«Не страшиться говорить самыми высокими словами о каждом проявлении красоты», — призывает Рерих. В одной из статей художник выражает надежду, что словарь клеветы, злобы, взаимо— и саморазрушения опротивел. Лексикон извращенных понятий, считает Рерих, не безобидная дурная привычка, а реальная опасность, ибо дух его заразителен и тлетворен для окружающих. Ведь не простое сочетание букв человеческое слово, а концентрация духовной энергии.
"Очень легко вводятся в обиход грубые, непристойные слова. Называются они нелитературными. Иначе говоря, такими, которые недопустимы в очищенном языке.
В противовес очищенному языку, очевидно, будет какой-то грязный язык. Если люди сами говорят, что многие выражения не ли-тературны, и тем самым считают их грязными, то спрашивается, зачем же они вводят их в обиход? Ведь хозяйка или хозяин не выльют среди комнаты ведро помоев или отбросов. Если же это случится, то, даже в самом примитивном жилье, это будет названо гадостью. Но разве сквернословие не есть то же ведро помоев и отбросов?.. Детей наказывают за дурные привычки, а взрослых не только не наказывают, но ухмыляются всякому их грязному выражению. Где же тут справедливость?"
Наскокам темноты Рерих противополагает словарь Прекрасного, где так много слов возводящих и созидательных. Этот словарь Прекрасного практичен, потому что жизнен, потому что прекрасна жизнь в основе своей. У Рериха вызывает гордость, что русский язык, как и санскрит, «особенно пригоден для выражения возвышенных понятий».
Не знаю, читал ли Рерих книгу В. И. Ленина «Что делать?» (возможно, что и читал, мысль художника постоянно возвращается к Ленину и трудам его), но пафос ленинских слов «Надо мечтать!» повторяется в статьях и выступлениях Рериха.
«Спросите великого математика, великого физика, великого физиолога, великого астронома, умеет ли он мечтать? Я не упоминаю художников, музыкантов, поэтов, ибо все существо их построено на способности мечтать. Великий ученый, если он действительно велик и не боится недоброжелательных свидетелей, конечно, доверит вам, как прекрасно он умеет возноситься мечтами. Как многие из его открытий имеют не только расчет, но именно высокую жизненную мечту».
В своем понимании реализма Рерих, несомненно, близок Горькому, который постоянно подчеркивал одну и ту же мысль: «А что же… разве романтике и места нет в реализме?» Известно, с какой страстностью боролся Горький против вульгаризации реализма, против сужения его горизонтов. «А где же мечта? Мечта где, фантазия, я спрашиваю?» И для Горького, и для Рериха мечта, вырастающая из сокровенных чаяний людей, не бесплотна, а реальна, как реально в цепи времен будущее, которое предвидит мысль человека. Поэтому реализм у Рериха не «приземлен», а устремлен ввысь, и потому нерасторжим с ним эпитет «героический».
Культ героического — принципиальная черта эстетики Рериха. Для объективной оценки творчества художника очень важно понять его тенденцию к утверждению героического начала, тенденцию, идущую от классической русской литературы и искусства и роднящую его с советской литературой и искусством.
24 мая 1945 года он записывает в дневнике:
"В Москве готовится выставка «Победа». Честь художникам, запечатлевшим победу великого Народа Русского. В героическом реализме отобразятся подвиги победоносного воинства.
…Русское художество, избежав всякого ветхого фюмизма и бле-физма, идет широкой здоровой стезею героического реализма. От этого торного пути много тропинок ко всем народам, возлюбившим народное достояние. Сняты ржавые замки. Выросло дружное желание сотрудничества.
Победа! Победа! И сколько побед впереди!"

5
"Поверх всяких России есть одна незабываемая Россия. Поверх всякой любви есть одна общечеловеческая любовь. Поверх всяких красот есть одна красота, ведущая к познанию
Космоса".
Несомненно, что здесь есть ключевое слово, к которому, как к магниту, тяготеет вся поэзия возвышенных строк Рериха. Это слово — Россия. Тогда не были еще написаны стихи Кедрина, что так созвучны эпиграфу и проясняют его сокровенную мысль: «Я теперь понимаю, что вся красота — только луч того солнца, чье имя — Россия!» Ибо Россия — это и есть любовь в действии, это и есть красота бескорыстного подвига во имя служения человечеству… Ибо деяния России космически значимы. И к этой России, осознающей космичность своей миссии, обращены все мысли художника. Россия — солнце и сердце державы Рериха! И есть что-то знаменательное и символическое в том, что первый космонавт Земли Юрий Гагарин сказал о просторах Вселенной, впервые непосредственно открывшихся человеческому взгляду:
— Необычно, как на полотнах Рериха.
1974-1977

СЕМЬ ДНЕЙ В ГИМАЛАЯХ
(Повесть)
ПАМЯТИ К. Е. АНТАРОВОЙ ПОСВЯЩАЮ
Для многих людей планеты — для меня тоже — Гималаи не просто географический термин. Это — слово-пароль, слово-символ. Это, может быть, ключ к расшифровке тех загадок, которые издавна мучат наше воображение.
Древние легенды размещали в недоступной высоте гималайских хребтов Шамбалу — страну духовных подвижников и Учителей человечества; современные экспедиции романтиков от науки с риском для жизни ищут на крутых горных перевалах следы снежного человека, а также места стоянки неопознанных летающих объектов. Непроходимые пропасти и снежные лавины перекрывают пути к священным пещерам. Густая мгла и туманы скрывают от нашего взора остроконечные скалы, на которых то ли природой, то ли людьми высечены строгие мудрые лики. Горам вообще сопутствует тайна. Что же касается Гималаев, то в книгах, посвященных Востоку, нередко можно встретиться с мыслью (иногда она высказана прямо, иногда угадывается в подтексте): здесь самая главная тайна. Для авторов этих книг вершина мира как бы трансформируется в вершину человеческого духа.
Давным-давно кто-то высказал обнадеживающее предположение: мы все с Гималаев. Догадка имеет шансы оказаться пророческой. Существует гипотеза, которая утверждает, что наши предки спустились с Гималайских гор. Двигаясь с востока на запад, в районе Алтая они разделились на две ветви: одна устремилась в Европу. Другая — в Иран. Так образовалось, если верить этой гипотезе, нынешнее человечество. И кто знает, может быть, в сокровенных глубинах души никогда и не умирало воспоминание о наших истоках, о нашей далекой прародине? Может быть, именно этим и объясняется устремление к Гималаям, интуитивно-властное тяготение к высочайшим вершинам планеты, откуда мы все пришли и расселились по лицу земли?
Думаю, все, кому посчастливилось бывать в Гималаях, согласятся со мной: перехвалить этот край невозможно. Описывать космическую красоту гималайских пейзажей не берусь. Делать это после Рериха (имею в виду не только картины, но и его дневники) — все равно что писать музыку для органа после Баха.
О гималайском климате можете судить по такому факту: в долине Кулу в целости и сохранности стоят деревянные здания шестнадцатого века (в одном из них я провел ночь). Выглядят они так, будто лишь вчера пригоняли бревнышко к бревнышку. Да что шестнадцатый век! По здешним глобальным временным масштабам это почти что современность. В Нагаре мне показывали дома одиннадцатого столетия, и я трогал руками их почерневшие и обомшелые стены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112