— Возьми лопату и заступ, — шепнул он ему, — да потайной фонарь, мы встретимся с тобой в чаще.
Джослайн вышел из комнаты, а доктор, прежде чем последовать за ним, в нескольких словах объяснился с полковником Ли. Сам он совсем не упал духом от этих событий; настроение у него даже поднялось, как у человека, который, словно рыба в воде, чувствует себя среди заговоров и опасностей.
— С тех пор как вы уехали, здесь у нас такое творится! — сказал он. — Томкинс пристал к этой девушке, Фиби, повздорил с Джослайном и теперь лежит убитый в чаще, недалеко от источника Розамунды. Мне с Джослайном нужно пойти похоронить его; я не говорю уже о том, что кто-нибудь может наткнуться на тело и поднять шум, но этот малый Джослайн ни на что не будет годен, пока убитый Томкинс не окажется в земле. Хотя наш егерь и от важен, как лев, у него есть своя слабая струна: он больше боится мертвого тела, чем живого человека, Когда вы предполагаете завтра выехать?
— На рассвете или даже раньше, — ответил полковник Ли. — Но мы еще увидимся. Корабль у нас есть. В нескольких местах я подготовил перекладные; мы отплываем от побережья в Сассексе, а в *** я должен получить письмо, которое точно укажет мне место стоянки судна.
— Почему бы вам не выехать сейчас же? — спросил доктор.
— Лошади не вынесут, — возразил Альберт, — они сегодня много проскакали.
— Ну, до свидания, — сказал Рочклиф, — мне нужно заняться своим делом. Идите же на покой, отдохните, а па рассвете принимайтесь и вы за свое… Спрятать тело убитого и в ту же ночь отправить короля, избавить его от опасности и плена — такие два дела вряд ли могут выпасть на долю кому-нибудь, кроме меня; однако не следует, когда надеваешь доспехи, хвалиться так, будто уже снимаешь их после победы.
С этими словами он вышел из комнаты, завернулся в плащ и направился к чаще.
Погода была сырая, но подмораживало. Клочья тумана висели над низинами; однако ночь, если Припять во внимание, что туман скрывал луну и звезды, была не очень темная. И все же доктор Рочклиф не мог разглядеть лесничего, пока не кашлянул раза два, а Джослайн ответил на этот сигнал, направив на него луч света из своего потайного фонаря. Священник пошел по направлению этого луча и отыскал Джослайна, который стоял, прислонившись к каменному столбу, прежде подпиравшему разрушенную ныне террасу. В руках у пего были лом и лопата, а через плечо переброшена оленья шкура.
— На что тебе эта шкура, Джослайн, — спросил доктор Рочклиф, — зачем ты тащишь ее с собой, когда идешь на такое дело?
— Да видите ли, доктор, — ответил Джослайн, — уж лучше я вам все расскажу. Мы с ним.., с ним.., вы знаете, о ком я говорю.., много лет назад поссорились из-за этого оленя. Раньше-то мы были добрыми друзьями, и мой хозяин иной раз позволял Филипу помогать мне по службе, хоть я и знал, что Филип Хейзелдин, случалось, занимался браконьерством.
Оленей в то время воровали очень смело, это было перед самой войной, и люди совсем распустились. Случилось так, что однажды в заповеднике я увидел двух молодцов; лица вымазаны сажей, рубашки надеты поверх всего остального; они несли нашего лучшего оленя.., другого такого не было в парке. Я тут же налетел на них — один убежал, а второго я поймал, и кто же это оказался, как не верный Фил Хейзелдин? Ну что ж, не знаю, хорошо ли я поступил или плохо, но он был мой старый друг и собутыльник, и я взял с него слово, что больше он этого делать не будет; он помог мне повесить оленя на дерево, а я отправился за лошадью, чтобы свезти тушу в замок и рассказать всю историю баронету, только не называть имени Фила. Но негодяи оказались хитрее меня: они освежевали оленя, распластали, разрезали на четыре части и унесли, оставили только шкуру и рога и написали такой стишок:
Мне грудинку отдай,
Ляжки ты забирай,
А шкуру с рогами, лесник, получай.
