Он тут же начал сетовать, жаловаться: дескать, служба, семья мешают искусству, нет времени и тому подобное. Куинджи выслушал и стал обстоятельно расспрашивать о распорядке дня:
— Сколько вы часов на службе?
— От десяти утра до пяти вечера.
— А что вы делаете от четырех до десяти?
— То есть как — от четырех до десяти?
— Именно: от четырех утра!
— Но я сплю.
— Значит, вы проспите-всю свою жизнь. Надо вставать на несколько часов раньше.
По мнению Куинджи, если человек дерзнул сделать заявку на творчество, для него не существует никаких оправданий, никаких извинений. Сваливать вину и ответственность на внешние условия — значит обнаружить трусость, и не столько перед жизнью, сколько перед своим дарованием, значит изменить ему.
— Поймите, голубчик, — говорил в таких случаях Куинджи, — не жизненные обстоятельства сделали или делают вас тем или иным, нет, жизненные обстоятельства просто выявили или выявляют, что вы тот или иной. В самом себе — да-да, в самом себе — извольте искать причины бед и успехов, побед и поражений. И помните также, что лишь с обостренного чувства личной ответственности — и ни с чего иного — и начинается мудрость.
Еще в школе меня чрезвычайно поразило одно высказывание, или — точнее — признание (кажется, оно принадлежит Уолту Уитмену, но настаивать за давностью времени не могу). Воспроизвожу текст по памяти, таким, каким он существует многие годы в моем сознании: «Нет ничего, что бы ты мог скрыть от своих творений. Если ты низмен, если дурно относишься к женщине, если ты любишь, чтобы во время обеда за спинкой стула у тебя стоял лакей, это обязательно скажется. Даже в твоих умолчаниях. Даже в том, о чем ты не напишешь».
Даже в том, о чем ты не напишешь. Вот почему, очевидно, первостепенной задачей великих мастеров прошлого и была, как мы знаем, забота о чистоте и предельной ясности мыслей, особенно в период творческой работы. Известно, что древнерусские живописцы, прежде чем взяться за кисть, постились, занимались так называемым внутренним деланием, чтобы обрести атмосферу равновесия, спокойствия и устремления. Приступив непосредственно к самой работе, они вели, по существу, монашеский образ жизни. Некоторые из них настолько ограничивали себя в еде, что принимали пищу лишь в субботу и воскресенье.
Ну, это примеры далекие, туманные, нам несозвучные, — могут возразить мне. Хорошо. Обратимся к фигурам, не столь удаленным от нас во времени. Иван Алексеевич Бунин. Что могло быть общего между монастырски суровым укладом жизни древнерусских художников и стилем поведения писателя XX века, жизнелюба, поклонника женской красоты? Оказывается — было. По свидетельству близких, за несколько дней до того, как сесть за письменный стол, Иван Алексеевич совершенно и наотрез отказывался от вина (без которого обычно у него не обходился ни один обед), а в дни, отведенные для работы, как бы накладывал на себя некую епитимью: начисто лишал себя женского общества; постные блюда, никаких излишеств в еде. Как видите, он делал то же самое, что и древнерусский мастер: тот же сознательный аскетизм, та же строжайшая дисциплина духа.
Так что не только произведение зависит от автора, в не меньшей степени и автор зависит от своего произведения.
Творенье заново воссоздает тебя,
Таков закон. И таково творенье,
Которое быть истинным должно.
«Не ставьте себя на пьедестал, — советует современный индийский философ Кришнамурти, — неоткуда будет падать». Что греха таить: вольно или невольно (может быть, по большей части и невольно) мысленно мы ставим себя то и дело на некий постамент, откуда или нас низвергают, или мы низвергаем сами себя. То и другое одинаково болезненно.
Право, наша самость, или — иными словами говоря — гордыня, мне иногда рисуется в виде многоглавого сказочного Змея: отрубишь одну голову, глядь — а на ее месте выросла новая, а то еще хуже — две или три новые головы. Чтобы победить такое чудовище, надо обладать не простым мечом, а волшебным мечом-кладенцом. Великие, как мне кажется, имели этот меч и владели им довольно искусно.
Кто знает: может быть, им помогала глубокая убежденность в том, что идеи и мысли, которые они несут миру, в сущности, им не принадлежат, ибо невозможно, собственно говоря, с абсолютной точностью определить безусловного и единственного творца любой мысли. В непрерывной лестнице нашего восхождения мы лишь передатчики и соединительные ступени. Ньютон, удостоившийся за свои труды всевозможных почестей, похвал и титулов, в конце жизни заявлял: «Если мне удалось подняться так высоко, то потому, что я был на плечах гигантов».
