" Выходец из племени магов, а поэтому и сам маг, воспринявший с детства все их секреты, наблюдения, обряды, учения и мифы, Губар был хорошо знаком со всеми теми ухищрениями, к которым прибегают порой служители бессмертных богов, чтобы одурманить сознание людей, не гнушаясь при этом ничем, даже обманом. И все-таки, несмотря на это, а может быть как раз благодаря этому Губар искренне верил в существование многочисленных богов, населяющих небесные чертоги. Ни тени сомнения не зародилось в нем при чтении строк, которые говорили о том, что боги снизошли до смертного и открыли ему наяву или во сне тайный замысел Камбиза. Так древние ваятели, искусные и одухотворенные мастера, испытав на себе силу воздействия созданного ими же прекрасного произведения искусства, искренне верили, что в изваяниях из камня, металла или пластичной глины живет тот бог или богиня, кого изображает данная статуя.
Для Губара вопрос был не в том, правда или ложь в письме, вопрос был в том, как именно поступить ему сейчас. Губар был царедворцем Камбиза, и служил он Камбизу, а не царевичу, и не было ему решительно никакого дела до того, действительно ли владыка персов и мидян вознамерился убить своего брата. "Пусть так! - думал он, рассхаживая по комнате. - Что может измениться в этом случае для меня? Допустим, то, о чем сообщает письмо, правда, этот неведомый Пирхум не лжет. Но если он узнал об этом, находясь за сотни парасангов от Египта, значит, об этом говорит весь персидский лагерь под Мемфисом. А отсюда вытекает, что кто-то уже давно сообщил Бардии о намерении Камбиза. У каждого владыки были, есть и будут и единомышленники, и тайные и явные враги, таков уж род человеческий! Предупрежденный Бардия предпримет, конечно же, ответные меры, чтобы обезопасить себя. Владея в данный момент всеми ресурсами огромной державы, он легко рассправится с Кабизом, если только этого пожелает. Что стоит ему пообещать Амиртею власть над Египтом? И тогда Камбиз, зажатый с одной стороны Египетским войском и с другой стороны - войском Бардии, окажется в весьма незавидном положении. И тогда я, бывший доверенный Камбиза, куда денусь я?! В лучшем случае останусь не у дел! Итак, если то, о чем говорится в письме, соответствует истине, лучшим выходом для меня будет, если я тотчас же отправлюсь в Сикайтавати и покажу письмо царевичу. Но если письмо лживо от начала и до конца, и оно направлено в Сузы, дабы посеять непримиримую вражду между родными братьями?! Кто же этот злоумышленник, назвавший себя Пирхумом, с кем он связан? Пусть письмо лживо, но я не могу не дать ему ходу, сам Камбиз не простит мне этого. И в этом случае я должен торопиться в Сикайтавати, заручиться разрешением Бардии на тщательное и доскональное расследование: когда и каким образом письмо попало в курьерскую сумку. Необходимо найти злоумышленника, заставить его говорить, и тогда он наведет на след остальных, участвовавших в преступном заговоре. Я брошу этого неведомого Пирхума к ногам владыки, если даже для этого мне придется допросить всех курьеров, начиная с того гонца наместника Вавилона, которому писцы вручили курьерскую сумку!"
Приняв это решение, Губар не стал медлить. Пока воины, которых выделил ему начальник охраны дворца, снаряжались в дорогу, он бегло просмотрел остальные письма. В них не оказалось ничего существенного и важного. Полчаса спустя он уже выезжал из городских ворот и направил своего коня в сторону крепости Сикайтавати. На дорогах Персиды уже давно было спокойно, поэтому его сопровождали только четыре всадника.
Губар поропился, но не потому, что опасность, нависшая над Бардией, подхлестывала его. Поездка в Сикайтавати отнимет два-три дня, и это в то время, когда у смотрителя дворца накопилось так много неотложных дел. Поэтому он избрал пусть неудобный, но самый кратчайший путь к горной крепости. На большем своем протяжении это была узкая тропинка, на которой с трудом могли разминуться два путника; она петляла по крутым отрогам покрытых девственным лесом гор и лишь изредка спускалась в узкие долины. На ней, обычно безлюдной, можно было встретить разве что одинокого пастуха в грязной овечьей шкуре, с длинной суковатой палкой, которой он погонял покрытых репейником овец и коз, или же повстречаться ненароком со сборщиком меда диких пчел. Толстоствольные вековые древья, могучие дубы и грабы подступали к самой тропинке, и всадникам нередко приходилось склоняться к самой холке коня, чтобы проехать под раскидистыми ветвями деревьев, дарящих живительную тень, но способных также укрыть в своей буйной листве и дикую кошку, грозу одинокого путника.
