Ну конечно, этот полицейский прав! Вот он, Яцек, донёс на Мартинека, а может, это он сам проговорился? От него самого все пошло?
— Давайте по очереди, — охрипшим от волнения голосом начал парень. — Сначала никому. Не было ни причины, ни… да, случай не подворачивался, так что даже случайно упомянуть не мог. Потом, когда меня вызвали в этот дом второй раз, я… да, как раз стоял на стоянке, и корешу сказал — появилась у меня забавная пассажирка, такая богатая старушка, из Америки приехала, сдохнуть можно с ней от смеху. Он ещё спросил — хорошо платит? И я ответил, что сама бабуля вовсе не платит, расплачивается приписанная к ней девушка, так эта девушка для меня поинтереснее бабок будет. Ну и перешли на девушку, на том разговор и кончился. Потом, уже после нотариуса, дома. Я переодевался после работы, на приём к ним собирался, и мать поинтересовалась, я ей и рассказал. Оба посмеялись, уж больно забавной была старушка. Но уверяю вас, пан комиссар, моя мама на балкон не залезала и по голове старушку не ударяла. Отец тоже, он вообще обо всем этом не знал, ему я не рассказывал.
— Сделайте одолжение, отвяжитесь от родителей, — вежливо попросил Бежан. — Я с ними уже имел честь познакомиться. Кому ещё, кроме них, говорили?
— А больше никому. И не специально, а просто не пришлось к слову. Слишком много работы было в последние дни, что же касается пассажиров, то больше я их слушаю. А когда в аэропорту получал багаж пани Паркер, парням в таможне сказал только, что это для старушки, попросила меня и доверенность на меня оформила, и хорошо бы не тянуть с доставкой, уж больно стара, неровен час помрёт, так и не дождавшись багажа. Пошутили, в общем. А больше ни о чем.
— О самом доме, о заведённых в нем порядках никому не говорили?
— Не мог я никому такого говорить, ведь я сам толком о них не знал. Немного познакомился со всеми хозяйками только в пятницу, ну и на следующий день, когда фрахт привёз. Так что все-таки это не я разболтал. И вот что ещё хочу сказать. Может, не имеет значения, а может, и имеет. Вам известно, что на панну Дороту чуть какой-то пьяный шофёр не наехал? Она сама не придаёт этому особого значения. И что шофёр пьяный, сама выдумала.
Бежан тоже пока не знал, имеет ли сей факт какое-либо значение, но на всякий случай попросил по возможности подробно о нем рассказать.
А потом Яцек счёл целесообразным объяснить мотивы своего прихода в комендатуру полиции.
— Видите ли, пан комиссар, ведь кто-то же отправил старушку на тот свет. И как раз я был там. Появляется версия: я положил глаз на богатую наследницу и постарался, чтобы она скорее получила наследство. Такой уж я нетерпеливый. Так вот, говорю вам, — не я! И наоборот, в моих интересах, чтобы пан нашёл преступника, чтобы так дело не осталось, вон сколько у нас нераскрытых преступлений, уж и не знаю, раскрывают ли хоть что-то? А мне ни к чему, чтобы, как в том анекдоте: то ли у него часы украли, то ли он украл, не хочу, чтобы такое потом за мной тянулось. И вообще, поверьте, нет во мне преступных наклонностей, возможно, случалось вам и с такими людьми встречаться.
— Случалось иногда, — ответил комиссар полиции.
Видимо, не очень убедительно ответил, Яцек счёл своим долгом добавить:
— Да нет, вы не подумайте, что уж так совсем нет. Случается мне иногда в такую ярость впадать — себя не помню, не такой я безгрешный, как слеза сиротки, но уж если бы кого и пришил, так в сердцах и не ради бабок. И хочу, чтобы насчёт меня у вас не было сомнений, так что доказывайте!
