Вздохнув, я повесил трубку и выкинул труд трех месяцев в мусорный ящик. А если точнее и буквальнее, то швырнул обратно в ящик моего письменного стола.
Второе письмо было от адвоката, представляющего семейство Стрэттонов. Меня приглашали на чрезвычайное собрание держателей акций Стрэттон-Парка, которое должно было состояться на следующей неделе.
Я позвонил адвокату.
– Меня ждут? – поинтересовался я.
– Ничего не могу сказать, мистер Моррис. Но, поскольку вы акционер, они должны были уведомить вас о собрании.
– Ну, и что вы думаете по этому поводу?
– Решение принимает только сам акционер, значит, это на ваше усмотрение, мистер Моррис.
Голос звучал очень осторожно и ни к чему не обязывающе, мол, ничем помочь не могу.
Я спросил, имеют ли мои акции право голоса.
– Да, имеют. Каждая акция имеет один голос.
В пятницу я объехал все школы, так как заканчивалась четверть, и забрал мальчиков на пасхальные каникулы: Кристофера, Тоби, Эдуарда, Элана и Нила.
Все они хотели знать одно и то же: что я запланировал для них на каникулы?
– Завтра, – спокойно объявил я, – мы идем смотреть на гонки.
– Автомобильные? – с надеждой спросил Кристофер.
– Конские.
Всеобщее разочарование.
– А на следующей неделе… на поиск развалин.
Гробовое молчание продолжалось всю дорогу до дома.
– Если я не найду еще одной замечательной развалины, нам придется продать этот дом, – подвел я черту, останавливаясь у дверей своего замечательного амбара. – Выбирайте.
Эти слова протрезвили их.
– Почему ты не можешь найти себе настоящей работы? – Я воспринял эту реплику как неохотное одобрение предложенной программы. Я всегда объяснял им, откуда берутся деньги на еду и одежду, велосипеды и тому подобное, и поскольку они не могли пожаловаться на существенные стеснения, то бесконечно верили в развалины и без всякой подсказки с моей стороны всегда немедленно сообщали о любой находке.
Получив отрицательный ответ относительно особняка, я просмотрел пачку ответов на рекламу, которую поместил в «Спектейторе» три месяца назад: «Требуется нежилое здание. Любое, от замка до коровника».
Я навел справки о нескольких интересных предложениях, чтобы увериться, что они все еще имеют силу. Так как, благодаря недавнему падению цен на недвижимость, все они, по-видимому, сохранились, я и пообещал их осмотреть и сделал соответствующий список.
Я даже вряд ли признавался самому себе, что нежилые здания, маячившие где-то на окраинах моего сознания, – это трибуны Стрэттон-Парка. Один только я знал, какой у меня долг третьему барону.
ГЛАВА 2
Над Стрэттон-Парком, где должны были состояться состязания по стипль-чезу, лил дождь, но мои пятеро старших сыновей – от четырнадцатилетнего Кристофера до семилетнего Нила – роптали не столько по поводу погоды, сколько по поводу того, что по случаю воскресенья пришлось облачиться в чистенькую скромную одежду. Тоби, двенадцати лет, восседавший тогда на красном велосипеде, попробовал вообще уклониться от поездки, но Аманда твердой рукой запихнула его в мини-автобус со всеми остальными. На дорогу она снабдила нас кока-колой и булочками с ветчиной и омлетом – с ними мы расправились, как только встали на стоянку у ипподрома.
– О'кей, – сказал я, собирая замасленные листы бумаги в пластиковый мешок. – Главные правила. Первое, не носиться повсюду как оголтелые и никого не толкать. Второе, Кристофер смотрит за Эланом, Тоби – за тобой смотрит Эдуард. Нил идет со мной. Третье, мы назначим место встречи, и после каждого заезда все немедленно собираются там.
