Юных поэтов пускали в литературный закрытый клуб только по особым спискам, составленным на понедельник вперед. Пропустив счастливчика внутрь, небольшого роста дотошный Церберман, известный на всю страну своим отвратительным темпераментом, вычеркивал фамилию из списка. Даже заслуженные старцы, члены Союза, обязаны были предъявлять членские билеты, и безумец иной раз позволял себе тщательно вглядываться попеременно в фотографию и в оригинал, беззастенчиво упиваясь своей властью. (Десять лет спустя Индиане привелось наблюдать подобные же сцены у входа в диско «Студия 54» в Нью-Йорке. Маленький хозяин «54» Стив Рубелл, выросший в Бруклине еврейский бывший мальчик, с упоением отказывал в доступе в свое диско большим англосаксонским миллионерам.)
Провинциал Индиана являлся за час до начала семинаров и вставал на свой пост, молчаливый, серьезный и отстраненный. Вглядываясь в лица, он ждал Риту Губину. И Риты Губиной не было обнаружено в семь понедельников. А может быть, я не помню, как она выглядит? — засомневался после седьмого понедельника упрямец. Однако, закрыв глаза, без особого труда вспомнил остроносую девушку с русыми, остриженными под Надежду Константиновну Крупскую волосами.
А к подъезду все время подъезжали частные автомобили и такси. Хорошо и модно одетые таинственные столичные литераторы входили, встряхивая шубами и дубленками, в вестибюль дома-дворца. Седовласые, большие, сопровождаемые красавицами, они пахли духами и одеколонами несоветского производства. Освобождаясь от шуб и дубленок, литераторы оказывались в крупной вязки заграничных свитерах, модных в те годы, или в столь же модных замшевых куртках. В руках их тотчас же появлялись модные же трубки с ароматным табаком. И Цербер, грозный и злой для мальчишек, не включенных в списки, ласково ворковал им что-то на ухо. Юный Индиана наблюдал эти сценки сквозь замороженные стекла огромных, о двух половинах, дверей… Или — о удача! — если ему удавалось проникнуть в теплый предбанник, небольшое помещение между первыми дверьми и следующими, еще более великолепными, оправленными обильно в бронзу, ведущими в собственно вестибюль. За ними-то и стоял главный Церберман и младшие церберы.
Смиряя свою гордость, он несколько раз просился внутрь. Над ним смеялись. Однажды он осмелился пробормотать, что приехал из провинции на несколько дней, пустите, а? Но Церберман резонно заметил, что видит его замерзшую физиономию уже месяц, и Индиана с позором был изгнан даже из предбанника. Заметаемый снегом, он грустно ушел по улице Герцена, вышел на Садовое кольцо и сел в троллейбус. Решив больше не возвращаться сюда. Но в следующий понедельник не усидел дома, опять загрузил карманы синими тетрадями и, приехав к Дому Литераторов, встал на свой пост.
К чести упрямца, он добился своего. Однажды, когда он устало вглядывался в лица ввалившейся юной компании, он услышал, как лохматый, толстенький типчик обратился к девушке в ушанке, она стояла спиной к Индиане и согнувшись, стащив варежку с руки, искала что-то в разбухшей папке. «Ритка! — воскликнул парень. — Шевелись, опаздываем!»
«Извините, — решил коснуться плеча девушки в ушанке остолбеневший упрямец. — Вы не Рита Губина будете?»
«Да, Рита. И Губина, — смеющаяся девушка обернулась. — А вы — Дед Мороз?»
«Я из Харькова. Мы с вами знакомы. Нас Алик Спинер в Харькове познакомил…»
«Я помню вас, — сказала девушка, вглядевшись в него. — Вы пишете смешные стихи, да? А что вы здесь делаете?» (Такая она была дура, что его необычные стихи казались ей смешными…)
«Ритка! Пошли!» — выкрикнул из предбанника торопливый лохматый молодой человек.
«Я вас жду, — поспешил объяснить провинциал, — я вас семь недель жду. Я вам звонил все время, но вас никогда нет дома. Я на семинар хочу». — Индиана снял кепку и ударил кепкой о колено, чтобы стряхнуть снег.
«Ой, бедненький! А я дома не жила все это время. Я у своего парня жила, у него большая квартира. Я мальчика родила!»
«Ой, — счел уместным воскликнуть провинциал. — Поздравляю! Теперь понятно, почему вас не было. Вы можете меня провести на семинар, Рита? Мне очень нужно. Очень».
«Конечно, — сказала девушка, молодая мать. — Сейчас я вам пришлю кого-нибудь, члена Союза, который вас проведет на свою ответственность, а в следующий раз Арсений Александрович включит вас в списки». — И, закрыв папку, она пошла к двери.
«А вы не забудете? — простонал упрямец, имея в виду: А вы не обманете?»
«Нет-нет. Как можно… — Молодая мать удивленно оглянулась на нового Фому неверующего. — Стойте и не отходите от входа».
Отойти от входа? Да если б по нему стреляли, он бы не отошел.
