Моложавая и элегантная женщина, советский театральный критик, на отличном, куда лучше чем у Индианы, французском, позволила себе возразить, что пока еще говорить об угрозе консюмеризма в стране, где перебои с питанием нормальное явление, признак плохого тона. Завязался воспитанный спор по поводу консюмеризма. Пуаро Дельпеш помог Салленав, объясняя, что она имела в виду угрозу материализма, о которой, кстати говоря, высказывался недавно и папа Римский. Следует различать ПРОСПЕРИТИ И КОНСЮМЕРИЗМ…
Они так долго обходились без него, что он с радостью подумал, что «они оставили меня в покое».
Нет, не оставили.
«Что вы думаете о переменах на вашей бывшей Родине, мсье Индиана? Сколько лет вы тут не были?»
«Двадцать лет».
«И что же?»
Ему так надоел сладкий энтузиазм обеих сторон, и французской и советской, их умиление ПЕРЕСТРОЙКОЙ (каждый произносил это слово по-своему, но каждый произносил его с чувством), что он швырнул им угрюмое: «Я нашел мой народ мрачным и несчастливым. Когда я уезжал отсюда, они выглядели куда веселее. Первое, что чувствуешь здесь: враждебность всех ко всем. Страшное напряжение коллективной психики. Раздражение всех всеми. И причина не только и не столько в материальных трудностях, в конце концов Союз Советских — не голодная Эфиопия, физиономии у людей сытые, но… — он молчал, подыскивая фразу, — советские живут сейчас через КОЛЛАПС МЕНТАЛЬ их коллективного сознания. Опять их подвергли жестокому эксперименту…»
«Я много слышал о мсье Индиане… — начал седовласый молодой человек с отличным французским произношением, директор издательства «Прогресс» (Не живя во Франции, они говорят лучше меня, отметил Индиана, у них в детстве были французские гувернантки?) — «…о мсье Индиане, как о передовом писателе-модернисте. То, что мы от него услышали сейчас, я бы определил как очень консервативный взгляд. Таковые у нас высказываются сторонниками прошлого тоталитарного режима…»
«Я и есть консерватор, — Индиана развеселился. — Даже, я бы сказал, реакционер».
«Следовательно, меня неправильно информировали». Директор «Прогресса» пустился в рассуждения о необходимости пережить трудный период, дабы прийти наконец к справедливому царству свободного рынка.
Не нужно быть великим мыслителем, подумал Индиана со вздохом, чтобы догадаться сравнить новую мечту со старой мечтой. Мечта о царстве свободного рынка как две капли воды похожа на мечту о царстве коммунизма. И опять народ просят поработать, надорвать живот сегодня, дабы вкусить удовольствие в неопределенном будущем. Советскому народу, явилась у него хулиганская мысль, очень понравилась бы марихуана. И работягам, и старушкам на пенсии… Предложить им марихуану вместо свободного рынка?
Пуаро Дельпеш сослался на свидетельство Индианы о том, что тот нашел свой народ мрачным и несчастливым, дабы доказать его, пуародельпешевскую теорию. Дама, советский театральный критик, уколола Индиану, ядовито заметив, что, прожив двадцать лет в заграницах, он утерял пульс народа, его рука съехала с пульса. Индиана хотел было дать им доказательство того, что нет, рука его на пульсе, рассказать о ледяном вагоне поезда «Харьков—Москва», о замерзшем дерьме, о чечене, описать им чудовище, увиденное им во дворе журнала и позже в Красной Пахре… Но он промолчал. Ведь все его доводы покоились не на статистике или научных теориях, но лишь на увиденном и почувствованном.
Покинув микрофоны, он позволил себе быть уведенным на второй этаж в закрытый, специально для иностранных гостей предназначенный буфет. Там он съел несколько бутербродов с икрой и выпил немецкого пива. Молодой человек, пригласивший его в буфет, выяснилось, был поклонником таланта Индианы. Читал его книги. С улицы Качалова он ушел пешком к себе «в крепость», как он стал называть «Украину». Отвергнув приглашение поэтессы Алексиной выпить с ней «где-нибудь» кофе. Поэтесса находилась среди приглашенных. Ожидала своей очереди к микрофону. Радио-марафон должен был продолжаться. Полсотни или больше советских буржуа еще не выступили. Рабочих Франс Культюр не пригласила. Рабочие не говорят по-французски.
Добравшись до Калининского, он пожалел о том, что отказался от кофе и поэтессы. «Ладно, Индиана, мало ты выпил кофе с поэтессами…» — утешил он себя. Поскрипывая снегом, натянув капитанку глубже на глаза, он заспешил к просматривающимся вдали в небе слепым огням крепости «Украины». Советский архитектор изругал по Франс Культюр сталинские крепости Москвы. «Дурак», — подумал Индиана, — без них Москва была бы куда более плоским и глупым городом.
