человека: выпитое в умеренном количестве, оно действует облагораживающе зажигает в смертном огонь жизни, разгоняет кровь, улучшает память и обостряет ум. Поэтому Губар всегда пил этот благославенный дар небожителей, когда чувствовал себя утомленным, или же перед долгим и важным для себя разговором.
Торопясь к брату, царедворец не готовил заранее ни речей, ни вступительных фраз, ни всевозможных доводов, чтобы повлиять с их помощью на умонастроение Гауматы, зная, что они бесполезны в беседе с ним. Никакие уговоры, никакие разумные доводы и мотивы не окажут ни малейшего влияния на Гаумату; брат решится на любой поступок, согласится на все, что угодно, только тогда, когда сам приникнется необходимостью и важностью предстоящего действия. Губар ценил это качество в своем младшем брате и уважал его за это. Способный понимать собеседника с полуслова, Гаумата не нуждался в долгих и нудных, утомительных для обоих, пояснениях. Но если собеседник пытался утаить что-либо, Гаумата умело притворялся непонятливым, и обычно выпытывал из него все, что тот пытался скрыть.
Вельможа успел наполнить во второй раз пожелтевший от вина рог, когда в подвал спустился Гаумата. С искренней радостью обнял и расцеловал его в губы [именно так приветствовали друг друга при встрече знатные персы] Губар. Затем отстранил чуть-чуть от себя, чтобы лучше разглядеть - митра на голове Гауматы скрывала увечье, нанесенное ему по приказу Камбиза, и смотритель царского дворца смог еще раз убедиться, как поразительно, неправдоподобно похож его младший брат на царевича, ушедшего в страну, откуда нет возврата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Тяжело поднялся Зопир, не сводя своих налитых кровью глаз с пританцовывающего Гауматы. Мидиец поджидал его в центре площадки, жадно хватая воздух черным от грязи ртом. Теперь притихли все, даже персы. Вся толпа, как единое многоликое существо, затаила дыхание и перестала шевелиться. В таком напряженном поединке один точный удар решает все. Это понимали и Зопир, и Гаумата. И как раз этот молниеносный удар боялись пропустить затаившие дыхание зрители, Камбиз и его оросанги.
Тучный перс потерял к этому времени больше жизненных сил, к тому же он сбил свое дыхание во время смутившего многочисленных зрителей падения. Стараясь восстановить дыхание, атлет стоял на одном месте, только поворачиваясь в сторону беспрерывно кружившего вокруг него Гауматы. Так изголодавшийся волк кружит, бросаясь из стороны в сторону, вокруг отбившейся от стада коровы, ловя тот единственный миг, когда можно будет вцепиться в свою жертву и избежать при этом ее острых рогов.
С каждой минутой восстанавливал перс свои недюжинные силы, дыхание его опять стало ровным и глубоким. Быстрыми семенящими шажками приблизился он к мидийцу, его правый кулак, казалось, пронзит грудь соперника, если тот не успеет отскочить назад или в сторону. Но Гаумата остался на прежнем месте. Он всего лишь слегка присел, наклонив при этом голову, подставляя свой широкий лоб под огромный кулак Зопира. Раздался характерный хруст ломаемых пальцев и рвущихся сухожилий. Рука перса безвольно повисла вдоль тела, гримаса боли исказила его лицо. И в тот миг, когда мидиец сделал шаг вперед и чуть в сторону, направляя кулак левой руки в неприкрытую челюсть перса, над притихшей в ожидании развязки толпой раздался громкий и повелительный голос Камбиза: "Остановись, Гаумата!"
Но владыка запоздал, рука мидийца достигла цели, и потерявший сознание Зопир рухнул к его черным от пыли ногам...
- Подойди ко мне! - царь не заметил в волнении, как привстал со своего мягкого сиденья. Тотчас же, словно подброшенные пружиной, вскочили на ноги те из великих, кто заслужил честь сидеть рядом с Камбизом.
Подбежавший к Гаумате не поднимающий глаз подал ему шерстяной хитон, и мидиец напялил его со всею поспешностью на обнаженное тело, и только тогда приблизился к Камбизу.
- Гаумата, ты победил в честном и равном бою, я восхищен твоим искусством и награжу тебя так, как достойно тебя и твоего господина! Камбиз уже успел взять себя в руки, хоть и был по-прежнему бледен. Царь не скрывал, что его огорчило неожиданное поражение Зопира, его любимца. - Но скажи мне, маг, почему ты ослушался меня и не пощадил соперника? Ведь я крикнул во всю силу моего голоса, чтобы ты остановился и не наносил удара, в котором уже не было необходимости!
