А месячные… ты сама замечаешь, когда у тебя месячные?
— Ну я замечаю, - сказала Тавита, - у меня боли. Но вообще да, таблетку примешь - и вперед.
— А у меня и болей не было.
Она подперла голову руками.
— Что же теперь делать-то, Крис…
До меня вдруг начало доходить, что я сделала. Теперь Тавита должна будет ломать голову - сообщить или не сообщить в деканат. Мне-то уже все равно, правда…
— Тави… пожалуйста, не говори ничего о Юлиане.
— Почему?
— Я хочу это скрыть, понимаешь? Не скажу, кто отец ребенка, и все. Я с ним больше встречаться не буду, совсем. Ну пусть он хоть нормально школу закончит. У меня-то все кончено, я понимаю…
Тавита покачала головой.
— Но ведь это он тебя по сути соблазнил. Он виноват нисколько не меньше.
— Это неважно, - сказала я. Тавита смотрела мне в глаза. Потом кивнула.
— Хорошо, если ты хочешь… сделаем вид, что я ничего не знаю. Хотя по-моему,это несправедливо. И потом, все же знают, что вы с ним вместе… Ты знаешь, я даже подозревала, что между вами что-то есть. Ты уж совсем не в себе последние месяцы.
— Я просто больше не буду с ним встречаться. Все равно до конца года я еще могу доучиться… А потом все забудут, что мы с ним были.
— Крис, но это же не шутки. В таких случаях всегда ищут отца. Тебя тоже допрашивать будут.
— Ну я буду молчать. Пусть. Не убьют же они меня.
— Ох, Крис, Крис… - прошептала Тавита, - что же делать-то…
Я молча плакала. Странно, но мне стало легче. Я потеряла Юлиана… да, потеряла. Именно это было больнее всего. Даже не то, что выгонят из школы. Об этом я потом буду плакать. Сейчас страшнее всего думать о том, что больше никогда я не буду вместе с ним… он больше не коснется меня, я не увижу его глаз, его улыбки, обращенных ко мне. Именно об этом я и плакала сейчас, когда подошла Тавита.
Но вот сейчас я снова обрела подругу. Больше не надо врать, скрываться, лицемерить. Она знает все. Она поддержит меня и поможет.
Если, конечно, мне еще можно хоть чем-то помочь.
Отговорившись учебными делами, я почти не принимала участия в подготовке традиционного шествия на Пятидесятницу. Собственно, все послепасхальное время я провела как во сне. Юлиана видела только на лекциях (если он не прогуливал), мельком и старалась тут же отвести взгляд. Я понимала прекрасно, если только подойти к нему - сердце не выдержит, и я брошусь к нему на шею.
Я просто попросила Тавиту сходить к нему и передать - даже писать не стала - просто на словах передать, что я больше не хочу его видеть и прошу ко мне не ходить и не пытаться со мной встретиться.
Тавита вернулась и лаконично сообщила, что послание передано. Юлиан действительно больше не пытался установить контакт со мной.
Странно, но я не чувствовала себя будущей матерью, вообще не могла осознать того дикого факта, что в моей телесной глубине где-то растет маленький человечек. Никаких специфических симптомов беременности не было. Пока не было. Я продумала план - живот станет заметен только к следующему учебному году. Я просто не буду возвращаться в школу. Маме придется все рассказать, а куда деваться? Останусь у родителей. Со временем поступлю на работу медсестрой, мне дадут квартиру. Буду жить там, в моем родном Бетлехеме, рожу ребенка, буду растить его одна. И главное, таким образом удастся избежать позорного изгнания, стыда - уехала на каникулы, и все.
Собственная судьба волновала меня в наименьшей степени. Так же, как и ребенок. Учиться, правда, не хотелось уже. Чего ради? Зачем мучиться, получая зачеты, готовясь к экзаменам - не все ли теперь равно, как я закончу третий курс?
