Сдается мне, что вы тот самый лорд Гленварлох, о котором гудит весь город, тот шотландский повеса, что спустил все свое состояние и остался при потертом плаще и тощем кошельке… Не гневайтесь, милорд, такая уж о вас молва; вас называют ястребом, который нападает на всех подряд… даже в королевском парке… Не гневайтесь, милорд.
— Мне стыдно, что вам удалось разозлить меня своей наглостью, но берегитесь: если я и вправду тот, за кого вы меня принимаете, то поразмыслите, долго ли я смогу сносить ваш наглый тон и вашу развязность.
— Прошу прощенья, милорд, — сказал угрюмо Хилдеброд, оправдываясь, — я говорил прямо, но не хотел вас обидеть. Не знаю, много ли чести быть на короткой ноге с вашей светлостью, но, насколько я могу судить, это небезопасно, так как Лоустофа засадили за решетку единственно за то, что он показал вам дорогу в Эльзас; что же станется с теми, кто прячет вас здесь от закона? Чего больше извлекут они из этого — чести или неприятностей? Предоставляю это решать вашей светлости.
— Я не желаю никому причинять неприятностей, — ответил лорд Гленварлох. — Завтра я покину Уайтфрайерс — нет, клянусь честью, сегодня же!
— Горячитесь сколько хотите, но не теряйте головы, — продолжал герцог Хилдеброд. — Послушайте сперва, что я скажу, и если честный Джек Хилдеброд не научит вас, как всех провести, то пусть он никогда больше не выкинет дуплета и не одурачит молокососа! Итак, милорд, говоря попросту, кройте и загребайте.
— Вашим словам не мешает быть еще проще, если вы хотите, чтобы я вас понял, — сказал Найджел.
— Какого черта! Игрок, имеет дело с игральными костями и доками по этой части и вдруг не понимает воровского наречия! Придется, видно, перейти на обычный английский язык — язык простофиль.
— Говорите, сэр, только, пожалуйста, излагайте дело покороче, у меня нет времени.
— Хорошо, милорд, излагаю дело вкратце, как выражаетесь вы и судейское сословие. Я слышал, что у вас на севере есть поместье и оно должно перейти в посторонние руки, ибо вы не имеете возможности выкупить его из заклада… Ага, вы вздрогнули, я же сказал вам, что от меня вы ничего не скроете. И вот король на вас косится, придворные воротят нос, принц смотрит на вас исподлобья, фаворит хмурит брови и держится холодно, а фаворит фаворита…
— Не стоит продолжать, сэр, — прервал его Найджел. — Допустим, все это верно, что же из этого следует?
— Что следует? Следует, что тот совершит доброе дело и заслужит вашу благодарность, кто научит вас, как себя дальше вести. С моей помощью вы явитесь к королю, заломив берет, словно вы сам граф Килдарский, вы сможете отомстить придворным, смело встретить испепеляющий взор принца, потягаться с фаворитом, стереть в порошок его пособника и…
— Все это прекрасно, — снова остановил его Найджел, — но как это осуществить?
— Сделайтесь королем Перу, милорд из северных широт, наполните свой старый замок слитками золота, спрыснув золотым дождем ваши захиревшие угодья. Стоит вам на один-два дня возложить свою баронскую корону на голову старой уродины, дочери здешнего хозяина, и вы станете обладателем несметных сокровищ, которые сделают все, о чем я говорил, и…
— Как, вы предлагаете мне жениться на старой девице, дочери моего хозяина? — с раздражением, но в то же время с трудом удерживаясь от смеха, переспросил изумленный Найджел.
— Нет, милорд, я предлагаю вам жениться на пятидесяти тысячах добрых фунтов стерлингов, ибо именно столько и даже больше скопил старый Трапбуа. Вы окажете этим поступком благодеяние старику, который все равно лишится своего золота, притом с большими неприятностями для себя, ибо теперь, когда закончены его трудовые дни, близится день расплаты.
— Поистине великодушное предложение, — сказал лорд Гленварлох, — но прошу вас, скажите откровенно, благороднейший герцог, почему вы отдаете такую богатую невесту чужому человеку, который может завтра же покинуть вас?
— По чести, милорд, этот вопрос пристал завсегдатаю ресторации Боже куда больше, чем все, что вы изволили говорить раньше, и справедливость требует, чтобы на него был дан ответ. Что касается моих пэров, то мистрис Марта Трапбуа отвергает всех подряд, духовных и мирян. И капитан просил ее руки и пастор, но она обоим отказала. Она хочет выйти за кого-нибудь получше, да и то, сказать правду, она обладает слишком тонким умом и слишком возвышенной душой, чтобы довольствоваться засаленным камзолом или порыжевшей рясой. Если говорить о нашей особе, то у нас есть подозрения, что супруга наша еще обитает в стране живых и, что важнее, мистрис Марте это известно. Итак, поскольку она согласна обшить свой шерстяной чепец только фамильными кружевами, то вы, милорд, и есть тот счастливец, кто унесет пятьдесят тысяч динариев, собранных с пяти тысяч забияк, мотов и расточителей, и уступит пять тысчонок нам за наш монарший совет и покровительство, без которых, принимая во внимание эльзасские порядки, вам не удастся завоевать приз.
