Наступила небольшая пауза, прежде чем маркиз произнес:
— В таком случае, я могу предположить, что вы хотите сказать мне, что вы влюбились.
Кто же этот счастливчик?
Он с подчеркнутой медлительностью растягивал слова. Кроме того, в его голосе слышались те же сухие циничные ноты, которых она не слышала уже давно.
— Нет… нет, — быстро начала она, — это совсем не… то! Это касается не меня… по крайней мере не таким образом, как вы… предполагаете.
— Тогда я должен извиниться. Я подумал, что вы, возможно, хотите, чтобы я дал вам свое согласие — в отсутствие вашего отца — выйти замуж за одного из тех молодых людей, которые так пылко увивались вокруг вас прошлым вечером.
Потому, что он смеялся над ней, и потому, что это, по непонятной причине, ранило ее, Гермия еще крепче сжала свои пальцы и сказала еле слышным голосом:
— П-пожалуйста… вы делаете для меня… очень трудным… произнести то, что я хотела… сказать.
— Я вновь приношу свои извинения, — сказал маркиз. — Я жду и буду слушать, не, гадая больше, что вы хотите сказать мне.
— Я уверена, что вы подумаете, что это… ужасно с моей стороны… — запиналась от нерешительности Гермия, — и поэтому… я… боюсь говорить.
— Бояться — это так не похоже на вас, Гермия, — ответил маркиз. — Я всегда думал, что вы исключительно храбрая.
Улыбнувшись своей кривой улыбкой, он добавил:
— В конце концов, если даже «Ведьмы, Дьяволы и Все, кто бродит и стучит по ночам», не пугают вас, я не могу поверить, что вы боитесь меня!
— Я… я боюсь того, что вы… подумаете.
— Неужели это так ужасно? — спросил маркиз.
Она не отвечала ему, и, выждав немного, он сказал более мягким и успокаивающим голосом:
— Я надеялся, что вы будете счастливы здесь, а не обеспокоены и испуганы, как сейчас.
— Я счастлива! — сказала Гермия. — Это так великолепно, так восхитительно, иметь возможность танцевать на балах с новыми для меня и обаятельными людьми и иметь такие прекрасные наряды!
— Так в чем же дело?
— Ваша… сестра, которая была для меня… сама доброта… сейчас сказала мне, что ома хочет купить для меня два новых бальных платья, которые я буду носить в конце следующей недели.
Сказав это, Гермия, казалось, набирала воздух, чтобы иметь силы продолжить.
— Пожалуйста… пожалуйста… не думайте, что это… неблагодарно с моей стороны… но не могли бы вы… вместо того чтобы тратить еще больше денег на платья для меня, дать… Питеру новую одежду?
Она не смела взглянуть на маркиза, боясь увидеть его нахмуренным, и лишь продолжила умоляюще:
— Это не будет стоить вам больше, и я… могу прекрасно обойтись платьями, которые уже имею… Питер же отдал бы все, чтобы быть одетым, как… вы.
Маркиз все еще молчал, Гермия подняла свои глаза, и он увидел, как отчаянно она умоляла понять ее правильно.
В их глубине мелькал также страх того, что он сочтет ее неблагодарной и назойливой.
— И вы опасались попросить меня об этом? — спросил маркиз.
— Конечно, — ответила Гермия. — Это… выглядит такой неблагодарностью и жадностью, когда вы столько… сделали для меня, но я не хочу, чтобы Питер чувствовал себя… обделенным, а поскольку папе и так страшно трудно содержать его в Оксфорде… он не может позволить себе то, что его друзья считают само собой разумеющимся.
— Я тоже учился в Оксфорде, — заметил маркиз, — и я могу понять вашего брата. Предоставьте заботу о Питере мне.
Гермия вскрикнула от радости и вскочила на ноги.
— Это правда… вы действительно сделаете это? — воскликнула она. — О… благодарю вас… благодарю вас!
Она помолчала, прежде чем спросить очень тихим голосом:
— Вы… вы не думаете, что я… слишком… навязчивая?
