устремив свои суровые карие глаза на Альберта, он долго не мог выразить переполнявшие его чувства. Среди них преобладало ликование.
— Не ты ли, — сказал он наконец, — тот египтянин, что во время оно поднял шум и вывел в пустыню много тысяч человек, которые были убийцами? Ах, юноша, я гнался за тобой от Стирлинга до Вустера и от Вустера до Вудстока, и вот наконец мы встретились!
— Я хотел бы, — возразил Альберт, не выходя из роли, — чтобы мы встретились в таком месте, где бы я мог показать тебе разницу между законным королем и честолюбивым узурпатором!
— Вот что, молодой человек, — подхватил Кромвель, — скажи лучше: разницу между судьей, поднявшимся на освобождение Англии, и сыном королей, которых господь в гневе своем допустил править ею.
Но мы не станем напрасно тратить слова. Господу известно, что не наша воля подвигла нас на столь высокие дела; мысли наши смиренны, как мы сами; по природе своей мы слабы и глупы и способны повиноваться только высокому духу, действующему внутри нас, но от нас не зависящему… Ты устал, молодой человек, и телу твоему нужны подкрепление и отдых, потому что ты, конечно, привык к деликатному обращению, жирной пище и сладкому питью, к, одежде из пурпурных тканей и тонкого полотна..
Здесь генерал запнулся и вдруг резко воскликнул:
— Но разве это… Кто же он? Это не кудри смуглого Карла Стюарта!.. Обман! Обман!
Альберт быстро, взглянул в зеркало, стоявшее в комнате, и увидел, что темный парик, найденный среди разнообразного гардероба доктора Рочклифа, во время схватки с солдатами сдвинулся, и из-под него выбились его собственные светло-каштановые волосы.
— Кто это? — воскликнул Кромвель, в бешенстве топнув ногой. — Сорвите с него чужой наряд!
Солдаты повиновались, и, когда Альберта подвели к свету, обман тут же раскрылся. Кромвель подошел к нему, скрежеща зубами, стиснув руки, дрожа от бешенства, и сказал глухим голосом, полным горечи и ярости, как будто за словами его должен был последовать удар кинжалом:
— Твое имя, молодой человек?
Ответ был спокойный и твердый; лицо говорившего выражало торжество и даже презрение: :
— Альберт Ли из Дитчли, верный подданный короля Карла.
— Я мог бы сам догадаться об этом, — сказал Кромвель. — Ну, так ты и отправишься к королю Карлу, как только часы покажут полдень… Пирсон, — продолжал он, — отведи его к остальным; и пусть их казнят ровно в двенадцать.
— Всех, сэр? — спросил Пирсон с удивлением:
Кромвель, хоть иногда для острастки сурово наказывал своих врагов, вообще не любил проливать кровь.
— Всех, — повторил Кромвель, устремив взгляд на Ли-младшего. — Да, молодой человек, твое поведение обрекло на смерть твоего отца, двоюродного брата и гостя, жившего в вашей семье. Вот какое зло причинил ты дому отца своего.
— И отец тоже.., мой престарелый отец! — воскликнул Альберт, подняв взор к небу; он попытался поднять и руки, но не смог, потому что они были связаны. — Да свершится воля господня!
— Всего этого кровопролития можно избежать, — сказал генерал, — если ты ответишь на один вопрос…
Где молодой Карл Стюарт, которого называли королем Шотландии?
— Под покровительством неба и за пределами твоей власти, — твердо, не задумываясь, ответил молодой роялист.
— В тюрьму его, — приказал Кромвель, — а оттуда на казнь, вместе с остальными мятежниками, пойманными с поличным. Пусть они тотчас же предстанут перед военно-полевым судом.
— Одно слово, — сказал молодой Ли, когда солдаты хотели увести его из комнаты.
— Стойте, стойте! — крикнул Кромвель с волнением возродившейся надежды. — Выслушаем его!