Частных детективов всегда бьют
Второй Серебряковский переулок неряшливо подымался в гору. Меж жилых, теплящихся робким светом домов стояли мертвые, черные и неживые. Свет зажегся в Москве через полчаса после прибытия Индианы на задание.
В фильмах обыкновенно частный детектив или полицейские сидели себе в теплых автомобилях, лениво жуя сэндвичи и попивая пиво. Поджидали объект. Автомобиля у Индианы не было, и липкий мокрый снег падал с московского неба. Слежка оказалась занятием неприятным. Черной работой. Он топтался за углом, на втором Серебряковском, у стены, за которой, возможно, находилась его подруга, и время от времени поглядывал на дверь подъезда. Окна ВОРА были непроницаемо темны.
Уже второй вечер он проводил подобным образом. С той разницей, что сегодня он явился на слежку до темноты. Вчера он покинул отель в десять вечера и промерз на углу до двух часов ночи. В час ночи тройка мрачных парней агрессивно попросила у него закурить. Индиана столь же агрессивно заявил, что не курит, но занимается спортом. Парни, выругавшись, ушли, очевидно, решив, что раз человек так в себе уверен, то у него есть основания.
Сегодня он не намеревался стоять на углу до двух ночи. Уже вчера он стал сомневаться в правильности информации, сообщенной ему злой женщиной с Колхозной. Неприязнь между женщинами бывает столь сильной, что… Привлеченный звуком автомобильных тормозов, он выглянул на бульвар. Такси остановилось против единственного подъезда дома — его подъезда. Знакомый холодок ужаса захлестнул Индиану. Холодок оповещал его о ЕЕ присутствии. Из такси выскочил черноволосый парень и за ним… Ноги в лаковых туфлях и черных чулках первыми (лаковые хрупкие туфли выглядели абсолютно неуместно на залитой грязью, смешанной со снегом, улице), затем острые колени, полы серого пальто, — выбралась из такси его подруга. С лисой у горла, в черном платке с алыми цветами. Веселая, подруга его балансировала на одной ноге, доставленной в грязную воду, и не решалась поставить в грязь другую. «Несите меня, мужчины, что же вы!» — вскрикнула она. Черноволосый, выхватив из такси какие-то свертки, подставил ей плечо. Второй самец, выше первого, в шапке и куртке, покинул такси последним. Стоял, наклонясь к шоферу. Платил. Присоединился к группе, все так же стоящей в воде. Подставил свое плечо. Его подруга, ухватив мужчин за шеи, повисла между ними. Громко и глухо захохотала. Тройка тяжело пошла к подъезду. Скрылась за дверью.
Индиана вышел на бульвар. Он не знал, что следует делать дальше. Предпринимая слежку, он преследовал цель увидеть ее. Обнаружить. Вот увидел. Что дальше? Побежать, схватить ее за руку, закричать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Они так долго обходились без него, что он с радостью подумал, что «они оставили меня в покое».
Нет, не оставили.
«Что вы думаете о переменах на вашей бывшей Родине, мсье Индиана? Сколько лет вы тут не были?»
«Двадцать лет».
«И что же?»
Ему так надоел сладкий энтузиазм обеих сторон, и французской и советской, их умиление ПЕРЕСТРОЙКОЙ (каждый произносил это слово по-своему, но каждый произносил его с чувством), что он швырнул им угрюмое: «Я нашел мой народ мрачным и несчастливым. Когда я уезжал отсюда, они выглядели куда веселее. Первое, что чувствуешь здесь: враждебность всех ко всем. Страшное напряжение коллективной психики. Раздражение всех всеми. И причина не только и не столько в материальных трудностях, в конце концов Союз Советских — не голодная Эфиопия, физиономии у людей сытые, но… — он молчал, подыскивая фразу, — советские живут сейчас через КОЛЛАПС МЕНТАЛЬ их коллективного сознания. Опять их подвергли жестокому эксперименту…»
«Я много слышал о мсье Индиане… — начал седовласый молодой человек с отличным французским произношением, директор издательства «Прогресс» (Не живя во Франции, они говорят лучше меня, отметил Индиана, у них в детстве были французские гувернантки?) — «…о мсье Индиане, как о передовом писателе-модернисте. То, что мы от него услышали сейчас, я бы определил как очень консервативный взгляд. Таковые у нас высказываются сторонниками прошлого тоталитарного режима…»
«Я и есть консерватор, — Индиана развеселился. — Даже, я бы сказал, реакционер».
«Следовательно, меня неправильно информировали». Директор «Прогресса» пустился в рассуждения о необходимости пережить трудный период, дабы прийти наконец к справедливому царству свободного рынка.
Не нужно быть великим мыслителем, подумал Индиана со вздохом, чтобы догадаться сравнить новую мечту со старой мечтой. Мечта о царстве свободного рынка как две капли воды похожа на мечту о царстве коммунизма. И опять народ просят поработать, надорвать живот сегодня, дабы вкусить удовольствие в неопределенном будущем. Советскому народу, явилась у него хулиганская мысль, очень понравилась бы марихуана. И работягам, и старушкам на пенсии… Предложить им марихуану вместо свободного рынка?