Может быть, им помогало также внутреннее понимание скромности своих достижений (какими бы значительными и грандиозными они ни выглядели в глазах людей) в сравнении с трудом всего человечества и величественным творчеством Вселенной? Сошлюсь опять-таки на Ньютона. Человек, открывший закон всемирного тяготения, ученый, составивший целую эпоху в истории научной мысли планеты, признавался: «Самому себе я кажусь лишь мальчиком, играющим на берегу моря и время от времени забавляющимся тем, что находит более гладкий камешек и более красивую раковину, а великий океан так и не познанной истины простирается передо мной».
Нашу задачу можно, пожалуй, сформулировать так: увидеть обычное в необычном и необычное в обычном. Если первое, а именно — различить в необычайном явлении приметы обыкновенности, при случае обнаружить даже пятна на солнце — мы еще умеем, то вот второе — выявить необычное в будничных примелькавшихся вещах — составляет для нас порою главный камень преткновения.
Николай Константинович Рерих, на которого я неоднократно буду ссылаться, ибо вот уж многие годы он является для меня не только учителем творчества, но и Учителем жизни, сетовал на то, что люди придают такое ничтожное значение своей непосредственной связи с Космосом. Он говорил: «Верить не хотят люди, что их внутренняя лаборатория имеет космическое значение».
Звездный мир пульсирует, сужаясь.
Суживаясь, это — человек.
Еще в древности знали, что в человеке заключены все элементы Вселенной, что в макрокосмосе нет ничего такого, чего не было бы в микрокосмосе. Расшифровка тайн микрокосмоса неизбежно влечет за собой раскрытие тайн вселенной.
«Каждый нерв, каждая вибрация, —утверждал Рерих, — являют созвучия с космическими напряжениями». Отсюда — вывод:
«Нужно привыкать к мысли, что люди беспрестанно творят. Каждым взглядом, каждым движением они меняют течение космических волн».
Если стать на эту точку зрения, представляете, какая ответственность ложится на наши плечи: ведь любой порыв нашей души, любой поступок рождает звучное эхо в глубине мироздания. Собственно говоря, жизнь, которую человек пытается строить по законам красоты (а творчество в широком значении слова и означает строительство действительности по законам красоты), жизнь повседневная, будничная, протекающая в данное мгновение (если мы стараемся одухотворить ее), и является самым ценным видом нашего творчества. Нет пустяков, нет деления на дела мелкие и крупные, все одинаково нужно, все одинаково важно. Вот почему с такой убежденностью Рерих заявлял: «Даже полы могут быть вымыты прекрасно!»
Словом, как в старину говорилось, поэзия пронизывает все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Сколько вы часов на службе?
— От десяти утра до пяти вечера.
— А что вы делаете от четырех до десяти?
— То есть как — от четырех до десяти?
— Именно: от четырех утра!
— Но я сплю.
— Значит, вы проспите-всю свою жизнь. Надо вставать на несколько часов раньше.
По мнению Куинджи, если человек дерзнул сделать заявку на творчество, для него не существует никаких оправданий, никаких извинений. Сваливать вину и ответственность на внешние условия — значит обнаружить трусость, и не столько перед жизнью, сколько перед своим дарованием, значит изменить ему.
— Поймите, голубчик, — говорил в таких случаях Куинджи, — не жизненные обстоятельства сделали или делают вас тем или иным, нет, жизненные обстоятельства просто выявили или выявляют, что вы тот или иной. В самом себе — да-да, в самом себе — извольте искать причины бед и успехов, побед и поражений. И помните также, что лишь с обостренного чувства личной ответственности — и ни с чего иного — и начинается мудрость.
Еще в школе меня чрезвычайно поразило одно высказывание, или — точнее — признание (кажется, оно принадлежит Уолту Уитмену, но настаивать за давностью времени не могу). Воспроизвожу текст по памяти, таким, каким он существует многие годы в моем сознании: «Нет ничего, что бы ты мог скрыть от своих творений. Если ты низмен, если дурно относишься к женщине, если ты любишь, чтобы во время обеда за спинкой стула у тебя стоял лакей, это обязательно скажется. Даже в твоих умолчаниях. Даже в том, о чем ты не напишешь».
Даже в том, о чем ты не напишешь. Вот почему, очевидно, первостепенной задачей великих мастеров прошлого и была, как мы знаем, забота о чистоте и предельной ясности мыслей, особенно в период творческой работы. Известно, что древнерусские живописцы, прежде чем взяться за кисть, постились, занимались так называемым внутренним деланием, чтобы обрести атмосферу равновесия, спокойствия и устремления. Приступив непосредственно к самой работе, они вели, по существу, монашеский образ жизни. Некоторые из них настолько ограничивали себя в еде, что принимали пищу лишь в субботу и воскресенье.