Вначале прошла колонна девушек-гимнасток. Они были одеты в сверкающие закрытые трико, от шеи до пят, похожие на космические изокостюмы. Несли атласные ленты - голубые, белые и золотые. Время от времени колонна останавливалась и демонстрировала высокий класс - девушки синхронно выполняли сложнейшие упражнения, за пару секунд формировали пирамиды, летящие в воздухе ленты и знамена рисовали фантастические многомерные фигуры.
Вслед за ними двигались дети. Общество "Дети Христа", пятилетки-нулевички с воздушными шарами, с флажками и маленькими плакатами. "Молодежь Христа-Царя", "Святая Марта", "Юные дариты", "Юные крестоносцы", все эти детские организации, которые близки сердцу каждого эдолийца. Конечно же, хавениты - молодые хавены. Я и сама носила когда-то такой красно-белый галстук, задорно выкрикивала наш девиз, размахивала красным знаменем. Столько милых сердцу воспоминаний вызывают в душе эти ребятишки, их горящие глаза, звонкие голоса, поющие хором.
Родина наша поет и славит:
Слава, слава Христу-Царю!
Даже мое измученное, истерзанное и неправое сердце чуть оттаяло. Невозможно было смотреть на этих ребятишек без улыбки. Лишь иногда протыкала душу острая боль, я старалась перетерпеть ее так, чтобы никто не заметил.
За детьми настала очередь молодежных обществ и организаций, высших школ. На Площади святого Квиринуса у Собора тем временем гимнастки уже показывают свое феерическое представление. А на окраинах собираются военные -они завершают шествие. Мимо нас шли технари - Высшая Инженерная школа, потом Школа Авиастроения, две общественных организации - "Молодые дариты" и "Дело Божье". Я сама, помнится, хотела вступить в Дело Божье, но их ближайший филиал далековато от нас, времени нет ездить. За ними шла "Молодая Империя". Белые костюмы и белые платья, золоченые кресты, алые знамена - наши, имперские. В школе учили, в нулевой ступени еще: "Почему наше знамя алое?" - "Потому что на нем - кровь Христа, пролитая за нас в искупление наших грехов". Музыка гремит. Лица сияют. Какие же они все счастливые… Как им хорошо сейчас… даже мне хорошо стало, пусть я умираю, ну и что, какая разница. Это совсем неважно. Моя судьба - все это неважно. Прошла хавенская семинария, ребята в привычных черных сутанах. Школа Театрального Искусства. Педагогическая высшая школа. Наконец, наша очередь настала. Поток захватил меня. Я старалась не отстать от Тавиты. Нас буквально вынесло на середину улицы. Я подняла повыше свою хоругвь с изображением святой Мейди - всучили мне все-таки. Где-то впереди возникла песня. Мне совершенно не хотелось петь, но ритм все же захватил…
Славься, Царица Небесная, славься!
О Мари, сквозь время и битвы
Пусть несут нас твои молитвы,
Ныне и в час кончины,
Моли о нас, грешных, Сына.
И так это было хорошо, петь на несколько голосов, так стройно и дружно мы пели, что даже что-то шевельнулось в моей заиндевевшей душе, и я словно за соломинку ухватилась за эту мысль: о да, святая Мари! Ты-то хоть пожалеешь меня? Я знаю, ты пожалеешь. Ты знаешь, что я не хотела зла! Я, может, и неправа, и погибаю не без вины, но ты-то хоть пожалей меня, ведь ты же можешь просто пожалеть? Ты же мама, ведь мама всегда меня жалела… Мама поймет. И ты пойми, Мари, пожалуйста! Я едва не разревелась. Тут, к счастью, начали другую песню. Вскоре я устала. Шествие длинное - мы кружим по городу, пока дойдем до Собора святого Квиринуса, уже ноги гудят. А в моем положении и совсем плохо. Ослабла я. В глазах рябило от алых знамен, от пестрых хоругвей, в ушах звенело от музыки и песен.
— Крис? - Тавита наклонилась ко мне, - плохо себя чувствуешь?
— Ничего, - выговорила я.
— Ты же можешь уйти… не обязательно ведь.