— Вы любите тексты из писания, — сказал Альберт, — вот вам тема для вашей следующей проповеди: «Знал ли покой Зимри, убивший своего господина?»
— Уведите его, — приказал генерал. — Смерть ему!.. Решено.
При этих словах Кромвеля адъютант заметил, что он сильно побледнел, — Ваше превосходительство переутомились, служа народу, — сказал Пирсон. — Вечером вас освежит охота на оленя. У старого баронета есть здесь породистый пес… Если только нам удастся заставить его охотиться без хозяина… Это может быть трудно, потому что он верный слуга и…
— Повесить его, — сказал Кромвель.
— Как?.. Кого?…Повесить породистого пса? Ваше превосходительство ведь всегда любили хороших собак.
— Все равно, — сказал Кромвель, — убить его.
Разве не сказано, что они убили в долине Ахора не только проклятого Ахана с его сыновьями и дочерьми, но и его быков, и ослов, и его овец, и все живые существа, ему принадлежавшие? И именно так мы поступим с семьей мятежников Ли, которая помогла бежать Сисаре, когда Израиль мог навсегда освободиться от своих бедствий. Но вышли поскорее гонцов и патрули… Догоняйте, преследуйте, ищите во всех направлениях… Чтобы через пять минут мой конь был готов и стоял у дверей, или приведите любого, какого сможете достать, Пирсону показалось, что генерал говорит как-то несвязно и что на лбу у него выступил холодный пот.
Поэтому адъютант вновь стал настаивать, что надо отдохнуть, и, казалось, природа решительно поддержала его слова. Кромвель встал, сделал шаг или два по направлению к двери, но остановился, пошатнулся и, помолчав, опустился в кресло.
— Верно, друг Пирсон, — сказал он, — наше бренное тело — помеха нам даже в важнейших делах, и сейчас я больше гожусь для сна, чем для дела, а это бывает со мной редко. Поэтому расставь стражу, пока мы отдохнем часок-другой. Вышли погоню во всех направлениях и не щади лошадей. Разбуди меня, если военно-полевому суду потребуются распоряжения, и не забудь присмотреть, чтобы приговор над семьей Ли и теми, кто был арестован с ними, был исполнен в точности.
Тут Кромвель встал и хотел было открыть дверь одной из спален, но Пирсон опять остановил его вопросом, правильно ли он понял его превосходительство, что надо казнить всех пленников.
— Ведь я сказал! — ответил Кромвель с неудовольствием. — Ты же кровожадный человек и всегда был таким; не для того ли ты высказываешь эти угрызения совести, чтобы тебя сочли мягкосердечным за мой счет? Говорю тебе, если в списке казненных будет пропущен хоть один, ты поплатишься жизнью.
С этими словами он вошел в спальню в сопровождении своего камердинера, вызванного Пирсоном.
Когда генерал удалился, Пирсон остался в полном недоумении, что делать; его терзали не угрызения совести, а страх, что он навлечет на себя неудовольствие Кромвеля в обоих случаях: и если он отложит, и если слишком поспешно и буквально исполнит его распоряжения.
В это время Стрикелсро и Робине, отведя Альберта в тюрьму, вернулись в комнату, где Пирсон все еще раздумывал над приказаниями своего генерала. Оба были проповедниками в своей армии и старыми солдатами, с которыми Кромвель обычно обращался запросто; поэтому Робине без колебаний спросил капитана Пирсона, намерен ли он в точности выполнить приказ генерала.
Пирсон сначала нерешительно покачал головой, но потом твердо сказал:
— Выбора нет.
— Можешь быть уверен, — сказал старик, — что если ты совершишь эту глупость, ты вовлечешь Израиль во грех, а генерал не обрадуется такой услуге.