Парень ушёл, а оба полицейских долго молчали. Роберт, ровесник Яцека, целиком и полностью разделял мнение парня о криминогенной обстановке в стране и беспечной полиции, которой на это наплевать. Карьера Роберта в полиции в самом начале пресеклась из-за молодого здорового энтузиазма честного парня, которому сразу дали по рукам, чтобы не лез куда не надо, вот и пребывал в помощниках, на вторых ролях в Отделе особо тяжких преступлений. Бежан, старше Роберта лет на пятнадцать, представлял собою уже другое поколение, и обладал немалым опытом.
— Что скажешь? — заговорил старший по званию и возрасту.
— Парень не врал! — не сомневался Роберт. — Знаю, что скажешь, сейчас никому на слово нельзя верить, но есть же и теперь честные люди! Да и факты говорят в его пользу. В данном случае я бы поверил ему на все сто. И пусть меня увольняют! Тоже пойду в таксисты.
— В таком случае берёмся за Мартинека. Нет, не сейчас, вечером он наверняка заявится на Йодловую. Сейчас же начнём действовать по списку. Пожилых людей легко и днём застать дома.
* * *
— Завещание вообще сложная вещь, — рассуждал комиссар Бежан, когда вечером они с помощником ехали на Йодловую. — У Ванды Паркер могли быть братья и сестры, а мы с тобой не проверили.
— Но она сама была убеждена в этом, а уж проверяла наверняка.
— После войны, может, и проверяла, но тогда все перемешалось. Даже если её братья и сестры погибли, у них могли сохраниться дети, которым сейчас за пятьдесят, а у этих детей — свои дети, и тоже взрослые. И если кто из них обнаружится, хоть и не близкая, но прямая родня, тогда можно её завещание признать недействительным, поскольку сама завещательница не знала о наличии такой родни.
— Ты ведёшь к тому, что дети тех детей, вернее, один ребёнок прихлопнул старушку, чтобы теперь можно было завещание признать недействительным?
— Как одна из версий. Неизвестно, удастся ли добиться отмены завещания, тот самый ребёнок может надеяться, что удастся. Прогони эту зануду перед нами, тащится, как черепаха… Надо посоветоваться с нотариусом, позвоню ему. Хотя, как позвонить в такой дождь?
Дождь имел прямую связь с телефонами. Как всегда, с началом дождя телефоны на Мокотове, одном из варшавских районов, отказывались нормально работать и откалывали такие номера, что руки опускались. Когда Бежан попытался позвонить подозреваемым Вуйчицким, чтобы предупредить о визите полиции, упрямый телефон соединял его то с прачечной, то с продовольственным магазином, то с какой-то пожилой, глухой, но очень любопытной особой, то ещё с кем-то, столь же ненужным. Иногда телефон вообще не соединялся, иногда никто не поднимал трубки, что отнюдь не означало, что комиссар дозвонился до нужного номера. Плюнув, комиссар забрал Роберта и отправился без предварительного звонка.
Потрудились оба полицейских на совесть, каждый из них обработал по шести человек из списка. Все они, за исключением одной престарелой варшавянки, знали Войцеховского, вспомнили, что он расспрашивал их об адресе какой-то девушки, называл Ванду Паркер. Одна из пожилых женщин даже смутно помнила эту Ванду, встречались ещё до войны, а о расспрашиваемой девушке ничего не знала. Другие и Ванды не помнили. С трудом удалось Роберту отделаться от разговорчивой склеротички, уверявшей, что Войцеховский — это её покойный жених, погибший в Варшавском восстании. Если все эти двенадцать человек и говорили кому о Ванде Паркер, ни один из них этого не помнил.