— Да нет, дойду я, - меня даже участие Тавиты раздражало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
— Ну я замечаю, - сказала Тавита, - у меня боли. Но вообще да, таблетку примешь - и вперед.
— А у меня и болей не было.
Она подперла голову руками.
— Что же теперь делать-то, Крис…
До меня вдруг начало доходить, что я сделала. Теперь Тавита должна будет ломать голову - сообщить или не сообщить в деканат. Мне-то уже все равно, правда…
— Тави… пожалуйста, не говори ничего о Юлиане.
— Почему?
— Я хочу это скрыть, понимаешь? Не скажу, кто отец ребенка, и все. Я с ним больше встречаться не буду, совсем. Ну пусть он хоть нормально школу закончит. У меня-то все кончено, я понимаю…
Тавита покачала головой.
— Но ведь это он тебя по сути соблазнил. Он виноват нисколько не меньше.
— Это неважно, - сказала я. Тавита смотрела мне в глаза. Потом кивнула.
— Хорошо, если ты хочешь… сделаем вид, что я ничего не знаю. Хотя по-моему,это несправедливо. И потом, все же знают, что вы с ним вместе… Ты знаешь, я даже подозревала, что между вами что-то есть. Ты уж совсем не в себе последние месяцы.
— Я просто больше не буду с ним встречаться. Все равно до конца года я еще могу доучиться… А потом все забудут, что мы с ним были.
— Крис, но это же не шутки. В таких случаях всегда ищут отца. Тебя тоже допрашивать будут.
— Ну я буду молчать. Пусть. Не убьют же они меня.
— Ох, Крис, Крис… - прошептала Тавита, - что же делать-то…
Я молча плакала. Странно, но мне стало легче. Я потеряла Юлиана… да, потеряла. Именно это было больнее всего. Даже не то, что выгонят из школы. Об этом я потом буду плакать. Сейчас страшнее всего думать о том, что больше никогда я не буду вместе с ним… он больше не коснется меня, я не увижу его глаз, его улыбки, обращенных ко мне. Именно об этом я и плакала сейчас, когда подошла Тавита.
Но вот сейчас я снова обрела подругу. Больше не надо врать, скрываться, лицемерить. Она знает все. Она поддержит меня и поможет.
Если, конечно, мне еще можно хоть чем-то помочь.
Отговорившись учебными делами, я почти не принимала участия в подготовке традиционного шествия на Пятидесятницу. Собственно, все послепасхальное время я провела как во сне. Юлиана видела только на лекциях (если он не прогуливал), мельком и старалась тут же отвести взгляд. Я понимала прекрасно, если только подойти к нему - сердце не выдержит, и я брошусь к нему на шею.
Я просто попросила Тавиту сходить к нему и передать - даже писать не стала - просто на словах передать, что я больше не хочу его видеть и прошу ко мне не ходить и не пытаться со мной встретиться.
Тавита вернулась и лаконично сообщила, что послание передано. Юлиан действительно больше не пытался установить контакт со мной.
Странно, но я не чувствовала себя будущей матерью, вообще не могла осознать того дикого факта, что в моей телесной глубине где-то растет маленький человечек. Никаких специфических симптомов беременности не было. Пока не было. Я продумала план - живот станет заметен только к следующему учебному году. Я просто не буду возвращаться в школу. Маме придется все рассказать, а куда деваться? Останусь у родителей. Со временем поступлю на работу медсестрой, мне дадут квартиру. Буду жить там, в моем родном Бетлехеме, рожу ребенка, буду растить его одна. И главное, таким образом удастся избежать позорного изгнания, стыда - уехала на каникулы, и все.
Собственная судьба волновала меня в наименьшей степени. Так же, как и ребенок. Учиться, правда, не хотелось уже. Чего ради? Зачем мучиться, получая зачеты, готовясь к экзаменам - не все ли теперь равно, как я закончу третий курс?