— Но подумали ли вы, мудрый герцог, о том, какую пользу принесет мне этот брак в моем теперешнем затруднительном положении?
— Ну, если, имея сорок-пятьдесят тысяч фунтов в кармане, вы не сумеете спастись, то вы заслуживаете, чтобы вам отрубили голову за глупость и руку за скупость.
— Коли уж ваша милость так всесторонне обдумали мои дела, — продолжал Найджел, рассудивший, что не к чему ссориться с человеком, который по-своему желает ему добра, — быть может, вы также скажете мне, как отнесется моя родня к невесте, которую вы мне подыскали?
— Что касается этого, милорд, то ваши соотечественники, как я слыхал, не хуже других умеют соблюдать свои интересы. Говорят даже, что ни в одной другой стране женщина с пятьюдесятью тысячами фунтов — повторяю, с пятьюдесятью тысячами — не встретит такого любезного приема, как в вашем древнем королевстве. К тому же, если не считать легкой кривобокости, мистрис Марта Трапбуа обладает наружностью внушительной и даже величественной, и может статься, что в жилах ее течет более благородная кровь, чем полагают: старый Трапбуа не слишком-то смахивает на ее отца, а ее мать, мне известно, была женщиной щедрой и свободомыслящей.
— Боюсь, что вряд ли ей все-таки уготован благосклонный прием в знатной семье.
— В таком случае, милорд, — сказал Хилдеброд, — она не останется в долгу перед вашей родней, потому что, осмелюсь утверждать, в злонравии она потягается со всем вашим кланом.
— Мне это может доставить некоторые неудобства, — сказал Найджел.
— Никаких неудобств, — возразил неистощимый на доводы герцог. — Если она окажется совершенно несносной, что вполне вероятно, то на такой случай в замках существуют башни и подземелья; в одно из этих мест вы заточите вашу красавицу, и тогда вы не услышите ее брани, а она очутится или выше, или ниже презрения ваших родичей, смотря по тому, куда вы ее упрячете.
— Премудрый совет, бескорыстнейший герцог, — сказал Найджел, — подобное наказание было бы ей достойной наградой, если бы она сделала такую глупость, что дала мне власть над собой.
— Следовательно, вам нравится мой план, милорд? — спросил герцог Хилдеброд.
— Я должен взвесить его; дайте мне двадцать четыре часа на размышление. И прошу вас, распорядитесь, чтобы мне никто не мешал.
— Я издам указ, чтобы никто не смел нарушать вашего уединения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
— Мне стыдно, что вам удалось разозлить меня своей наглостью, но берегитесь: если я и вправду тот, за кого вы меня принимаете, то поразмыслите, долго ли я смогу сносить ваш наглый тон и вашу развязность.
— Прошу прощенья, милорд, — сказал угрюмо Хилдеброд, оправдываясь, — я говорил прямо, но не хотел вас обидеть. Не знаю, много ли чести быть на короткой ноге с вашей светлостью, но, насколько я могу судить, это небезопасно, так как Лоустофа засадили за решетку единственно за то, что он показал вам дорогу в Эльзас; что же станется с теми, кто прячет вас здесь от закона? Чего больше извлекут они из этого — чести или неприятностей? Предоставляю это решать вашей светлости.
— Я не желаю никому причинять неприятностей, — ответил лорд Гленварлох. — Завтра я покину Уайтфрайерс — нет, клянусь честью, сегодня же!
— Горячитесь сколько хотите, но не теряйте головы, — продолжал герцог Хилдеброд. — Послушайте сперва, что я скажу, и если честный Джек Хилдеброд не научит вас, как всех провести, то пусть он никогда больше не выкинет дуплета и не одурачит молокососа! Итак, милорд, говоря попросту, кройте и загребайте.
— Вашим словам не мешает быть еще проще, если вы хотите, чтобы я вас понял, — сказал Найджел.
— Какого черта! Игрок, имеет дело с игральными костями и доками по этой части и вдруг не понимает воровского наречия! Придется, видно, перейти на обычный английский язык — язык простофиль.
— Говорите, сэр, только, пожалуйста, излагайте дело покороче, у меня нет времени.
— Хорошо, милорд, излагаю дело вкратце, как выражаетесь вы и судейское сословие. Я слышал, что у вас на севере есть поместье и оно должно перейти в посторонние руки, ибо вы не имеете возможности выкупить его из заклада… Ага, вы вздрогнули, я же сказал вам, что от меня вы ничего не скроете. И вот король на вас косится, придворные воротят нос, принц смотрит на вас исподлобья, фаворит хмурит брови и держится холодно, а фаворит фаворита…
— Не стоит продолжать, сэр, — прервал его Найджел. — Допустим, все это верно, что же из этого следует?
