Да и неверно это.
Нет преступника, который хотя бы раз случайно не обмолвился правдой, ну, скажем, признался, что именно съел на завтрак. Бежан прав со своей перчаткой.
— Говорил с ними ты и знаешь их лучше меня. Но мотив просто лезет на первый план! Выпирает!
— Согласен, выпирает, и никуда от него не денешься. Причём подходит ко всем этим бабам. Вот почему я и считаю — будем изучать обе версии. Одна — убийца кто-то из этой семейки. Вторая — некто посторонний, пока нам неизвестный. Возьми на себя Войцеховского, поверенного пани Паркер в Нью-Йорке… Сегодня же ночью поговоришь с ним, у них только вечер начнётся. Через кого он разыскивал крестницу пани Паркер, с кем общался на эту тему, кто знал, что он её разыскивает и с какой целью, кто из здешних знал о пани Паркер или слышал о ней. Расспрашивай во всех подробностях, ничего не упускай. Потом решим, есть ли необходимость допросить его в Нью-Йорке. А сейчас — сколько уже? Всего восемь? Позвоню Адасю, время детское, возьмёмся с ним за обоих парней. Пока я с ними так толком и не поговорил. Надо сесть и обстоятельно пообщаться. С каждым отдельно.
* * *
— Нехорошо получается, — сказал Яцек Доротке, когда они уселись за столик в маленьком кафе, заказав кофе и мороженное. — Этот ваш полицейский поймал меня по радио и с ходу выложил — бабулю кто-то пришил, она померла не сама по себе. Ведь не стал бы такое выдумывать? А если так, нехорошо получается. Вот и решил с тобой поговорить.
Глубоко вздохнув, Доротка упёрла подбородок в ладони, расставив локти на столике.
— Нам он тоже сказал, что крёстную бабулю убили. И у меня такое дурацкое ощущение… Ведь откровенно говоря, характер у старушки был невыносимый, я даже подумала было, что меня надолго не хватит, не выдержу я с нею, если так и будет дубасить молотком, — спятить можно. А ведь она могла ещё много лет протянуть. И что тогда? Решила — сбегу из дому, такого уж точно не выдержу, тётки меня достали, а тут ещё и бабуля… Но убивать её… Нет, такое в голову не приходило. Жаль мне старушку и очень неприятно, что никто из нас не плачет по ней.
— Это ей должно быть неприятно, а не тебе, — рассудительно заметил Яцек. — Она привыкла распоряжаться, привыкла, чтобы у неё все ходили по струнке, а тогда нечего рассчитывать на любовь ближних. Мне-то легко, я с ней встречался ненадолго, для меня это было развлечение, ведь она такая забавная, но вот вам… Очень понимаю и тебя, и тёток, и уверен — тоже долго бы не выдержал. Но погоди, я хотел о другом. Как думаешь, она и в самом деле официально оформила на вас завещание?
— Кажется, оформила. Сегодня утром звонил нотариус, меня не было, но вроде бы сказал — ознакомит нас с завещанием на следующий день после похорон завещательницы.
— А когда похороны?
— Не знаю. Теперь все осложнилось. Хотя с погребением не должно возникнуть проблем, у нас имеется фамильный склеп, даже два склепа, один на Повонзках, а второй на Брудне. И у семейства Ройек тоже на каком-то кладбище есть фамильный склеп. Наверняка тётки уже обсуждали похороны бабули, но будь уверен — я обо всем узнаю последней. Разве что придётся чем заняться, тогда уж непременно меня привлекут.
— Да, жизнь у тебя… Послушай, может, я глупость спрошу, но скажи, что ты думаешь?
— О чем?
— Да о том, кто её пришил. Ведь кто-то же должен был это сделать, раз померла насильственной смертью, как сообщил полицейский?
Доротка опять тяжело вздохнула, убрала локти со стола и откинулась на спинку стула.
