Разбудил его еле слышимый, заглушенный листвой деревьев цокот копыт. Еще находясь а полусне, но уже насторожившись, Губар решил, что это копьеносцы покинули его, спящего. Насколько ни была дикой эта мысль, в данном случае она была наиболее правдоподобной: этой дорогой никогда не пользовались караваны тамкаров, да и отряды царских воинов или местного сатрапа также избегали ее. Второй мыслью в голове Губара, когда, приподнявшись с чепрака, он убедился, что молодые воины спят, была мысль о том, что по глухой горной тропинке идет отряд бежавших от своего хозяина рабов; похитив где-то лошадей, они пытаются тайком перебраться из пределов Мидии в Персию, и далее, опять-таки избегая обжитых мест, к себе на родину.
Другого объяснения Гудар найти не мог.
Встреча с беглыми рабами всегда опасна, не поднимающие глаз дорого продают приобретенную после побега свободу. Но Губар никогда не был трусом, к тому же кровь рабовладельца вскипела в нем и ударила в голову. Если эта догадка соответствовала истине, следовало послать одного из сопровождавших его воинов в ближайший гарнизон, чтобы там организовали погоню за непожелавшими смириться со своей участью. И он стал тихо, стараясь не издавать лишнего шума, спускаться вниз. Он выбрал себе такое место для наблюдения, откуда часть тропинки от родника до очередного поворота открылась перед ним, словно на ладони, в то время как самого его увидеть снизу, было почти невозможно.
Всадников еще не было видно, но, судя по звукам, они приближались с той стороны, куда направлялся Губар со своим небольшим отрядом. Вот из-за поворота показался первый всадник, за ним второй, третий... Один за другим выезжали всадники на узкую тропинку, растянувшись в цепочку, и Губар без труда определил по их приплюснутым сверху шапочкам и желтому оперению стрел, торчащих из высоких колчанов, что перед ним сарангии. Только передний всадник отличался своим одеянием. Он был в простом шерстяном хитоне, с сутулых плеч ниспадал короткий дорожный плащ. Он почти что не был вооружен, только акинак с блестящей на солнце рукоятью висел у него на поясе.
Еще не разглядев самого всадника, Губар узнал его коня. Это был благородный нисейский скакун Прексаспа. Оросанг Камбиза недаром гордился отменной выездкой и торчащими кверху ушами скакуна, - конь стоил целого стада баранов!
"Прексасп? Что делает в этом забытом богами и людьми ущелье знатный вельможа, который, как мне известно, направился в поход на египтян?" удивился Губар. Он забыл, кому именно, если верить письму из курьерской сумки, поручил необузданный Камбиз убить своего брата. Но тут же ровные строчки письма, прочитанные утром, всплыли в его памяти, и он, уже собиравшийся окликнуть Прексаспа и выйти из своего укрытия, вновь притаился, как охотник в ожидании дичи, а затем лег в траву, чтобы кто-нибудь из всегда бдительных сарангиев не обнаружил его.
"Но Прексасп возвращается из Сикайтавати! - молнией сверкнуло в его голове. - Значит, он уже успел выполнить приказ нашего владыки и теперь торопится в Мемфис, чтобы обрадовать Камбиза! Прексасп избирает необжитые места, где никто из случайных встречных не сможет узнать его, чтобы в дальнейшем, некоторое время спустя, сопоставить убийство царевича с появлением на границе Персии с Мидией знатного вельможи, того, кто обязан находится сейчас в далеком Египте, на берегу Пиравы, и разделять все опасности с царем персов и мидян! А может быть, Прексасп узнал, благодаря случайности о том, что царевич предупрежден своим доброжелателем и готов схватить убийцу, и поэтому вынужден возвращаться к своему властелину ни с чем?!"
В любом случае Прексаспу не следовало встречаться с Губаром на этой узкой тропинке, которая ведет в Сикайтавати.
Губар не чувствовал ни малейшей досады при мысли, что ему не удалось предупредить Бардию, и тот, по всей видимости, уже мертв. Напротив, такой исход устраивал его больше, чем какой-либо другой. Когда владыка вернется в Персиду из победоносного похода, Губар покажет ему письмо неизвестного автора и обрисует события так, будто благодаря ему, всегда преданному своему господину, этот свиток не побывал в руках Бардии, и лишь благодаря ему, Губару, царевич не предпринял необходимых мер, чтобы отвести от себя руку убийцы.
Но сейчас следовало убедиться, ушел ли царевич в страну мертвых. Если Бардия жив, Губар вручит ему свиток, если же тело его уже отдано диким зверям и хищным птицам, ничего не остается, как ждать возвращения с берегов Пиравы грозного Камбиза, не остановившегося перед убийством родного брата.
Отряд сарангиев, возглавляемый Прексаспом, скрылся среди многочисленных деревьев; вот уже и цокот копыт стих в отдалении, заглушенный непрерывным птичьим гомоном. Губар вернулся на стоянку, разбудил своих сладко посапывающих во сне телохранителей, и некоторое время спустя они продолжили свой путь.
В крепости, воздвигнутой еще при Киаксаре руками урартян, взятых в плен во время похода этого воинственного царя Мидии в пределы Урарту, текла повседневная мирная жизнь, словно в ней не произошло ничего необычного, достойного внимания людей. А открытые ворота, когда к ним подъехал со своим небольшим отрядом Губар, въезжала с невыносимым скрипом тяжелогруженная, запряженная двумя онаграми, повозка; по грубоплетенной, в кровавых пятнах рогожке, прикрывающей две коровьи туши, ползали крупные, с зеленым отливом, мухи. На крепостной стене, выложенной из массивных каменных блоков, удлиненными язычками рыжего пламени блестели на солнце острия копий, а во дворце крепости лениво переругивались, словно им давно надоело это пустое занятие, две пожилые, с вылинявшими от времени волосами, женщины-рабыни, стиравшие на воинов.
Начальник крепости, мидиец, сухопарый старик, сидел на корточках перед входом в жилые покои и гибкой хворостиной почесывал за ухом огромного пса. Голова собаки лежала на вытянутых передних лапах, глаза животного были закрыты от удовольствия. Губар знал, что гордый старик никогда, даже ради приличия, не встанет и не пойдет ему навстречу. Даже сейчас, заведомо предупрежденный часовыми, ветеран Астиага делал вид, что не замечает Губара, и поэтому смотритель царского дворца сам направил своего коня в его сторону.
Между ними не было личной вражды, как об этом мог бы подумать посторонний наблюдатель. Отчуждение и взаимное пренебрежение возникло между магами и воинским сословием Мидии еще тогда, когда состарившийся Астиаг непомерно возвысил и приблизил к себе магов, только им доверив все значительные должности во дворце и державе, в ущерб остальным великим Мидии. Это была вражда, поражденная глухой завистью и взаимным недоверием не между отдельными людьми, а между различными слоями рабовладельческого общества.
- Мир и благоволение богов тебе, Артембар! - приветствовал спешившийся Губар начальника крепости. Заслышав голос мага, пес приподнял голову и недовольно заворчал, обнажив свои крупные, желтые клыки.
- Мир и тебе, хитроумный Губар, - ответил Артембар, не отрываясь от своего занятия. Успокоенный продолжавшейся лаской и спокойным голосом хозяина, огромный пес опустил голову на могучие лапы и закрыл глаза. - Что заставило тебя покинуть Сузы?
- У меня срочное дело к царевичу, храбрый Артембар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43