Цокот подкованных копыт разносился далеко окрест, отражаясь от пологих отрогов гор, но, несмотря на это, лес по-прежнему жил своей жизнью, не обращая внимания на вторгнувшихся в его пределы пришельцев. Где-то внизу продирался сквозь густой кустарник дикий кабан со своим ненасытным семейством, внезапно за спиной всадников раздался ни с чем не сравнимый трубный рев лесного оленя, призывающего отставшую подругу полакомиться сочной травой, и весь путь Губара и его спутников услаждало непрерывное пение юрких пташек, притаившихся в густой листве.
Прошло уже несколько часов, как всадники покинули Сузы. На бронзовых от загара лицах воинов, облаченных в плотные доспехи, блестели капельки пота, но они не упоминали об усталости даже в разговоре друг с другом. Глаза их были полны молодого задора и того легкого опьянения, которое неминуемо появляется у каждого восприимчивого человека при виде первозданной природы, буйных красок развернувшейся перед ним панорамы и налитого густой синевой бездонного неба. Только Губар, погруженный в свои невеселые мысли, не замечал ничего вокруг. Лишь изредка вскидывал он голову и смотрел вперед, выискивая взглядом поваленное грозою дерево, неподалеку от которого выбивался из-под земли родник с холодной, хрустально чистой водой. Гортань Губара, не привыкшего к ограничениям, давно уже пересохла, а от однообразного и монотонного покачивания вельможе нестерпимо хотелось спать.
Вода родника, от которой ломило зубы и сводило челюсти, освежила всех, но все-таки следовало отдохнуть и людям, и лошадям. Губар знал одну неширокую, но пологую полянку, расположенную чуть выше по склону; взяв за узду своего скакуна, он стал взбираться вверх, приказав воинам следовать за ним. Подъем в этом месте не был крутым, и скакуны легко преодолели его, ведь недаром мидийцы называли этих животных "ослами гор".
Добравшись до полянки, воина стреножили коней, достали запасы провизии, захваченной в дорогу, уселись прямо на траву и стали есть, негромко переговариваясь. Губар не последовал их примеру, но не из чванливости, а из боязни, что цветочная пыльца может пристать к одежде и оставить на ней невыводимые пятна. Он снял со спины своего скакуна розовый чепрак, расстелил его на траве и с удовольствием улегся, подложив влажные еще от родниковой воды руки под голову. Некоторое время он прислушивался к стрекоту кузнечиков и прозрачнокрылых стрекоз, мирному жужжанию диких пчел и желтых он с длинным брюшком. Здесь, на высоте, трава не успела выгореть и пряно пахла, одурманивая сознание; в тени многолетних деревьев было прохладно, дышалось легко, и он не заметил, как погрузился в сладостный сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Для Губара вопрос был не в том, правда или ложь в письме, вопрос был в том, как именно поступить ему сейчас. Губар был царедворцем Камбиза, и служил он Камбизу, а не царевичу, и не было ему решительно никакого дела до того, действительно ли владыка персов и мидян вознамерился убить своего брата. "Пусть так! - думал он, рассхаживая по комнате. - Что может измениться в этом случае для меня? Допустим, то, о чем сообщает письмо, правда, этот неведомый Пирхум не лжет. Но если он узнал об этом, находясь за сотни парасангов от Египта, значит, об этом говорит весь персидский лагерь под Мемфисом. А отсюда вытекает, что кто-то уже давно сообщил Бардии о намерении Камбиза. У каждого владыки были, есть и будут и единомышленники, и тайные и явные враги, таков уж род человеческий! Предупрежденный Бардия предпримет, конечно же, ответные меры, чтобы обезопасить себя. Владея в данный момент всеми ресурсами огромной державы, он легко рассправится с Кабизом, если только этого пожелает. Что стоит ему пообещать Амиртею власть над Египтом? И тогда Камбиз, зажатый с одной стороны Египетским войском и с другой стороны - войском Бардии, окажется в весьма незавидном положении. И тогда я, бывший доверенный Камбиза, куда денусь я?! В лучшем случае останусь не у дел! Итак, если то, о чем говорится в письме, соответствует истине, лучшим выходом для меня будет, если я тотчас же отправлюсь в Сикайтавати и покажу письмо царевичу. Но если письмо лживо от начала и до конца, и оно направлено в Сузы, дабы посеять непримиримую вражду между родными братьями?! Кто же этот злоумышленник, назвавший себя Пирхумом, с кем он связан? Пусть письмо лживо, но я не могу не дать ему ходу, сам Камбиз не простит мне этого. И в этом случае я должен торопиться в Сикайтавати, заручиться разрешением Бардии на тщательное и доскональное расследование: когда и каким образом письмо попало в курьерскую сумку. Необходимо найти злоумышленника, заставить его говорить, и тогда он наведет на след остальных, участвовавших в преступном заговоре. Я брошу этого неведомого Пирхума к ногам владыки, если даже для этого мне придется допросить всех курьеров, начиная с того гонца наместника Вавилона, которому писцы вручили курьерскую сумку!"