— В том-то и дело, сама не знаю, что думать. Меня это как обухом по голове ударило, какая-то я оглушённая, пытаюсь думать, но ничего не выходит. Я её не убивала. Тётки мои на все способны, но сомневаюсь, что это они её убили. Ведь она ещё не допекла их так, как меня, в основном мне доставалось. А раз уж ты спрашиваешь, что я думаю, скажу: думаю, нас всех можно подозревать. Кто убил — понятия не имею, но наверняка мы все у полиции на подозрении.
— Может быть! — резко заметил Яцек. — За полицию не поручусь. Но ты вот что мне скажи, — наклонился он к девушке и закончил почти шёпотом: — Мы тут говорим с глазу на глаз, не хочется выглядеть свиньёй, тётки тётками, но ведь ещё имеется этот самый Мартинек…
— Мартинек? — удивилась Доротка. — А что Мартинек?
— Да он по простоте душевной такого наговорил… у человека вчерашний обед к горлу подступает.
— Что же он наговорил?
— Додумался до гениальной идеи: если американская бабуля откинет копыта, он, Мартинек, сразу станет зарабатывать столько, что богачом заделается. Вот видишь, он хотя и не в числе наследников, но лицо заинтересованное. Я о нем пока комиссару словечка не пикнул, но, пожалуй, пикну. Раз уж все под подозрением, почему для него делается исключение?
Доротка подумала немного и согласилась.
— Логично, если мы все, то почему он нет? Нам от этого подозрения ни тепло, ни холодно, думаю, ему тоже так же будет… Или… или ты всерьёз думаешь, это он пристукнул бабулю?
— Если он, то его и посадят, будет только справедливо. Но я не настаиваю именно на этом недоделанном Мартинеке. Не хотелось бы обращать на него внимание полиции, вот и решил с тобой посоветоваться. Если из-за меня парень влипнет…
— Если тебе интересно моё мнение — пусть влипает. Не специально на него наговаривать, но сказать, как было. Если он невиновен, ничего с ним не сделается, но если недоумок — убийца, пусть отвечает за себя. А что он конкретно тебе сказал?
Яцек в подробностях пересказал девушке их беседу с Мартинеком за пивом. Доротка третий раз тяжело вздохнула.
— Очень типичная для него идиотская болтовня. Я лично считаю его законченным кретином, и если окажется, что преступник — он, буду очень удивлена. Преступнику надо ведь хоть немного соображать и опять же действовать, а этот человек органически неспособен ни к каким добровольным действиям, тем более энергичным и быстрым. Это такой патологический олух, такая бестолочь, такой прожорливый обалдуй, что продуманных действий от него трудно ожидать. Правда, свой интерес он блюсти умеет, этого у него не отнимешь.
Неизвестно почему Яцеку доставила большое удовольствие такая характеристика Мартинека в устах Доротки. Он и сам не испытывал к парню особой симпатии, полагал, что Доротка тоже не испытывает, и теперь с удивившей его самого радостью мог убедиться в этом. И одновременно, странное дело, тем самым Мартинек почему-то лишился необходимых преступнику качеств. Яцек окончательно запутался, не зная, как же поступить.
Оба помолчали. Яцек интенсивно раздумывал и решился.
— Наябедничаю на него! Хотя теперь почти убеждён — напрасно, но с какой стати его покрывать, если вы все оказались в таком глупом положении? Не стану нагнетать, только перескажу наш с ним разговор, всю эту галиматью, что нёс за столом, а выводы пусть уж сам пан комиссар делает. В конце концов, работа его такая. И вот ещё что. Он, этот комиссар, собственно разыскал меня для того, чтобы спросить: слышал я, как сверху раздался один одинокий удар в пол или нет? Мне казалось — слышал, когда мы сидели за столом, но головой не поручусь. А ты слышала?
— Не обратила внимания. Если бабуля стучала, то уж так, что все в доме дрожало. Один негромкий стук я могла и не услышать.
