Сталин пропускает немецкие войска в Среднюю Азию для похода в Индию и в Иран. И Гитлер, и Сталин нацелены на Европу, в частности на Балканы, а в общем – друг на друга. Центростремительные силы военного и геополитического сдвига неизбежно толкают их навстречу друг другу со штыками наперевес.
10 ноября 1940 года в 18.45 Молотов выехал из Москвы в Берлин. Председателя Совнаркома СССР и наркома иностранных дел сопровождала большая свита, в которую, в частности, входил Владимир Деканозов – тот самый Деканозов, который совсем недавно был сталинским наместником в Литве, насаждая там коммунистические идеалы обычными методами массовых расстрелов, арестов и депортаций. Ныне он должен был занять пост советского посла в Берлине вместо впавшего в немилость Шкварцева.
Пока специальный поезд Молотова, состоящий из нескольких вагонов западноевропейского образца, мчался через территорию Белоруссии и разодранной Польши в Берлин, произошла неожиданность, о которой Молотову не удосужились сообщить, видимо, сочтя новость не особенно интересной в свете повестки дня предполагаемых переговоров. Немцы же, напротив, сочли ее настолько важной, что не постеснялись разбудить фельдмаршала Кейтеля среди ночи, а тот, в свою очередь, осмелился побеспокоить фюрера в половине шестого утра, что разрешалось делать только в исключительных случаях.
Как выяснилось, в ночь с 11 на 12 ноября английские самолеты, поднявшись с авианосца «Илластриес», нанесли торпедно-бомбовый удар по главной базе итальянского флота в Таранто. Хотя самолетов было до смешного мало – 10 торпедоносцев и 6 бомбардировщиков – три итальянских линкора, включая новейший «Литторио», на который возлагалось столько надежд, были надолго выведены из строя, а один из них – «Конте ди Кавур», как выяснилось позднее, навсегда.
Кто еще сомневался, тем, наконец, стало совершенно ясно, что рассчитывать на какую-то реальную помощь со стороны итальянского флота в стратегических средиземноморских планах не приходится. Но больше рассчитывав было не на кого, а без флота строить какие-то планы в бассейне Средиземного моря было довольно опрометчиво, поскольку от подобных планов за милю веяло авантюрой.
На фоне горящих итальянских линкоров, которых от окончательной гибели спасло только мелководье бухты, как-то уже без особого удивления было принято сообщение о том, что командующий английскими силами в Египте генерал Уайвелл, чью крошечную армию итальянцы еще в октябре обещали выкинуть за Суэцкий канал, неожиданно произвел разведку боем. Уайвелл, видимо, не ставил перед своими войсками каких-либо глобальных целей, кроме как прощупать противника, но результатов достиг ошеломляющих. Везде, где немногочисленные мобильные группы англичан вступали в контакт с противником, итальянцы либо в панике бежали, либо сдавались в плен. В течение трех дней тридцатитысячная армия генерала Уайвелла взяла в плен 38 тысяч итальянцев и вынуждена была остановиться, чтобы оценить создавшуюся обстановку…
Поэтому, когда в пасмурное дождливое утро 13 ноября поезд Молотова подошел к Ангальтскому вокзалу Берлина, на лицах встречавших его высших деятелей Рейха было несколько растерянное выражение, что не помешало обставить встречу главы советского правительства со всей возможной торжественностью.
На здании вокзала колыхались на ветру красные полотнища немецкого и советского флагов, символизируя общность не только идеологии, но и претензий выступать от имени рабочего класса. Восточные символы национального возрождения – индусская свастика и хирамовский серп и молот – то скрывались в складках красных полотнищ, то возникали из них грозным предупреждением гибнувшей христианской цивилизации Европы. Платформа до самого выхода на заполненную народом привокзальную площадь была украшена цветами и ветками пушистых грюнвальдских елок. Чуть поодаль, поблескивая сталью кинжальных штыков и глубоких тевтонских касок, застыла по команде «смирно» почетная рота берлинских гренадер. Платформа была забита представителями различных правительственных ведомств Германии, членами дипломатического корпуса, высшими чинами вермахта, а также немецкими и иностранными журналистами. Отдельной группой стояли сотрудники советского посольства, справедливо не ожидая для себя ничего хорошего от приезда нового посла, чья кипучая деятельность и в качестве армянского боевика, и в качестве «мясника» из НКВД была им хорошо известна…
За цепью клеенчатых плащей эсэсовской охраны, молча и без всяких эмоций наблюдали за подходом молотовского поезда высшие руководители Третьего Рейха, выделенные по протоколу для встречи сталинского эмиссара: старый «приятель» Молотова – фон Риббентроп, начальник штаба верховного командования генерал-фельдмаршал Кейтель, шеф Трудового фронта доктор Лей, всесильный рейхсфюрер СС Гиммлер, директор германского МИДа статс-секретарь Вайцзеккер, пресс-секретарь доктор Дитрих и бургомистр Берлина Стиг.