— Неужели нужно говорить, — ответил маркиз, — что я все еще в глубоком долгу перед вами и, конечно, перед вашей матушкой? Сегодня утром доктор сказал мне, что я в полном здравии, за исключением того, что меня нельзя бить опять по тому же месту.
— Значит, вы должны быть очень осторожны! — быстро проговорила Гермия. — Обещайте мне, что будете заботиться о себе.
— Сначала Хиксон, а теперь вы! — заметил маркиз, улыбаясь.
— Я все время думаю, — сказала Гермия обеспокоенно, — что на вас могут напасть, может быть, в парке, когда вы прогуливаетесь верхом или когда вы возвращаетесь домой поздно ночью.
— Со мной все будет хорошо, — ответил маркиз, — а вам, Гермия, надлежит заниматься лишь одним — радоваться всему вокруг вас и выглядеть такой же прекрасной, как сейчас.
Гермия взглянула на него, не зная, искренне ли он сказал это или просто хочет ей польстить.
Как будто прочитав ее мысли, он сказал:
— Силы Небесные! Вы же должны знать, что за один вечер стали сенсацией в свете, и моя сестра восхищена вами!
— Она была очень, очень добра, но вы не забудете сказать ей, что мне не… требуется больше… платьев?
— Я сомневаюсь, что она послушает меня, — улыбнулся маркиз, — и я уже сказал вам, что я позабочусь о Питере.
— Но… я не хотела, чтобы это было таким образом, — воскликнула Гермия. — Он не должен стать для вас… источником дополнительных затрат.
— Я запомнил то, как вы сказали мне когда-то, — ответил маркиз, — что за деньги нельзя купить счастья и материальные вещи не являются главными.
— Теперь вы повторяете мне мои собственные слова в совсем другом смысле, который я не подразумевала, — ответила Гермия. — После того что вы сделали для меня и моей семьи, я чувствую… неловкость, беря от вас… еще большее, и я знаю, что папа и мама почувствовали бы то же самое.
— Вы хотите сказать мне, что чувствуете себя слишком гордой, — сказал маркиз, — но у меня тоже есть гордость, и я отказываюсь оценить мою жизнь стоимостью нескольких платьев и бала, который мне все равно пришлось бы дать.
Гермия молчала. Она лишь смотрела вверх на него, и маркиз резко проговорил:
— И не вмешивайтесь в мои планы! Я люблю их строить и исполнять и не могу позволить, чтобы их разрушали бунтующие молодые женщины, чьи идеи отличаются от моих.
Гермия рассмеялась.
— Вы вновь пытаетесь напугать меня! Но я отказываюсь пугаться! Этой ночью я думала о том, что Дьявол был сначала Архангелом, который затем пал с Небес, и теперь, совершенно очевидно, он пытается взобраться обратно на Небеса по лестнице Иакова.
— Я вовсе не ангел, — резко возразил маркиз, — и вполне доволен собой, каков я есть.
Так что не пытайтесь причислить меня к лику святых!
— Мне вовсе не нужно этого делать, — сказала Гермия. — У меня такое чувство, что и без моих усилий вокруг вашей головы уже виден сияющий нимб, а у плеч вырастают крылья.
— Если это и так, — быстро сказал маркиз, — то это — результат магии, которой вы оплели меня. Недаром я чувствую, что все, что я пью, содержит магическое снадобье, а в каждом углу дома таятся колдовские чары?
— Какая прекрасная идея! — воскликнула Гермия. — Это была бы добрая магия, магия, которая приносит счастье и дает вам все, чего вы сами желали бы себе!
— Не знаю, не знаю! — задумчиво заметил маркиз.
Затем Гермия поблагодарила его вновь и побежала наверх в свою комнату писать письмо Питеру.
Маркиз, думала девушка, очень добр, и она чувствовала себя весь оставшийся день как будто окутанной золотым светом.
Когда Гермия спустилась вниз, одетая в изысканно прекрасное платье, которое, она надеялась, приведет его в восторг, она увидела Хиксона, поднимающегося из вестибюля с вечерней накидкой маркиза, перекинутой через его руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36