По дороге к подозреваемым, а дорога оказалась долгой, ехали в часы пик, да ещё после дождя, Роберт Гурский последовательно пытался исходить из мотива. И из общего хаоса у него постепенно всплыли Меланья со своим Павлом, поскольку она была одной из наследниц, а он собирался на ней жениться. Оба какое-то время находились вместе на втором этаже дома после того как старушка уже уединилась, и теперь оба давали друг другу алиби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Давайте по очереди, — охрипшим от волнения голосом начал парень. — Сначала никому. Не было ни причины, ни… да, случай не подворачивался, так что даже случайно упомянуть не мог. Потом, когда меня вызвали в этот дом второй раз, я… да, как раз стоял на стоянке, и корешу сказал — появилась у меня забавная пассажирка, такая богатая старушка, из Америки приехала, сдохнуть можно с ней от смеху. Он ещё спросил — хорошо платит? И я ответил, что сама бабуля вовсе не платит, расплачивается приписанная к ней девушка, так эта девушка для меня поинтереснее бабок будет. Ну и перешли на девушку, на том разговор и кончился. Потом, уже после нотариуса, дома. Я переодевался после работы, на приём к ним собирался, и мать поинтересовалась, я ей и рассказал. Оба посмеялись, уж больно забавной была старушка. Но уверяю вас, пан комиссар, моя мама на балкон не залезала и по голове старушку не ударяла. Отец тоже, он вообще обо всем этом не знал, ему я не рассказывал.
— Сделайте одолжение, отвяжитесь от родителей, — вежливо попросил Бежан. — Я с ними уже имел честь познакомиться. Кому ещё, кроме них, говорили?
— А больше никому. И не специально, а просто не пришлось к слову. Слишком много работы было в последние дни, что же касается пассажиров, то больше я их слушаю. А когда в аэропорту получал багаж пани Паркер, парням в таможне сказал только, что это для старушки, попросила меня и доверенность на меня оформила, и хорошо бы не тянуть с доставкой, уж больно стара, неровен час помрёт, так и не дождавшись багажа. Пошутили, в общем. А больше ни о чем.
— О самом доме, о заведённых в нем порядках никому не говорили?
— Не мог я никому такого говорить, ведь я сам толком о них не знал. Немного познакомился со всеми хозяйками только в пятницу, ну и на следующий день, когда фрахт привёз. Так что все-таки это не я разболтал. И вот что ещё хочу сказать. Может, не имеет значения, а может, и имеет. Вам известно, что на панну Дороту чуть какой-то пьяный шофёр не наехал? Она сама не придаёт этому особого значения. И что шофёр пьяный, сама выдумала.
Бежан тоже пока не знал, имеет ли сей факт какое-либо значение, но на всякий случай попросил по возможности подробно о нем рассказать.
А потом Яцек счёл целесообразным объяснить мотивы своего прихода в комендатуру полиции.
— Видите ли, пан комиссар, ведь кто-то же отправил старушку на тот свет. И как раз я был там. Появляется версия: я положил глаз на богатую наследницу и постарался, чтобы она скорее получила наследство. Такой уж я нетерпеливый. Так вот, говорю вам, — не я! И наоборот, в моих интересах, чтобы пан нашёл преступника, чтобы так дело не осталось, вон сколько у нас нераскрытых преступлений, уж и не знаю, раскрывают ли хоть что-то? А мне ни к чему, чтобы, как в том анекдоте: то ли у него часы украли, то ли он украл, не хочу, чтобы такое потом за мной тянулось. И вообще, поверьте, нет во мне преступных наклонностей, возможно, случалось вам и с такими людьми встречаться.
— Случалось иногда, — ответил комиссар полиции.
Видимо, не очень убедительно ответил, Яцек счёл своим долгом добавить:
— Да нет, вы не подумайте, что уж так совсем нет. Случается мне иногда в такую ярость впадать — себя не помню, не такой я безгрешный, как слеза сиротки, но уж если бы кого и пришил, так в сердцах и не ради бабок. И хочу, чтобы насчёт меня у вас не было сомнений, так что доказывайте!