— Ну, тогда я и не знаю… ладно, скажу — не уверен. Пусть сами головы ломают, в конце концов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Нет преступника, который хотя бы раз случайно не обмолвился правдой, ну, скажем, признался, что именно съел на завтрак. Бежан прав со своей перчаткой.
— Говорил с ними ты и знаешь их лучше меня. Но мотив просто лезет на первый план! Выпирает!
— Согласен, выпирает, и никуда от него не денешься. Причём подходит ко всем этим бабам. Вот почему я и считаю — будем изучать обе версии. Одна — убийца кто-то из этой семейки. Вторая — некто посторонний, пока нам неизвестный. Возьми на себя Войцеховского, поверенного пани Паркер в Нью-Йорке… Сегодня же ночью поговоришь с ним, у них только вечер начнётся. Через кого он разыскивал крестницу пани Паркер, с кем общался на эту тему, кто знал, что он её разыскивает и с какой целью, кто из здешних знал о пани Паркер или слышал о ней. Расспрашивай во всех подробностях, ничего не упускай. Потом решим, есть ли необходимость допросить его в Нью-Йорке. А сейчас — сколько уже? Всего восемь? Позвоню Адасю, время детское, возьмёмся с ним за обоих парней. Пока я с ними так толком и не поговорил. Надо сесть и обстоятельно пообщаться. С каждым отдельно.
* * *
— Нехорошо получается, — сказал Яцек Доротке, когда они уселись за столик в маленьком кафе, заказав кофе и мороженное. — Этот ваш полицейский поймал меня по радио и с ходу выложил — бабулю кто-то пришил, она померла не сама по себе. Ведь не стал бы такое выдумывать? А если так, нехорошо получается. Вот и решил с тобой поговорить.
Глубоко вздохнув, Доротка упёрла подбородок в ладони, расставив локти на столике.
— Нам он тоже сказал, что крёстную бабулю убили. И у меня такое дурацкое ощущение… Ведь откровенно говоря, характер у старушки был невыносимый, я даже подумала было, что меня надолго не хватит, не выдержу я с нею, если так и будет дубасить молотком, — спятить можно. А ведь она могла ещё много лет протянуть. И что тогда? Решила — сбегу из дому, такого уж точно не выдержу, тётки меня достали, а тут ещё и бабуля… Но убивать её… Нет, такое в голову не приходило. Жаль мне старушку и очень неприятно, что никто из нас не плачет по ней.
— Это ей должно быть неприятно, а не тебе, — рассудительно заметил Яцек. — Она привыкла распоряжаться, привыкла, чтобы у неё все ходили по струнке, а тогда нечего рассчитывать на любовь ближних. Мне-то легко, я с ней встречался ненадолго, для меня это было развлечение, ведь она такая забавная, но вот вам… Очень понимаю и тебя, и тёток, и уверен — тоже долго бы не выдержал. Но погоди, я хотел о другом. Как думаешь, она и в самом деле официально оформила на вас завещание?
— Кажется, оформила. Сегодня утром звонил нотариус, меня не было, но вроде бы сказал — ознакомит нас с завещанием на следующий день после похорон завещательницы.
— А когда похороны?
— Не знаю. Теперь все осложнилось. Хотя с погребением не должно возникнуть проблем, у нас имеется фамильный склеп, даже два склепа, один на Повонзках, а второй на Брудне. И у семейства Ройек тоже на каком-то кладбище есть фамильный склеп. Наверняка тётки уже обсуждали похороны бабули, но будь уверен — я обо всем узнаю последней. Разве что придётся чем заняться, тогда уж непременно меня привлекут.
— Да, жизнь у тебя… Послушай, может, я глупость спрошу, но скажи, что ты думаешь?
— О чем?
— Да о том, кто её пришил. Ведь кто-то же должен был это сделать, раз померла насильственной смертью, как сообщил полицейский?
Доротка опять тяжело вздохнула, убрала локти со стола и откинулась на спинку стула.