Тут я понял, что это опять бесшабашная проделка, а Фил любил вытворять их со всеми парнями в округе. Но я так озлился, что отдал шкуру дубильщику, велел ее выделать и растянуть и поклялся, что она послужит саваном или ему, или мне. Потом я не раз каялся, что сгоряча принес такой обет, но теперь, доктор, видите, как получилось: я-то забыл свою клятву, а дьявол помнил.
— Да, напрасно ты дал такой греховный обет, — сказал Рочклиф. — Хорошо еще, что ты не исполнил его намеренно. Поэтому не унывай, — продолжал достойный священник, — ведь в этом несчастном деле, судя по тому, что я слышал от тебя и от Фиби, нельзя осуждать тебя за то, что ты поднял на Томкинса руку, хоть и жаль, что удар оказался роковым. Впрочем, точно так же поступил великий и вдохновенный законодатель, когда увидел, что египтянин мучит еврея; правда, в данном случае это была женщина, а в библии сказано: Percussum Egyptium abscondit sabulo note 75, а что это значит, я объясню тебе в другой раз.
Вот почему призываю тебя, не огорчайся сверх меры: хоть и прискорбно, что это случилось теперь и здесь, а все-таки, если вспомнить все то, что Фиби говорила про мерзкие убеждения этого человека, нужно только пожалеть, что ему не выбили мозгов еще в колыбели, пока он не вырос и не стал одним из тех гриндлстонцев или магглтонианцев, у которых безумные и кощунственные ереси сочетаются с таким лицемерием и угодливостью, что они могут обмануть даже своего хозяина, самого дьявола.
— А все-таки, сэр, — сказал егерь, — надеюсь, вы отслужите по бедняге панихиду — это была его последняя воля, и притом он произнес ваше имя; если вы этого не сделаете, я, наверно, никогда в жизни не осмелюсь выйти в парк в темноте.
— Ну и глупец же ты! — воскликнул доктор. — Однако, если он перед смертью произнес мое имя и выразил пожелание, чтобы его похоронили по церковному обряду, может быть он в последний час покаялся в грехах и повернул на путь добра, и если небо допустило его вознести такую благочестивую молитву, то почему же людям ее не исполнить? Боюсь только, что мы не успеем.
— Но ведь ваше преподобие может сократить обряд, — сказал Джослайн. — Конечно, он не заслужил полной панихиды; только если вы ничего не сделаете, мне, наверно, придется бежать отсюда. То были его последние слова; должно быть, он послал Бевиса с перчаткой, чтобы напомнить мне про них.
— Полно, дурень! — ответил доктор. — Ты думаешь, мертвецы посылают перчатки живым, как рыцари в романах? Да еще шлют вызов через собак? Говорят тебе, глупец, все произошло совершенно естественно.
Бевис рыскал вокруг, нашел труп и принес тебе перчатку, чтобы показать, где он лежит, и позвать на помощь, — таков благородный инстинкт этих животных, когда кто-нибудь в опасности.
— Если вы так думаете, доктор… — сказал Джослайн. — Оно и правда, Бевис был к нему привязан…
Может, только это кто-то похуже в образе Бевиса, потому что, сдается мне, глядел он дико и злобно, как будто хотел заговорить.
Во время этой речи Джослайн все больше отставал от доктора; тому это не понравилось, и он воскликнул:
— Иди же вперед, ты, ленивый трус! Ведь ты же солдат, да еще храбрый, а так испугался мертвеца!..
Ручаюсь, что ты убивал людей на поле битвы, а в лесу, конечно, убивал браконьеров.
— Да, но они стояли ко мне спиной, — ответил Джослайн. — Никогда не было, чтобы кто-нибудь повернул голову и глядел на меня, как этот человек, в упор, с ненавистью, ужасом и укоризной, пока глаза его не застыли, как студень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144