Несмотря на все старания Риббентропа, встреча на платформе получилась очень сухой и официальной, даже с некоторым оттенком напряженности. Короткие рукопожатия, вежливо приподнятые шляпы, резкие гортанные выкрики команд почетному караулу, блеск штыков, вскинутых «на караул» карабинов, звуки воинственных гимнов обеих стран, шествие к ожидающим лимузинам – все это на фоне черных мокрых зонтиков и продолжавшего сыпать дождя. Риббентроп пытался шутить, Молотов сохранял каменное лицо, напомнив наблюдавшим церемонию встречи американским журналистам въедливого учителя грамматики из провинциальной школы…
С вокзала кортеж машин направился в советское посольство, где сразу же, в «непринужденной» обстановке, состоялась предварительная беседа Молотова и Риббентропа в присутствии Деканозова и переводчиков: от немцев – уже известный нам Хильгер и личный переводчик советского наркома Павлов.
Молотов и Риббентроп уже слишком хорошо друг друга знали, чтобы тратить время на дипломатическую «пристрелку». Оба отлично понимали, что не являются ни архитекторами, ни вдохновителями внешней политики своих государств, а лишь проводниками авантюрных замыслов своих одержимых навязчивыми идеями вождей и что одно неосторожное слово может стоить Риббентропу карьеры, а Молотову – головы.
Однако если Риббентропа в Германии никто всерьез не воспринимал, справедливо считая его «мальчиком» при фюрере, то на Молотова смотрели с некоторой долей уважения. Чтобы уцелеть в кровавых кремлевских интригах и сохранить при Сталине столь высокие посты, мало быть просто первостатейным негодяем. Тут необходимы другие качества, к которым немецкие руководители инстинктивно стремились, но за короткий период существования гитлеровского Рейха так и не сумели, а скорее не успели, их достичь. Нужно было ненавидеть собственный народ так, как это умели делать только большевистские главари, нужно было провариться в коварно-кровавом ленинском котле, впитать в себя знаменитый лозунг «На Россию мне наплевать, ибо я большевик», чтобы превратить в оболваненных рабов двести миллионов своих соотечественников путем их беспощадного массового истребления. Мало того, еще и мечтать о подобной участи для всего человечества, отправляя по спискам на расстрел вчерашних друзей и сообщников, предчувствуя, что, возможно, уже и сам включен в очередной список.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184
10 ноября 1940 года в 18.45 Молотов выехал из Москвы в Берлин. Председателя Совнаркома СССР и наркома иностранных дел сопровождала большая свита, в которую, в частности, входил Владимир Деканозов – тот самый Деканозов, который совсем недавно был сталинским наместником в Литве, насаждая там коммунистические идеалы обычными методами массовых расстрелов, арестов и депортаций. Ныне он должен был занять пост советского посла в Берлине вместо впавшего в немилость Шкварцева.
Пока специальный поезд Молотова, состоящий из нескольких вагонов западноевропейского образца, мчался через территорию Белоруссии и разодранной Польши в Берлин, произошла неожиданность, о которой Молотову не удосужились сообщить, видимо, сочтя новость не особенно интересной в свете повестки дня предполагаемых переговоров. Немцы же, напротив, сочли ее настолько важной, что не постеснялись разбудить фельдмаршала Кейтеля среди ночи, а тот, в свою очередь, осмелился побеспокоить фюрера в половине шестого утра, что разрешалось делать только в исключительных случаях.
Как выяснилось, в ночь с 11 на 12 ноября английские самолеты, поднявшись с авианосца «Илластриес», нанесли торпедно-бомбовый удар по главной базе итальянского флота в Таранто. Хотя самолетов было до смешного мало – 10 торпедоносцев и 6 бомбардировщиков – три итальянских линкора, включая новейший «Литторио», на который возлагалось столько надежд, были надолго выведены из строя, а один из них – «Конте ди Кавур», как выяснилось позднее, навсегда.
Кто еще сомневался, тем, наконец, стало совершенно ясно, что рассчитывать на какую-то реальную помощь со стороны итальянского флота в стратегических средиземноморских планах не приходится. Но больше рассчитывав было не на кого, а без флота строить какие-то планы в бассейне Средиземного моря было довольно опрометчиво, поскольку от подобных планов за милю веяло авантюрой.