Пуаро Дельпеш сослался на свидетельство Индианы о том, что тот нашел свой народ мрачным и несчастливым, дабы доказать его, пуародельпешевскую теорию. Дама, советский театральный критик, уколола Индиану, ядовито заметив, что, прожив двадцать лет в заграницах, он утерял пульс народа, его рука съехала с пульса. Индиана хотел было дать им доказательство того, что нет, рука его на пульсе, рассказать о ледяном вагоне поезда «Харьков—Москва», о замерзшем дерьме, о чечене, описать им чудовище, увиденное им во дворе журнала и позже в Красной Пахре… Но он промолчал. Ведь все его доводы покоились не на статистике или научных теориях, но лишь на увиденном и почувствованном.
Покинув микрофоны, он позволил себе быть уведенным на второй этаж в закрытый, специально для иностранных гостей предназначенный буфет. Там он съел несколько бутербродов с икрой и выпил немецкого пива. Молодой человек, пригласивший его в буфет, выяснилось, был поклонником таланта Индианы. Читал его книги. С улицы Качалова он ушел пешком к себе «в крепость», как он стал называть «Украину». Отвергнув приглашение поэтессы Алексиной выпить с ней «где-нибудь» кофе. Поэтесса находилась среди приглашенных. Ожидала своей очереди к микрофону. Радио-марафон должен был продолжаться. Полсотни или больше советских буржуа еще не выступили. Рабочих Франс Культюр не пригласила. Рабочие не говорят по-французски.
Добравшись до Калининского, он пожалел о том, что отказался от кофе и поэтессы. «Ладно, Индиана, мало ты выпил кофе с поэтессами…» — утешил он себя. Поскрипывая снегом, натянув капитанку глубже на глаза, он заспешил к просматривающимся вдали в небе слепым огням крепости «Украины». Советский архитектор изругал по Франс Культюр сталинские крепости Москвы. «Дурак», — подумал Индиана, — без них Москва была бы куда более плоским и глупым городом.
Частных детективов всегда бьют
Второй Серебряковский переулок неряшливо подымался в гору. Меж жилых, теплящихся робким светом домов стояли мертвые, черные и неживые. Свет зажегся в Москве через полчаса после прибытия Индианы на задание.
В фильмах обыкновенно частный детектив или полицейские сидели себе в теплых автомобилях, лениво жуя сэндвичи и попивая пиво. Поджидали объект. Автомобиля у Индианы не было, и липкий мокрый снег падал с московского неба. Слежка оказалась занятием неприятным. Черной работой. Он топтался за углом, на втором Серебряковском, у стены, за которой, возможно, находилась его подруга, и время от времени поглядывал на дверь подъезда. Окна ВОРА были непроницаемо темны.
Уже второй вечер он проводил подобным образом. С той разницей, что сегодня он явился на слежку до темноты. Вчера он покинул отель в десять вечера и промерз на углу до двух часов ночи. В час ночи тройка мрачных парней агрессивно попросила у него закурить. Индиана столь же агрессивно заявил, что не курит, но занимается спортом. Парни, выругавшись, ушли, очевидно, решив, что раз человек так в себе уверен, то у него есть основания.
Сегодня он не намеревался стоять на углу до двух ночи. Уже вчера он стал сомневаться в правильности информации, сообщенной ему злой женщиной с Колхозной. Неприязнь между женщинами бывает столь сильной, что… Привлеченный звуком автомобильных тормозов, он выглянул на бульвар. Такси остановилось против единственного подъезда дома — его подъезда. Знакомый холодок ужаса захлестнул Индиану. Холодок оповещал его о ЕЕ присутствии. Из такси выскочил черноволосый парень и за ним… Ноги в лаковых туфлях и черных чулках первыми (лаковые хрупкие туфли выглядели абсолютно неуместно на залитой грязью, смешанной со снегом, улице), затем острые колени, полы серого пальто, — выбралась из такси его подруга. С лисой у горла, в черном платке с алыми цветами. Веселая, подруга его балансировала на одной ноге, доставленной в грязную воду, и не решалась поставить в грязь другую. «Несите меня, мужчины, что же вы!» — вскрикнула она. Черноволосый, выхватив из такси какие-то свертки, подставил ей плечо. Второй самец, выше первого, в шапке и куртке, покинул такси последним. Стоял, наклонясь к шоферу. Платил. Присоединился к группе, все так же стоящей в воде. Подставил свое плечо. Его подруга, ухватив мужчин за шеи, повисла между ними. Громко и глухо захохотала. Тройка тяжело пошла к подъезду. Скрылась за дверью.
Индиана вышел на бульвар. Он не знал, что следует делать дальше. Предпринимая слежку, он преследовал цель увидеть ее. Обнаружить. Вот увидел. Что дальше? Побежать, схватить ее за руку, закричать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73