- Владыка! - Гаумата еще тяжело дышал. Пот струйками бежал по его грязному разгоряченному лицу. - Чтобы не было никаких сомнений в моей победе, я должен был бросить своего соперника на землю. Этого и хотел я добиться, нанося удар, единственный за все время нашего поединка. Но клянусь тебе, владыка, я не слышал твоего голоса! Даже шума толпы не слышит боец во время боя, мог ли я услышать голос одного человека?!
- Если ты не слышишь голос своего владыки, то зачем тебе надобны уши, Гаумата? - Прищурившись, Камбиз пристально смотрел в глаза мидийца. Именно они виновны в том, что ты, вольно или невольно, ослушался своего господина, и я велю отрезать их и бросить на съедение бродячим псам, чтобы они не подводили тебя больше! Взять провинившегося и исполнить мою волю!
Гаумата дернулся, но цепкие руки царских телохранителей удержали его. "Будь справедлив, владыка!" - крикнул он, попытавшись вырваться. Но Камбиз не ответил; молча покинул он возвышение и удалился в шатер.
Тут же, перед белоснежным царским шатром, когда многие зрители, не пожелавшие лицезреть злодеяние, творимое над победителем, стали расходиться, царские палачи отрубили уши сникшему от сознания собственного бессилия Гаумате...
В начале ночи, когда холодные южные звезды рассыпанной горстью драгоценных камней засверкали на черном бархате небосклона, позволил Губар своим утомленным спутникам искать место для привала - опасался вельможа, что в непроглядной темноте он может легко сбиться с дороги. А утром, с первыми лучами рассвета, наскоро умывшись и позавтракав, они вновь тронулись в путь, и поэтому лишь к середине следующего дня достигли жилища Гауматы. Увидев издали приземистое строение храма огня, неподалеку от которого находился дом Гауматы и дома других магов, вельможа почувствовал, как учащенно забилось его сердце - это были его родные места, эти тополя и кипарисы вместе с ним поднимались к солнцу, здесь, на берегах этой речушки прошли его беззаботное детство и пытливая юность...
Гаумата, как обычно наблюдавший всю ночь движение планет среди неподвижных созвездий, в этот час спал в одном из покоев своего жилища, и Губару ничего не оставалось, как дожидаться его пробуждения. Вельможа сам показал телохранителям помещение, где они могли отдохнуть после дороги, дал распоряжение слугам и рабам Гауматы, чтобы они приготовили поесть ему и его спутникам, и только после этого позволил себе спуститься в прохладу подвала, где прямо на земляном полу стояли высокие, в человеческий рост, сосуды с терпким кисловатым вином. Торопясь к брату, Губар заранее предвкушал наслаждение, с каким он опустошит рог этого освежающего после утомительной дороги напитка.
Вельможа относил себя к тому типу людей, которых еще Спитама Заратуштра называл добронравными, уподобляя их золотому кубку, который становился тем чище, более сверкающим и радующим глаз, чем больше его обжигают в священном огне. Так же действует и вино на добронравного человека: выпитое в умеренном количестве, оно действует облагораживающе зажигает в смертном огонь жизни, разгоняет кровь, улучшает память и обостряет ум. Поэтому Губар всегда пил этот благославенный дар небожителей, когда чувствовал себя утомленным, или же перед долгим и важным для себя разговором.
Торопясь к брату, царедворец не готовил заранее ни речей, ни вступительных фраз, ни всевозможных доводов, чтобы повлиять с их помощью на умонастроение Гауматы, зная, что они бесполезны в беседе с ним. Никакие уговоры, никакие разумные доводы и мотивы не окажут ни малейшего влияния на Гаумату; брат решится на любой поступок, согласится на все, что угодно, только тогда, когда сам приникнется необходимостью и важностью предстоящего действия. Губар ценил это качество в своем младшем брате и уважал его за это. Способный понимать собеседника с полуслова, Гаумата не нуждался в долгих и нудных, утомительных для обоих, пояснениях. Но если собеседник пытался утаить что-либо, Гаумата умело притворялся непонятливым, и обычно выпытывал из него все, что тот пытался скрыть.
Вельможа успел наполнить во второй раз пожелтевший от вина рог, когда в подвал спустился Гаумата. С искренней радостью обнял и расцеловал его в губы [именно так приветствовали друг друга при встрече знатные персы] Губар. Затем отстранил чуть-чуть от себя, чтобы лучше разглядеть - митра на голове Гауматы скрывала увечье, нанесенное ему по приказу Камбиза, и смотритель царского дворца смог еще раз убедиться, как поразительно, неправдоподобно похож его младший брат на царевича, ушедшего в страну, откуда нет возврата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43