Ну, это примеры далекие, туманные, нам несозвучные, — могут возразить мне. Хорошо. Обратимся к фигурам, не столь удаленным от нас во времени. Иван Алексеевич Бунин. Что могло быть общего между монастырски суровым укладом жизни древнерусских художников и стилем поведения писателя XX века, жизнелюба, поклонника женской красоты? Оказывается — было. По свидетельству близких, за несколько дней до того, как сесть за письменный стол, Иван Алексеевич совершенно и наотрез отказывался от вина (без которого обычно у него не обходился ни один обед), а в дни, отведенные для работы, как бы накладывал на себя некую епитимью: начисто лишал себя женского общества; постные блюда, никаких излишеств в еде. Как видите, он делал то же самое, что и древнерусский мастер: тот же сознательный аскетизм, та же строжайшая дисциплина духа.
Так что не только произведение зависит от автора, в не меньшей степени и автор зависит от своего произведения.
Творенье заново воссоздает тебя,
Таков закон. И таково творенье,
Которое быть истинным должно.
«Не ставьте себя на пьедестал, — советует современный индийский философ Кришнамурти, — неоткуда будет падать». Что греха таить: вольно или невольно (может быть, по большей части и невольно) мысленно мы ставим себя то и дело на некий постамент, откуда или нас низвергают, или мы низвергаем сами себя. То и другое одинаково болезненно.
Право, наша самость, или — иными словами говоря — гордыня, мне иногда рисуется в виде многоглавого сказочного Змея: отрубишь одну голову, глядь — а на ее месте выросла новая, а то еще хуже — две или три новые головы. Чтобы победить такое чудовище, надо обладать не простым мечом, а волшебным мечом-кладенцом. Великие, как мне кажется, имели этот меч и владели им довольно искусно.
Кто знает: может быть, им помогала глубокая убежденность в том, что идеи и мысли, которые они несут миру, в сущности, им не принадлежат, ибо невозможно, собственно говоря, с абсолютной точностью определить безусловного и единственного творца любой мысли. В непрерывной лестнице нашего восхождения мы лишь передатчики и соединительные ступени. Ньютон, удостоившийся за свои труды всевозможных почестей, похвал и титулов, в конце жизни заявлял: «Если мне удалось подняться так высоко, то потому, что я был на плечах гигантов».
Может быть, им помогало также внутреннее понимание скромности своих достижений (какими бы значительными и грандиозными они ни выглядели в глазах людей) в сравнении с трудом всего человечества и величественным творчеством Вселенной? Сошлюсь опять-таки на Ньютона. Человек, открывший закон всемирного тяготения, ученый, составивший целую эпоху в истории научной мысли планеты, признавался: «Самому себе я кажусь лишь мальчиком, играющим на берегу моря и время от времени забавляющимся тем, что находит более гладкий камешек и более красивую раковину, а великий океан так и не познанной истины простирается передо мной».
Нашу задачу можно, пожалуй, сформулировать так: увидеть обычное в необычном и необычное в обычном. Если первое, а именно — различить в необычайном явлении приметы обыкновенности, при случае обнаружить даже пятна на солнце — мы еще умеем, то вот второе — выявить необычное в будничных примелькавшихся вещах — составляет для нас порою главный камень преткновения.
Николай Константинович Рерих, на которого я неоднократно буду ссылаться, ибо вот уж многие годы он является для меня не только учителем творчества, но и Учителем жизни, сетовал на то, что люди придают такое ничтожное значение своей непосредственной связи с Космосом. Он говорил: «Верить не хотят люди, что их внутренняя лаборатория имеет космическое значение».
Звездный мир пульсирует, сужаясь.
Суживаясь, это — человек.
Еще в древности знали, что в человеке заключены все элементы Вселенной, что в макрокосмосе нет ничего такого, чего не было бы в микрокосмосе. Расшифровка тайн микрокосмоса неизбежно влечет за собой раскрытие тайн вселенной.
«Каждый нерв, каждая вибрация, —утверждал Рерих, — являют созвучия с космическими напряжениями». Отсюда — вывод:
«Нужно привыкать к мысли, что люди беспрестанно творят. Каждым взглядом, каждым движением они меняют течение космических волн».
Если стать на эту точку зрения, представляете, какая ответственность ложится на наши плечи: ведь любой порыв нашей души, любой поступок рождает звучное эхо в глубине мироздания. Собственно говоря, жизнь, которую человек пытается строить по законам красоты (а творчество в широком значении слова и означает строительство действительности по законам красоты), жизнь повседневная, будничная, протекающая в данное мгновение (если мы стараемся одухотворить ее), и является самым ценным видом нашего творчества. Нет пустяков, нет деления на дела мелкие и крупные, все одинаково нужно, все одинаково важно. Вот почему с такой убежденностью Рерих заявлял: «Даже полы могут быть вымыты прекрасно!»
Словом, как в старину говорилось, поэзия пронизывает все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112