Приняв это решение, Губар не стал медлить. Пока воины, которых выделил ему начальник охраны дворца, снаряжались в дорогу, он бегло просмотрел остальные письма. В них не оказалось ничего существенного и важного. Полчаса спустя он уже выезжал из городских ворот и направил своего коня в сторону крепости Сикайтавати. На дорогах Персиды уже давно было спокойно, поэтому его сопровождали только четыре всадника.
Губар поропился, но не потому, что опасность, нависшая над Бардией, подхлестывала его. Поездка в Сикайтавати отнимет два-три дня, и это в то время, когда у смотрителя дворца накопилось так много неотложных дел. Поэтому он избрал пусть неудобный, но самый кратчайший путь к горной крепости. На большем своем протяжении это была узкая тропинка, на которой с трудом могли разминуться два путника; она петляла по крутым отрогам покрытых девственным лесом гор и лишь изредка спускалась в узкие долины. На ней, обычно безлюдной, можно было встретить разве что одинокого пастуха в грязной овечьей шкуре, с длинной суковатой палкой, которой он погонял покрытых репейником овец и коз, или же повстречаться ненароком со сборщиком меда диких пчел. Толстоствольные вековые древья, могучие дубы и грабы подступали к самой тропинке, и всадникам нередко приходилось склоняться к самой холке коня, чтобы проехать под раскидистыми ветвями деревьев, дарящих живительную тень, но способных также укрыть в своей буйной листве и дикую кошку, грозу одинокого путника.
Цокот подкованных копыт разносился далеко окрест, отражаясь от пологих отрогов гор, но, несмотря на это, лес по-прежнему жил своей жизнью, не обращая внимания на вторгнувшихся в его пределы пришельцев. Где-то внизу продирался сквозь густой кустарник дикий кабан со своим ненасытным семейством, внезапно за спиной всадников раздался ни с чем не сравнимый трубный рев лесного оленя, призывающего отставшую подругу полакомиться сочной травой, и весь путь Губара и его спутников услаждало непрерывное пение юрких пташек, притаившихся в густой листве.
Прошло уже несколько часов, как всадники покинули Сузы. На бронзовых от загара лицах воинов, облаченных в плотные доспехи, блестели капельки пота, но они не упоминали об усталости даже в разговоре друг с другом. Глаза их были полны молодого задора и того легкого опьянения, которое неминуемо появляется у каждого восприимчивого человека при виде первозданной природы, буйных красок развернувшейся перед ним панорамы и налитого густой синевой бездонного неба. Только Губар, погруженный в свои невеселые мысли, не замечал ничего вокруг. Лишь изредка вскидывал он голову и смотрел вперед, выискивая взглядом поваленное грозою дерево, неподалеку от которого выбивался из-под земли родник с холодной, хрустально чистой водой. Гортань Губара, не привыкшего к ограничениям, давно уже пересохла, а от однообразного и монотонного покачивания вельможе нестерпимо хотелось спать.
Вода родника, от которой ломило зубы и сводило челюсти, освежила всех, но все-таки следовало отдохнуть и людям, и лошадям. Губар знал одну неширокую, но пологую полянку, расположенную чуть выше по склону; взяв за узду своего скакуна, он стал взбираться вверх, приказав воинам следовать за ним. Подъем в этом месте не был крутым, и скакуны легко преодолели его, ведь недаром мидийцы называли этих животных "ослами гор".
Добравшись до полянки, воина стреножили коней, достали запасы провизии, захваченной в дорогу, уселись прямо на траву и стали есть, негромко переговариваясь. Губар не последовал их примеру, но не из чванливости, а из боязни, что цветочная пыльца может пристать к одежде и оставить на ней невыводимые пятна. Он снял со спины своего скакуна розовый чепрак, расстелил его на траве и с удовольствием улегся, подложив влажные еще от родниковой воды руки под голову. Некоторое время он прислушивался к стрекоту кузнечиков и прозрачнокрылых стрекоз, мирному жужжанию диких пчел и желтых он с длинным брюшком. Здесь, на высоте, трава не успела выгореть и пряно пахла, одурманивая сознание; в тени многолетних деревьев было прохладно, дышалось легко, и он не заметил, как погрузился в сладостный сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43