Минут через десять, показавшихся ему вечностью, Рита, уже освободившаяся от пальто, шапки-ушанки и папки, появилась вместе с седым бледным стариком в писательской замшевой куртке. Старик сказал что-то Церберу. Церберман расплылся в улыбке, сам отворил дверь и позволил Рите ввести харьковчанина. Как там было? О, там было тепло и нарядно. «Если вы хотите, чтоб ваш товарищ смог посещать занятия, включите его сегодня же в список, заверенный Тарковским», — строго наказал Цербер Рите.
Седовласый же писатель, улыбнувшись, потрепал юношу по еще заснеженному плечу и сказал: «Добро пожаловать в Дом Литераторов, юноша!» И увидев молодого человека со странно знакомым харьковчанину лицом, устремился к нему: «Колька!» — «Ярослав Владимирович!» (Или не Владимирович, задумался Индиана, но это был поэт Ярослав Смеляков.)
«Спасибо, Ярослав Владимирович!» — бросила Рита вдогонку седовласому и потащила Индиану к вешалке. Оказавшись без пальто и грузинской кепки, юноша тотчас помолодел до возраста пятнадцати лет, и Рита Губина, мамаша, даже взяла его за руку. Они устремились сквозь залы дворца, наполненные группами веселых и зачастую явно подвыпивших людей. Иные из писателей сидели задумчивыми паралитиками в креслах в углах зала, иные прохаживались парами среди зеленых растений, несколько пар писателей склонились над шахматными досками, а группа старых дам и молодых парней даже смотрела телевизор. «Как в доме отдыха!» — успел подумать Индиана, торопясь вслед за мамой Ритой. Оттуда, куда они шли, в лица их несло запахом пищи.
«Ресторан, — ответила Рита на непроизнесенный вопрос. — Как тебя зовут, кстати, земляк?»
«Индиана».
Мимо буфета (поэт, к своему ужасу, успел заметить пятна красной икры на свободно выложенных в витрине бутербродах), мимо столиков кафе, почти все они были заняты оживленно беседующими писателями, прошли они и стали подыматься по спускавшейся в зал лестнице. Взобравшись, устремились обшитыми деревом коридорами и скоро вошли в комнату со множеством стульев и столов. В комнате находилось с дюжину или более молодых людей обоего пола. «Привет! Привет! Всем привет!» — проскандировала Рита и бросила папку на свободный стол.
«Ага! Вот и староста явилась! Мы уже собирались тебя переизбрать!» — воскликнул некто темнобородый и краснолицый.
«А где же Арсений? — спросила Рита. — Кто-нибудь видел Арсения?»
«Был замечен в ресторане с Леночкой Игнатьевой», — ехидно заметил молодой человек с большим прямым носом и бесцветными усиками. Светлый чубчик закрывал треугольником половину его лба. Молодой человек выглядел как случайно уцелевший обломок довоенной эпохи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Провинциал Индиана являлся за час до начала семинаров и вставал на свой пост, молчаливый, серьезный и отстраненный. Вглядываясь в лица, он ждал Риту Губину. И Риты Губиной не было обнаружено в семь понедельников. А может быть, я не помню, как она выглядит? — засомневался после седьмого понедельника упрямец. Однако, закрыв глаза, без особого труда вспомнил остроносую девушку с русыми, остриженными под Надежду Константиновну Крупскую волосами.
А к подъезду все время подъезжали частные автомобили и такси. Хорошо и модно одетые таинственные столичные литераторы входили, встряхивая шубами и дубленками, в вестибюль дома-дворца. Седовласые, большие, сопровождаемые красавицами, они пахли духами и одеколонами несоветского производства. Освобождаясь от шуб и дубленок, литераторы оказывались в крупной вязки заграничных свитерах, модных в те годы, или в столь же модных замшевых куртках. В руках их тотчас же появлялись модные же трубки с ароматным табаком. И Цербер, грозный и злой для мальчишек, не включенных в списки, ласково ворковал им что-то на ухо. Юный Индиана наблюдал эти сценки сквозь замороженные стекла огромных, о двух половинах, дверей… Или — о удача! — если ему удавалось проникнуть в теплый предбанник, небольшое помещение между первыми дверьми и следующими, еще более великолепными, оправленными обильно в бронзу, ведущими в собственно вестибюль. За ними-то и стоял главный Церберман и младшие церберы.
Смиряя свою гордость, он несколько раз просился внутрь. Над ним смеялись. Однажды он осмелился пробормотать, что приехал из провинции на несколько дней, пустите, а? Но Церберман резонно заметил, что видит его замерзшую физиономию уже месяц, и Индиана с позором был изгнан даже из предбанника. Заметаемый снегом, он грустно ушел по улице Герцена, вышел на Садовое кольцо и сел в троллейбус. Решив больше не возвращаться сюда. Но в следующий понедельник не усидел дома, опять загрузил карманы синими тетрадями и, приехав к Дому Литераторов, встал на свой пост.