На фоне горящих итальянских линкоров, которых от окончательной гибели спасло только мелководье бухты, как-то уже без особого удивления было принято сообщение о том, что командующий английскими силами в Египте генерал Уайвелл, чью крошечную армию итальянцы еще в октябре обещали выкинуть за Суэцкий канал, неожиданно произвел разведку боем. Уайвелл, видимо, не ставил перед своими войсками каких-либо глобальных целей, кроме как прощупать противника, но результатов достиг ошеломляющих. Везде, где немногочисленные мобильные группы англичан вступали в контакт с противником, итальянцы либо в панике бежали, либо сдавались в плен. В течение трех дней тридцатитысячная армия генерала Уайвелла взяла в плен 38 тысяч итальянцев и вынуждена была остановиться, чтобы оценить создавшуюся обстановку…
Поэтому, когда в пасмурное дождливое утро 13 ноября поезд Молотова подошел к Ангальтскому вокзалу Берлина, на лицах встречавших его высших деятелей Рейха было несколько растерянное выражение, что не помешало обставить встречу главы советского правительства со всей возможной торжественностью.
На здании вокзала колыхались на ветру красные полотнища немецкого и советского флагов, символизируя общность не только идеологии, но и претензий выступать от имени рабочего класса. Восточные символы национального возрождения – индусская свастика и хирамовский серп и молот – то скрывались в складках красных полотнищ, то возникали из них грозным предупреждением гибнувшей христианской цивилизации Европы. Платформа до самого выхода на заполненную народом привокзальную площадь была украшена цветами и ветками пушистых грюнвальдских елок. Чуть поодаль, поблескивая сталью кинжальных штыков и глубоких тевтонских касок, застыла по команде «смирно» почетная рота берлинских гренадер. Платформа была забита представителями различных правительственных ведомств Германии, членами дипломатического корпуса, высшими чинами вермахта, а также немецкими и иностранными журналистами. Отдельной группой стояли сотрудники советского посольства, справедливо не ожидая для себя ничего хорошего от приезда нового посла, чья кипучая деятельность и в качестве армянского боевика, и в качестве «мясника» из НКВД была им хорошо известна…
За цепью клеенчатых плащей эсэсовской охраны, молча и без всяких эмоций наблюдали за подходом молотовского поезда высшие руководители Третьего Рейха, выделенные по протоколу для встречи сталинского эмиссара: старый «приятель» Молотова – фон Риббентроп, начальник штаба верховного командования генерал-фельдмаршал Кейтель, шеф Трудового фронта доктор Лей, всесильный рейхсфюрер СС Гиммлер, директор германского МИДа статс-секретарь Вайцзеккер, пресс-секретарь доктор Дитрих и бургомистр Берлина Стиг.
Несмотря на все старания Риббентропа, встреча на платформе получилась очень сухой и официальной, даже с некоторым оттенком напряженности. Короткие рукопожатия, вежливо приподнятые шляпы, резкие гортанные выкрики команд почетному караулу, блеск штыков, вскинутых «на караул» карабинов, звуки воинственных гимнов обеих стран, шествие к ожидающим лимузинам – все это на фоне черных мокрых зонтиков и продолжавшего сыпать дождя. Риббентроп пытался шутить, Молотов сохранял каменное лицо, напомнив наблюдавшим церемонию встречи американским журналистам въедливого учителя грамматики из провинциальной школы…
С вокзала кортеж машин направился в советское посольство, где сразу же, в «непринужденной» обстановке, состоялась предварительная беседа Молотова и Риббентропа в присутствии Деканозова и переводчиков: от немцев – уже известный нам Хильгер и личный переводчик советского наркома Павлов.
Молотов и Риббентроп уже слишком хорошо друг друга знали, чтобы тратить время на дипломатическую «пристрелку». Оба отлично понимали, что не являются ни архитекторами, ни вдохновителями внешней политики своих государств, а лишь проводниками авантюрных замыслов своих одержимых навязчивыми идеями вождей и что одно неосторожное слово может стоить Риббентропу карьеры, а Молотову – головы.
Однако если Риббентропа в Германии никто всерьез не воспринимал, справедливо считая его «мальчиком» при фюрере, то на Молотова смотрели с некоторой долей уважения. Чтобы уцелеть в кровавых кремлевских интригах и сохранить при Сталине столь высокие посты, мало быть просто первостатейным негодяем. Тут необходимы другие качества, к которым немецкие руководители инстинктивно стремились, но за короткий период существования гитлеровского Рейха так и не сумели, а скорее не успели, их достичь. Нужно было ненавидеть собственный народ так, как это умели делать только большевистские главари, нужно было провариться в коварно-кровавом ленинском котле, впитать в себя знаменитый лозунг «На Россию мне наплевать, ибо я большевик», чтобы превратить в оболваненных рабов двести миллионов своих соотечественников путем их беспощадного массового истребления. Мало того, еще и мечтать о подобной участи для всего человечества, отправляя по спискам на расстрел вчерашних друзей и сообщников, предчувствуя, что, возможно, уже и сам включен в очередной список.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184