Ты знаешь, и никто не знает лучше тебя, что хотя Оливер верностью, мудростью и храбростью подобен Давиду, сыну Иессея, но бывают времена, когда на него находит злой дух, как на Саула, и тогда он отдает такие приказы, что за исполнение их потом никому не скажет спасибо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
— Не ты ли, — сказал он наконец, — тот египтянин, что во время оно поднял шум и вывел в пустыню много тысяч человек, которые были убийцами? Ах, юноша, я гнался за тобой от Стирлинга до Вустера и от Вустера до Вудстока, и вот наконец мы встретились!
— Я хотел бы, — возразил Альберт, не выходя из роли, — чтобы мы встретились в таком месте, где бы я мог показать тебе разницу между законным королем и честолюбивым узурпатором!
— Вот что, молодой человек, — подхватил Кромвель, — скажи лучше: разницу между судьей, поднявшимся на освобождение Англии, и сыном королей, которых господь в гневе своем допустил править ею.
Но мы не станем напрасно тратить слова. Господу известно, что не наша воля подвигла нас на столь высокие дела; мысли наши смиренны, как мы сами; по природе своей мы слабы и глупы и способны повиноваться только высокому духу, действующему внутри нас, но от нас не зависящему… Ты устал, молодой человек, и телу твоему нужны подкрепление и отдых, потому что ты, конечно, привык к деликатному обращению, жирной пище и сладкому питью, к, одежде из пурпурных тканей и тонкого полотна..
Здесь генерал запнулся и вдруг резко воскликнул:
— Но разве это… Кто же он? Это не кудри смуглого Карла Стюарта!.. Обман! Обман!
Альберт быстро, взглянул в зеркало, стоявшее в комнате, и увидел, что темный парик, найденный среди разнообразного гардероба доктора Рочклифа, во время схватки с солдатами сдвинулся, и из-под него выбились его собственные светло-каштановые волосы.
— Кто это? — воскликнул Кромвель, в бешенстве топнув ногой. — Сорвите с него чужой наряд!
Солдаты повиновались, и, когда Альберта подвели к свету, обман тут же раскрылся. Кромвель подошел к нему, скрежеща зубами, стиснув руки, дрожа от бешенства, и сказал глухим голосом, полным горечи и ярости, как будто за словами его должен был последовать удар кинжалом:
— Твое имя, молодой человек?
Ответ был спокойный и твердый; лицо говорившего выражало торжество и даже презрение: :
— Альберт Ли из Дитчли, верный подданный короля Карла.
— Я мог бы сам догадаться об этом, — сказал Кромвель. — Ну, так ты и отправишься к королю Карлу, как только часы покажут полдень… Пирсон, — продолжал он, — отведи его к остальным; и пусть их казнят ровно в двенадцать.
— Всех, сэр? — спросил Пирсон с удивлением:
Кромвель, хоть иногда для острастки сурово наказывал своих врагов, вообще не любил проливать кровь.
— Всех, — повторил Кромвель, устремив взгляд на Ли-младшего. — Да, молодой человек, твое поведение обрекло на смерть твоего отца, двоюродного брата и гостя, жившего в вашей семье. Вот какое зло причинил ты дому отца своего.
— И отец тоже.., мой престарелый отец! — воскликнул Альберт, подняв взор к небу; он попытался поднять и руки, но не смог, потому что они были связаны. — Да свершится воля господня!
— Всего этого кровопролития можно избежать, — сказал генерал, — если ты ответишь на один вопрос…
Где молодой Карл Стюарт, которого называли королем Шотландии?
— Под покровительством неба и за пределами твоей власти, — твердо, не задумываясь, ответил молодой роялист.
— В тюрьму его, — приказал Кромвель, — а оттуда на казнь, вместе с остальными мятежниками, пойманными с поличным. Пусть они тотчас же предстанут перед военно-полевым судом.
— Одно слово, — сказал молодой Ли, когда солдаты хотели увести его из комнаты.
— Стойте, стойте! — крикнул Кромвель с волнением возродившейся надежды. — Выслушаем его!
— Вы любите тексты из писания, — сказал Альберт, — вот вам тема для вашей следующей проповеди: «Знал ли покой Зимри, убивший своего господина?»