Парень ушёл, а оба полицейских долго молчали. Роберт, ровесник Яцека, целиком и полностью разделял мнение парня о криминогенной обстановке в стране и беспечной полиции, которой на это наплевать. Карьера Роберта в полиции в самом начале пресеклась из-за молодого здорового энтузиазма честного парня, которому сразу дали по рукам, чтобы не лез куда не надо, вот и пребывал в помощниках, на вторых ролях в Отделе особо тяжких преступлений. Бежан, старше Роберта лет на пятнадцать, представлял собою уже другое поколение, и обладал немалым опытом.
— Что скажешь? — заговорил старший по званию и возрасту.
— Парень не врал! — не сомневался Роберт. — Знаю, что скажешь, сейчас никому на слово нельзя верить, но есть же и теперь честные люди! Да и факты говорят в его пользу. В данном случае я бы поверил ему на все сто. И пусть меня увольняют! Тоже пойду в таксисты.
— В таком случае берёмся за Мартинека. Нет, не сейчас, вечером он наверняка заявится на Йодловую. Сейчас же начнём действовать по списку. Пожилых людей легко и днём застать дома.
* * *
— Завещание вообще сложная вещь, — рассуждал комиссар Бежан, когда вечером они с помощником ехали на Йодловую. — У Ванды Паркер могли быть братья и сестры, а мы с тобой не проверили.
— Но она сама была убеждена в этом, а уж проверяла наверняка.
— После войны, может, и проверяла, но тогда все перемешалось. Даже если её братья и сестры погибли, у них могли сохраниться дети, которым сейчас за пятьдесят, а у этих детей — свои дети, и тоже взрослые. И если кто из них обнаружится, хоть и не близкая, но прямая родня, тогда можно её завещание признать недействительным, поскольку сама завещательница не знала о наличии такой родни.
— Ты ведёшь к тому, что дети тех детей, вернее, один ребёнок прихлопнул старушку, чтобы теперь можно было завещание признать недействительным?
— Как одна из версий. Неизвестно, удастся ли добиться отмены завещания, тот самый ребёнок может надеяться, что удастся. Прогони эту зануду перед нами, тащится, как черепаха… Надо посоветоваться с нотариусом, позвоню ему. Хотя, как позвонить в такой дождь?
Дождь имел прямую связь с телефонами. Как всегда, с началом дождя телефоны на Мокотове, одном из варшавских районов, отказывались нормально работать и откалывали такие номера, что руки опускались. Когда Бежан попытался позвонить подозреваемым Вуйчицким, чтобы предупредить о визите полиции, упрямый телефон соединял его то с прачечной, то с продовольственным магазином, то с какой-то пожилой, глухой, но очень любопытной особой, то ещё с кем-то, столь же ненужным. Иногда телефон вообще не соединялся, иногда никто не поднимал трубки, что отнюдь не означало, что комиссар дозвонился до нужного номера. Плюнув, комиссар забрал Роберта и отправился без предварительного звонка.
Потрудились оба полицейских на совесть, каждый из них обработал по шести человек из списка. Все они, за исключением одной престарелой варшавянки, знали Войцеховского, вспомнили, что он расспрашивал их об адресе какой-то девушки, называл Ванду Паркер. Одна из пожилых женщин даже смутно помнила эту Ванду, встречались ещё до войны, а о расспрашиваемой девушке ничего не знала. Другие и Ванды не помнили. С трудом удалось Роберту отделаться от разговорчивой склеротички, уверявшей, что Войцеховский — это её покойный жених, погибший в Варшавском восстании. Если все эти двенадцать человек и говорили кому о Ванде Паркер, ни один из них этого не помнил.
По дороге к подозреваемым, а дорога оказалась долгой, ехали в часы пик, да ещё после дождя, Роберт Гурский последовательно пытался исходить из мотива. И из общего хаоса у него постепенно всплыли Меланья со своим Павлом, поскольку она была одной из наследниц, а он собирался на ней жениться. Оба какое-то время находились вместе на втором этаже дома после того как старушка уже уединилась, и теперь оба давали друг другу алиби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93