Вначале прошла колонна девушек-гимнасток. Они были одеты в сверкающие закрытые трико, от шеи до пят, похожие на космические изокостюмы. Несли атласные ленты - голубые, белые и золотые. Время от времени колонна останавливалась и демонстрировала высокий класс - девушки синхронно выполняли сложнейшие упражнения, за пару секунд формировали пирамиды, летящие в воздухе ленты и знамена рисовали фантастические многомерные фигуры.
Вслед за ними двигались дети. Общество "Дети Христа", пятилетки-нулевички с воздушными шарами, с флажками и маленькими плакатами. "Молодежь Христа-Царя", "Святая Марта", "Юные дариты", "Юные крестоносцы", все эти детские организации, которые близки сердцу каждого эдолийца. Конечно же, хавениты - молодые хавены. Я и сама носила когда-то такой красно-белый галстук, задорно выкрикивала наш девиз, размахивала красным знаменем. Столько милых сердцу воспоминаний вызывают в душе эти ребятишки, их горящие глаза, звонкие голоса, поющие хором.
Родина наша поет и славит:
Слава, слава Христу-Царю!
Даже мое измученное, истерзанное и неправое сердце чуть оттаяло. Невозможно было смотреть на этих ребятишек без улыбки. Лишь иногда протыкала душу острая боль, я старалась перетерпеть ее так, чтобы никто не заметил.
За детьми настала очередь молодежных обществ и организаций, высших школ. На Площади святого Квиринуса у Собора тем временем гимнастки уже показывают свое феерическое представление. А на окраинах собираются военные -они завершают шествие. Мимо нас шли технари - Высшая Инженерная школа, потом Школа Авиастроения, две общественных организации - "Молодые дариты" и "Дело Божье". Я сама, помнится, хотела вступить в Дело Божье, но их ближайший филиал далековато от нас, времени нет ездить. За ними шла "Молодая Империя". Белые костюмы и белые платья, золоченые кресты, алые знамена - наши, имперские. В школе учили, в нулевой ступени еще: "Почему наше знамя алое?" - "Потому что на нем - кровь Христа, пролитая за нас в искупление наших грехов". Музыка гремит. Лица сияют. Какие же они все счастливые… Как им хорошо сейчас… даже мне хорошо стало, пусть я умираю, ну и что, какая разница. Это совсем неважно. Моя судьба - все это неважно. Прошла хавенская семинария, ребята в привычных черных сутанах. Школа Театрального Искусства. Педагогическая высшая школа. Наконец, наша очередь настала. Поток захватил меня. Я старалась не отстать от Тавиты. Нас буквально вынесло на середину улицы. Я подняла повыше свою хоругвь с изображением святой Мейди - всучили мне все-таки. Где-то впереди возникла песня. Мне совершенно не хотелось петь, но ритм все же захватил…
Славься, Царица Небесная, славься!
О Мари, сквозь время и битвы
Пусть несут нас твои молитвы,
Ныне и в час кончины,
Моли о нас, грешных, Сына.
И так это было хорошо, петь на несколько голосов, так стройно и дружно мы пели, что даже что-то шевельнулось в моей заиндевевшей душе, и я словно за соломинку ухватилась за эту мысль: о да, святая Мари! Ты-то хоть пожалеешь меня? Я знаю, ты пожалеешь. Ты знаешь, что я не хотела зла! Я, может, и неправа, и погибаю не без вины, но ты-то хоть пожалей меня, ведь ты же можешь просто пожалеть? Ты же мама, ведь мама всегда меня жалела… Мама поймет. И ты пойми, Мари, пожалуйста! Я едва не разревелась. Тут, к счастью, начали другую песню. Вскоре я устала. Шествие длинное - мы кружим по городу, пока дойдем до Собора святого Квиринуса, уже ноги гудят. А в моем положении и совсем плохо. Ослабла я. В глазах рябило от алых знамен, от пестрых хоругвей, в ушах звенело от музыки и песен.
— Крис? - Тавита наклонилась ко мне, - плохо себя чувствуешь?
— Ничего, - выговорила я.
— Ты же можешь уйти… не обязательно ведь.
— Да нет, дойду я, - меня даже участие Тавиты раздражало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123