— Уведите его, — приказал генерал. — Смерть ему!.. Решено.
При этих словах Кромвеля адъютант заметил, что он сильно побледнел, — Ваше превосходительство переутомились, служа народу, — сказал Пирсон. — Вечером вас освежит охота на оленя. У старого баронета есть здесь породистый пес… Если только нам удастся заставить его охотиться без хозяина… Это может быть трудно, потому что он верный слуга и…
— Повесить его, — сказал Кромвель.
— Как?.. Кого?…Повесить породистого пса? Ваше превосходительство ведь всегда любили хороших собак.
— Все равно, — сказал Кромвель, — убить его.
Разве не сказано, что они убили в долине Ахора не только проклятого Ахана с его сыновьями и дочерьми, но и его быков, и ослов, и его овец, и все живые существа, ему принадлежавшие? И именно так мы поступим с семьей мятежников Ли, которая помогла бежать Сисаре, когда Израиль мог навсегда освободиться от своих бедствий. Но вышли поскорее гонцов и патрули… Догоняйте, преследуйте, ищите во всех направлениях… Чтобы через пять минут мой конь был готов и стоял у дверей, или приведите любого, какого сможете достать, Пирсону показалось, что генерал говорит как-то несвязно и что на лбу у него выступил холодный пот.
Поэтому адъютант вновь стал настаивать, что надо отдохнуть, и, казалось, природа решительно поддержала его слова. Кромвель встал, сделал шаг или два по направлению к двери, но остановился, пошатнулся и, помолчав, опустился в кресло.
— Верно, друг Пирсон, — сказал он, — наше бренное тело — помеха нам даже в важнейших делах, и сейчас я больше гожусь для сна, чем для дела, а это бывает со мной редко. Поэтому расставь стражу, пока мы отдохнем часок-другой. Вышли погоню во всех направлениях и не щади лошадей. Разбуди меня, если военно-полевому суду потребуются распоряжения, и не забудь присмотреть, чтобы приговор над семьей Ли и теми, кто был арестован с ними, был исполнен в точности.
Тут Кромвель встал и хотел было открыть дверь одной из спален, но Пирсон опять остановил его вопросом, правильно ли он понял его превосходительство, что надо казнить всех пленников.
— Ведь я сказал! — ответил Кромвель с неудовольствием. — Ты же кровожадный человек и всегда был таким; не для того ли ты высказываешь эти угрызения совести, чтобы тебя сочли мягкосердечным за мой счет? Говорю тебе, если в списке казненных будет пропущен хоть один, ты поплатишься жизнью.
С этими словами он вошел в спальню в сопровождении своего камердинера, вызванного Пирсоном.
Когда генерал удалился, Пирсон остался в полном недоумении, что делать; его терзали не угрызения совести, а страх, что он навлечет на себя неудовольствие Кромвеля в обоих случаях: и если он отложит, и если слишком поспешно и буквально исполнит его распоряжения.
В это время Стрикелсро и Робине, отведя Альберта в тюрьму, вернулись в комнату, где Пирсон все еще раздумывал над приказаниями своего генерала. Оба были проповедниками в своей армии и старыми солдатами, с которыми Кромвель обычно обращался запросто; поэтому Робине без колебаний спросил капитана Пирсона, намерен ли он в точности выполнить приказ генерала.
Пирсон сначала нерешительно покачал головой, но потом твердо сказал:
— Выбора нет.
— Можешь быть уверен, — сказал старик, — что если ты совершишь эту глупость, ты вовлечешь Израиль во грех, а генерал не обрадуется такой услуге.
Ты знаешь, и никто не знает лучше тебя, что хотя Оливер верностью, мудростью и храбростью подобен Давиду, сыну Иессея, но бывают времена, когда на него находит злой дух, как на Саула, и тогда он отдает такие приказы, что за исполнение их потом никому не скажет спасибо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144