В деревне, по которой лежал их путь, еще почти никто не проснулся. Прибытия маркиза в церковь не заметил вообще никто.
Лишь когда они проезжали мимо домика миссис Барлес, Гермия увидела Бэна, выглядывавшего через одно из окошек, и она поняла, что он, как всегда, будет первым, кто разнесет по деревне весть о том, что случилось нечто необычное.
Но теперь это уже не имело значения.
Она была замужем, она уезжала с человеком, которого любила, и маркиз уже запланировал длинное свадебное путешествие. Оно должно было начаться с нескольких дней, проведенных в его загородном доме, которого Гермия еще не видела.
Маркиз уже сказал, что хотел показать ей не только свои сокровища в доме, но также и те места в округе, которые так полюбились ему с детства.
— Леса для меня тоже кое-что значат, — признался он. — о чем я не могу говорить ни с кем, кроме тебя, поскольку обычные люди не поймут меня.
— Поймут лишь колдуньи, фен и эльфы! — улыбнулась Гермия.
— И Дьяволы? — спросил он.
— Ты не должен так называть себя теперь, — ответила она. — Теперь ты снова Архангел, которым был прежде, чем лишился милости, и я буду очень зла, если кто-нибудь опять назовет тебя Дьяволом.
— Кроме как, может быть, на ипподроме, — улыбнулся он, — и, мое сокровище, никто в мире не сможет иметь такого везения, чтобы получить тебя!
Гермия не могла найти слов, чтобы выразить, насколько счастлива она, и поэтому лишь прижала губы к его губам.
Позже этой ночью, когда Гермия лежала в огромной парадной кровати, в которой спали поколения маркизов Девериль, она придвинулась чуть ближе к мужчине, который находился рядом с нею.
— Ты не спишь, мое сокровище? — спросил он.
— Невозможно спать, когда я так счастлива.
Он крепко прижал ее к себе и сказал:
— Ты уверена, что я не сделал тебе больно?
Ты столь драгоценна и столь хрупка, как цветок, что я боюсь испортить нечто, что слишком совершенно, чтобы принадлежать человеку.
— Я обожаю тебя, — ответила Гермия, — и когда ты любил меня, это было самое восхитительное… магическое переживание в моей жизни… Я чувствовала, как будто у нас появились крылья и мы летим по небу, направляясь к… луне.
Она вздохнула, прежде чем произнесла последнее слово.
Чувствуя любопытство маркиза, она объяснила ему:
— Когда я была в Лондоне, я смотрела на луну и чувствовала, что ты далек от меня и недостижим как она, и что я никогда… никогда не буду… что-либо значить для тебя. И лишь кто-то, перед кем ты чувствуешь себя… должником…
Маркиз повернулся так, что мог смотреть на нее сверху.
Она освещалась лишь свечой, стоявшей рядом с кроватью, но он знал, что никто не может выглядеть более прекрасно и воздушно, чем его Гермия.
— Как могу я рассказать тебе, что ты значишь для меня? — спросил он, — или объяснить тебе, что ты вернула мне мечты, стремления и идеалы, которые были у меня в молодости?
— Я хочу, чтобы ты имел все это, — сказала Гермия. — Я бы не вынесла, если бы ты снова стал пресыщенным или циничным. И, дорогой мой, поскольку я люблю тебя, я чувствую, что могу столько дать тебе!
Она знала, что маркиз поймет, что она имела в виду духовные, а не материальные дары, и он ответил:
— Это — то, что я хочу обрести, и то, что мы когда-нибудь передадим нашим детям, — представление об истинных ценностях, противоположных мишурным благам, которые можно оценить лишь наличными.
Гермия легко вздохнула.
— И все-таки, если мы будем правильно тратить деньги, мы сможем сделать счастливыми многих людей. Папа рассказал мне прошлым вечером, что он уже начал постройку лесопилки, дал работу двадцати пяти мужчинам и надеется привлечь еще больше людей.
Она знала, что ее муж улыбается, и продолжила:
— У меня есть также подозрение, что ты и няня заключили какое-то особое соглашение, в результате чего папа и мама стали выглядеть так хорошо. В кладовой появилось множество деликатесов, которых я никогда не видела там раньше!
— Ты не должна совать нос в дела других людей! — сказал маркиз.
— Я никогда не думала, что кто-либо, настолько… влиятельный и важный, как ты, может быть столь человечным… столь понимающим, столь очень, очень… великолепным, — воскликнула Гермия прерывающимся голосом, — и вот почему я говорю, что ты теперь Архангел! И ты заставляешь меня любить тебя все больше и больше с каждым моментом дня и ночи.
Маркиз поцеловал ее глаза и улыбнулся:
— Я нахожу в тебе не только неотразимость, но и очарование, от которого не может спастись ни один мужчина.
— А ты… хочешь спастись?
— Ты знаешь ответ на это, — сказал он, — и, мое сокровище, как мог я даже думать, что счастлив, до того как нашел тебя?
— Ты не выглядел счастливым!
— Я считал, что каждый имеет скрытые мотивы для всего, что делает или говорит. И вот появляешься ты, как звезда, упавшая с неба, и все меняется.
— Я хочу, чтобы ты всегда думал и чувствовал, как теперь, — прошептала Гермия. — Но предположи, что я потеряла бы тебя?
Ужас, который она ощутила, когда нашла его лежащим на полу хижины колдуньи, и воспоминание о его кузене, спускающимся с крыши, чтобы убить его, вновь овладели ею.
Инстинктивно она протянула руки, чтобы прижать его крепче, словно желая защитить от любой опасности, от любого зла.
Как будто читая ее мысли, он сказал:
— Теперь я в безопасности, а с твоей любовью, окружающей меня, мне вообще ничего не грозит. Эта любовь, мое сокровище, является теми волшебными чарами, которые захватили нас обоих навсегда.
— И я люблю тебя, мой поразительный, добрый, великолепный муж, — сказала Гермия, — так, что нет на свете слов, чтобы рассказать тебе, как много ты значишь для меня.
— Мне не нужно слов.
Его губы овладели ее губами, и она, чувствуя, как его рука нежно касается ее тела, а его сердце бьется наперебой с ее сердцем, знала, что в нем разгорается огонь, и ощущала, как это пламя проникает и в нее.
И тогда, когда он вознес ее в небеса, они оба оказались внутри луны, окруженной звездами, и была лишь любовь — любовь, которая будет держать их в своих волшебных чарах вплоть до скончания времен.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36