К чести упрямца, он добился своего. Однажды, когда он устало вглядывался в лица ввалившейся юной компании, он услышал, как лохматый, толстенький типчик обратился к девушке в ушанке, она стояла спиной к Индиане и согнувшись, стащив варежку с руки, искала что-то в разбухшей папке. «Ритка! — воскликнул парень. — Шевелись, опаздываем!»
«Извините, — решил коснуться плеча девушки в ушанке остолбеневший упрямец. — Вы не Рита Губина будете?»
«Да, Рита. И Губина, — смеющаяся девушка обернулась. — А вы — Дед Мороз?»
«Я из Харькова. Мы с вами знакомы. Нас Алик Спинер в Харькове познакомил…»
«Я помню вас, — сказала девушка, вглядевшись в него. — Вы пишете смешные стихи, да? А что вы здесь делаете?» (Такая она была дура, что его необычные стихи казались ей смешными…)
«Ритка! Пошли!» — выкрикнул из предбанника торопливый лохматый молодой человек.
«Я вас жду, — поспешил объяснить провинциал, — я вас семь недель жду. Я вам звонил все время, но вас никогда нет дома. Я на семинар хочу». — Индиана снял кепку и ударил кепкой о колено, чтобы стряхнуть снег.
«Ой, бедненький! А я дома не жила все это время. Я у своего парня жила, у него большая квартира. Я мальчика родила!»
«Ой, — счел уместным воскликнуть провинциал. — Поздравляю! Теперь понятно, почему вас не было. Вы можете меня провести на семинар, Рита? Мне очень нужно. Очень».
«Конечно, — сказала девушка, молодая мать. — Сейчас я вам пришлю кого-нибудь, члена Союза, который вас проведет на свою ответственность, а в следующий раз Арсений Александрович включит вас в списки». — И, закрыв папку, она пошла к двери.
«А вы не забудете? — простонал упрямец, имея в виду: А вы не обманете?»
«Нет-нет. Как можно… — Молодая мать удивленно оглянулась на нового Фому неверующего. — Стойте и не отходите от входа».
Отойти от входа? Да если б по нему стреляли, он бы не отошел.
Минут через десять, показавшихся ему вечностью, Рита, уже освободившаяся от пальто, шапки-ушанки и папки, появилась вместе с седым бледным стариком в писательской замшевой куртке. Старик сказал что-то Церберу. Церберман расплылся в улыбке, сам отворил дверь и позволил Рите ввести харьковчанина. Как там было? О, там было тепло и нарядно. «Если вы хотите, чтоб ваш товарищ смог посещать занятия, включите его сегодня же в список, заверенный Тарковским», — строго наказал Цербер Рите.
Седовласый же писатель, улыбнувшись, потрепал юношу по еще заснеженному плечу и сказал: «Добро пожаловать в Дом Литераторов, юноша!» И увидев молодого человека со странно знакомым харьковчанину лицом, устремился к нему: «Колька!» — «Ярослав Владимирович!» (Или не Владимирович, задумался Индиана, но это был поэт Ярослав Смеляков.)
«Спасибо, Ярослав Владимирович!» — бросила Рита вдогонку седовласому и потащила Индиану к вешалке. Оказавшись без пальто и грузинской кепки, юноша тотчас помолодел до возраста пятнадцати лет, и Рита Губина, мамаша, даже взяла его за руку. Они устремились сквозь залы дворца, наполненные группами веселых и зачастую явно подвыпивших людей. Иные из писателей сидели задумчивыми паралитиками в креслах в углах зала, иные прохаживались парами среди зеленых растений, несколько пар писателей склонились над шахматными досками, а группа старых дам и молодых парней даже смотрела телевизор. «Как в доме отдыха!» — успел подумать Индиана, торопясь вслед за мамой Ритой. Оттуда, куда они шли, в лица их несло запахом пищи.
«Ресторан, — ответила Рита на непроизнесенный вопрос. — Как тебя зовут, кстати, земляк?»
«Индиана».
Мимо буфета (поэт, к своему ужасу, успел заметить пятна красной икры на свободно выложенных в витрине бутербродах), мимо столиков кафе, почти все они были заняты оживленно беседующими писателями, прошли они и стали подыматься по спускавшейся в зал лестнице. Взобравшись, устремились обшитыми деревом коридорами и скоро вошли в комнату со множеством стульев и столов. В комнате находилось с дюжину или более молодых людей обоего пола. «Привет! Привет! Всем привет!» — проскандировала Рита и бросила папку на свободный стол.
«Ага! Вот и староста явилась! Мы уже собирались тебя переизбрать!» — воскликнул некто темнобородый и краснолицый.
«А где же Арсений? — спросила Рита. — Кто-нибудь видел Арсения?»
«Был замечен в ресторане с Леночкой Игнатьевой», — ехидно заметил молодой человек с большим прямым носом и бесцветными усиками. Светлый чубчик закрывал треугольником половину его лба. Молодой человек выглядел как случайно уцелевший обломок довоенной эпохи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73