— В том-то и дело, сама не знаю, что думать. Меня это как обухом по голове ударило, какая-то я оглушённая, пытаюсь думать, но ничего не выходит. Я её не убивала. Тётки мои на все способны, но сомневаюсь, что это они её убили. Ведь она ещё не допекла их так, как меня, в основном мне доставалось. А раз уж ты спрашиваешь, что я думаю, скажу: думаю, нас всех можно подозревать. Кто убил — понятия не имею, но наверняка мы все у полиции на подозрении.
— Может быть! — резко заметил Яцек. — За полицию не поручусь. Но ты вот что мне скажи, — наклонился он к девушке и закончил почти шёпотом: — Мы тут говорим с глазу на глаз, не хочется выглядеть свиньёй, тётки тётками, но ведь ещё имеется этот самый Мартинек…
— Мартинек? — удивилась Доротка. — А что Мартинек?
— Да он по простоте душевной такого наговорил… у человека вчерашний обед к горлу подступает.
— Что же он наговорил?
— Додумался до гениальной идеи: если американская бабуля откинет копыта, он, Мартинек, сразу станет зарабатывать столько, что богачом заделается. Вот видишь, он хотя и не в числе наследников, но лицо заинтересованное. Я о нем пока комиссару словечка не пикнул, но, пожалуй, пикну. Раз уж все под подозрением, почему для него делается исключение?
Доротка подумала немного и согласилась.
— Логично, если мы все, то почему он нет? Нам от этого подозрения ни тепло, ни холодно, думаю, ему тоже так же будет… Или… или ты всерьёз думаешь, это он пристукнул бабулю?
— Если он, то его и посадят, будет только справедливо. Но я не настаиваю именно на этом недоделанном Мартинеке. Не хотелось бы обращать на него внимание полиции, вот и решил с тобой посоветоваться. Если из-за меня парень влипнет…
— Если тебе интересно моё мнение — пусть влипает. Не специально на него наговаривать, но сказать, как было. Если он невиновен, ничего с ним не сделается, но если недоумок — убийца, пусть отвечает за себя. А что он конкретно тебе сказал?
Яцек в подробностях пересказал девушке их беседу с Мартинеком за пивом. Доротка третий раз тяжело вздохнула.
— Очень типичная для него идиотская болтовня. Я лично считаю его законченным кретином, и если окажется, что преступник — он, буду очень удивлена. Преступнику надо ведь хоть немного соображать и опять же действовать, а этот человек органически неспособен ни к каким добровольным действиям, тем более энергичным и быстрым. Это такой патологический олух, такая бестолочь, такой прожорливый обалдуй, что продуманных действий от него трудно ожидать. Правда, свой интерес он блюсти умеет, этого у него не отнимешь.
Неизвестно почему Яцеку доставила большое удовольствие такая характеристика Мартинека в устах Доротки. Он и сам не испытывал к парню особой симпатии, полагал, что Доротка тоже не испытывает, и теперь с удивившей его самого радостью мог убедиться в этом. И одновременно, странное дело, тем самым Мартинек почему-то лишился необходимых преступнику качеств. Яцек окончательно запутался, не зная, как же поступить.
Оба помолчали. Яцек интенсивно раздумывал и решился.
— Наябедничаю на него! Хотя теперь почти убеждён — напрасно, но с какой стати его покрывать, если вы все оказались в таком глупом положении? Не стану нагнетать, только перескажу наш с ним разговор, всю эту галиматью, что нёс за столом, а выводы пусть уж сам пан комиссар делает. В конце концов, работа его такая. И вот ещё что. Он, этот комиссар, собственно разыскал меня для того, чтобы спросить: слышал я, как сверху раздался один одинокий удар в пол или нет? Мне казалось — слышал, когда мы сидели за столом, но головой не поручусь. А ты слышала?
— Не обратила внимания. Если бабуля стучала, то уж так, что все в доме дрожало. Один негромкий стук я могла и не услышать.
— Ну, тогда я и не знаю… ладно, скажу — не уверен. Пусть сами головы ломают, в конце концов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93