Все кивнули. Правила управления массовым поведением в нашей семье существовали давно и хорошо понимались всеми, и регулярные переклички не раздражали, а успокаивали.
– Четвертое, – продолжал я, – не заходите лошадям сзади, потому что они имеют обыкновение брыкаться, и, пятое, несмотря на то, что мы с вами в бесклассовом обществе, на ипподроме вас лучше поймут, если вы будете ко всем обращаться «сэр».
– Сэр, сэр, – осклабился Элан. – Сэр, я хочу писать.
Я провел их строем через главный вход и купил им билеты с правом доступа по всему ипподрому. На замочках «молний» пяти анораков с синими капюшонами болтались на шнурках белые картонные бирки-значки. Лица всех пяти, даже у Тоби, были очень серьезными и доброжелательными, и я испытал нечастый момент, когда мог почувствовать гордость за своих детей.
Сборный пункт был установлен под навесом, недалеко от того места, где победители расседлывали лошадей, и в непосредственной близости от мужского туалета. Затем мы миновали ворота ипподрома и вышли к первым рядам трибун, там, удостоверившись, что все освоились с этим местом, я отпустил две старшие пары в свободное плавание. Нил, сообразительный, но очень застенчивый, когда оказывался вне окружения своих братьев, тихонько сунул свою ручку в мою и, как бы между прочим, временами хватался за мои брюки, только бы не потеряться в этой толпе.
Для Нила, как и для впечатлительного Эдуарда, потеряться означало чуть ли не конец жизни. Для Элана – повод повеселиться, для Тоби – предел желаний. Сдержанный Кристофер никогда не терял присутствия духа, и обычно именно он находил родителей, а не наоборот.
Нил, спокойный ребенок, нисколько не возражал против того, чтобы походить по трибунам, вместо того чтобы пойти к лошадям и посмотреть, как их прогуливают вдоль парадного круга перед началом скачек. («А что такое трибуны, папа?» – «А вот все эти строения».)
Живой маленький мозг Нила впитывал слова и впечатления, как настоящая губка, и я привык получать от него замечания, которые вряд ли бы услышал от взрослых.
Мы заглянули в бар, где, на удивление, несмотря на дождь, было не так много народа, и Нил, сморщив нос, сказал, что ему не нравится, как тут пахнет.
– Это пиво, – сказал я.
– Нет, пахнет, как в том пабе, где мы жили до амбара, когда мы только приехали туда, еще до того, как ты перестроил его.
Я задумчиво посмотрел на сына. Я реконструировал старый, не дававший дохода постоялый двор, который уже совершенно дышал на ладан, и превратил его в процветающее заведение, куда посетители текли рекой. Успех определили много факторов: перепланировка первого этажа, изменение цвета стен, освещение, вентиляция, стоянка для автомашин. Я нарочно добавил запахов, главным образом, свежеиспеченного хлеба, но что я убрал оттуда, кроме запаха кислого пива и застоявшегося дыма, не знаю.
– Что за запах? – спросил я.
Нил присел на карачки и приблизил лицо к полу.
– Знаешь, это та противная штука, которой в пабе мыли линолеум на полу до тех пор, пока ты его совсем не убрал.
– Ну?
Нил поднялся на ноги.
– А мы не можем отсюда уйти? – спросил он.
Мы взялись за руки и так вышли наружу.
– Ты знаешь, что такое аммиак? – спросил я.
– Это то, что кладут в канализацию, – ответил он.
– Этим пахло?
Он задумался.
– Как аммиаком, но и еще чем-то.
– Неприятным?
– Да.
Я улыбнулся. Если не считать удивительного момента рождения Кристофера, я никогда не умилялся маленьким детям, но как только их растущие умы заявляли о себе неожиданными вполне осмысленными высказываниями, я впадал в состояние перманентной зачарованности.
Мы посмотрели первый заезд. Чтобы Нил мог получше разглядеть, как наездники берут барьеры, я поднял его на руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76