— Что следует? Следует, что тот совершит доброе дело и заслужит вашу благодарность, кто научит вас, как себя дальше вести. С моей помощью вы явитесь к королю, заломив берет, словно вы сам граф Килдарский, вы сможете отомстить придворным, смело встретить испепеляющий взор принца, потягаться с фаворитом, стереть в порошок его пособника и…
— Все это прекрасно, — снова остановил его Найджел, — но как это осуществить?
— Сделайтесь королем Перу, милорд из северных широт, наполните свой старый замок слитками золота, спрыснув золотым дождем ваши захиревшие угодья. Стоит вам на один-два дня возложить свою баронскую корону на голову старой уродины, дочери здешнего хозяина, и вы станете обладателем несметных сокровищ, которые сделают все, о чем я говорил, и…
— Как, вы предлагаете мне жениться на старой девице, дочери моего хозяина? — с раздражением, но в то же время с трудом удерживаясь от смеха, переспросил изумленный Найджел.
— Нет, милорд, я предлагаю вам жениться на пятидесяти тысячах добрых фунтов стерлингов, ибо именно столько и даже больше скопил старый Трапбуа. Вы окажете этим поступком благодеяние старику, который все равно лишится своего золота, притом с большими неприятностями для себя, ибо теперь, когда закончены его трудовые дни, близится день расплаты.
— Поистине великодушное предложение, — сказал лорд Гленварлох, — но прошу вас, скажите откровенно, благороднейший герцог, почему вы отдаете такую богатую невесту чужому человеку, который может завтра же покинуть вас?
— По чести, милорд, этот вопрос пристал завсегдатаю ресторации Боже куда больше, чем все, что вы изволили говорить раньше, и справедливость требует, чтобы на него был дан ответ. Что касается моих пэров, то мистрис Марта Трапбуа отвергает всех подряд, духовных и мирян. И капитан просил ее руки и пастор, но она обоим отказала. Она хочет выйти за кого-нибудь получше, да и то, сказать правду, она обладает слишком тонким умом и слишком возвышенной душой, чтобы довольствоваться засаленным камзолом или порыжевшей рясой. Если говорить о нашей особе, то у нас есть подозрения, что супруга наша еще обитает в стране живых и, что важнее, мистрис Марте это известно. Итак, поскольку она согласна обшить свой шерстяной чепец только фамильными кружевами, то вы, милорд, и есть тот счастливец, кто унесет пятьдесят тысяч динариев, собранных с пяти тысяч забияк, мотов и расточителей, и уступит пять тысчонок нам за наш монарший совет и покровительство, без которых, принимая во внимание эльзасские порядки, вам не удастся завоевать приз.
— Но подумали ли вы, мудрый герцог, о том, какую пользу принесет мне этот брак в моем теперешнем затруднительном положении?
— Ну, если, имея сорок-пятьдесят тысяч фунтов в кармане, вы не сумеете спастись, то вы заслуживаете, чтобы вам отрубили голову за глупость и руку за скупость.
— Коли уж ваша милость так всесторонне обдумали мои дела, — продолжал Найджел, рассудивший, что не к чему ссориться с человеком, который по-своему желает ему добра, — быть может, вы также скажете мне, как отнесется моя родня к невесте, которую вы мне подыскали?
— Что касается этого, милорд, то ваши соотечественники, как я слыхал, не хуже других умеют соблюдать свои интересы. Говорят даже, что ни в одной другой стране женщина с пятьюдесятью тысячами фунтов — повторяю, с пятьюдесятью тысячами — не встретит такого любезного приема, как в вашем древнем королевстве. К тому же, если не считать легкой кривобокости, мистрис Марта Трапбуа обладает наружностью внушительной и даже величественной, и может статься, что в жилах ее течет более благородная кровь, чем полагают: старый Трапбуа не слишком-то смахивает на ее отца, а ее мать, мне известно, была женщиной щедрой и свободомыслящей.
— Боюсь, что вряд ли ей все-таки уготован благосклонный прием в знатной семье.
— В таком случае, милорд, — сказал Хилдеброд, — она не останется в долгу перед вашей родней, потому что, осмелюсь утверждать, в злонравии она потягается со всем вашим кланом.
— Мне это может доставить некоторые неудобства, — сказал Найджел.
— Никаких неудобств, — возразил неистощимый на доводы герцог. — Если она окажется совершенно несносной, что вполне вероятно, то на такой случай в замках существуют башни и подземелья; в одно из этих мест вы заточите вашу красавицу, и тогда вы не услышите ее брани, а она очутится или выше, или ниже презрения ваших родичей, смотря по тому, куда вы ее упрячете.
— Премудрый совет, бескорыстнейший герцог, — сказал Найджел, — подобное наказание было бы ей достойной наградой, если бы она сделала такую глупость, что дала мне власть над собой.
— Следовательно, вам нравится мой план, милорд? — спросил герцог Хилдеброд.
— Я должен взвесить его; дайте мне двадцать четыре часа на размышление. И прошу вас, распорядитесь, чтобы мне никто не мешал.
— Я издам указ, чтобы никто не смел нарушать вашего уединения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153