Ведь она патронажная сестра, а не Франциск Ассизский. И вот прихожу раз домой и вижу: во дворе ребята собрались и галдят. "Что, - спрашиваю, - у вас такое?" Они отвечают: "Патронажная сестра дала Гошке по морде". - "Какая патронажная сестра?" "Ну, та, которая из детской консультации ходит к Юрке Киселеву". - "За что?" - спрашиваю. И выясняется, что Гошка дразнил малыша, кричал ему: "Полтинник, полтинник!" Так, кажется, дразнят безотцовских? А вы подошли и дали тому самому Гошке по физиономии. Было дело?
- Было.
- Ну, а тут как раз ушла из нашего отделения сестра, перебралась в другую больницу, поближе к дому. И я попросил у Аверина разрешения самому подыскать ей замену. Он сказал: "Ну что ж, ищи, найди хорошую, добросовестную". А я решил - шут с ними, с добросовестными. С меня довольно Прохоровой. Рискну, позову эту самую Сашу, которую не знаю и даже никогда не видел. Вдруг повезет? После операции человека надо беречь, как... как хрустальную вазу, что ли... Ему надо сказать - "дорогой". Или там "голубчик", или еще какое-нибудь петушиное слово. Доктору - не обязательно. А сестре, которая выхаживает, - непременно.
- Значит, пока я выхаживала Юру и бабушку, вы меня терпеть не могли, а когда съездила человека по физиономии, вы меня оценили и поняли, что я умею говорить петушиные слова?
- Да. Вот так оно и было. Но сегодня вы меня огорчили. Вы чересчур глазастая. Вам совершенно незачем было понимать, что больная из седьмой палаты кого-то мне напомнила. Больные никого не должны доктору напоминать. Больной - он больной и есть. И все. Давайте все-таки пойдем в метро. Ну, промочили ноги? Я же говорил!
В третьей палате шесть женщин. В самом углу у окна огромная, толстая, та самая, что говорила про Валиного несостоявшегося жениха "орел". Саша любит угадывать, чем занимается больной за стенами больницы.
Повариха? - думала она про толстую женщину. Или просто домашняя хозяйка?.. Оказалось, работает в тире - не вахтершей, не кассиршей инструктор стрелкового спорта: не глядя попадает в яблочко! Вот и угадай тут!
Инструктора зовут Полина Васильевна. Она озабочена Валиной историей и в разговоре все время возвращается к ней.
- Выйти замуж - это не штука, - говорит она. - Вопрос - как выйти? Это, может, счастье, что Валин ухажер, уехал в Тбилиси и нашу Валечку освободил. Вот послушайте, и квартире у нас живет девушка, молодая совсем. И выходила она замуж три раза. Погодите осуждать. Девушка хорошая, и родители у нее с высоким образованием. Вышла в первый раз - муж оказался хулиган. Пьет и хулиганит. Ну, наша девушка не растерялась - вышла второй раз. Он - с виду культурный, из себя - стройный, вроде Валиного, не хуже.
- Орел? - спрашивает Лара, больная, которая лежит напротив Полины Васильевны. Ей под тридцать, у нее зеленые глаза, легкие, светлые волосы. Она такая красивая, что на нее приходят поглядеть из соседних палат.
- Орел, - соглашается Полина Васильевна. - Утром на работу ходит, порядок - оказалось, бандит. Самый натуральный бандит, шайка в восемнадцать человек. С виду ни за что не поверишь. Если с ним вращаться, ну вот, как я сейчас с вами вращаюсь, ни за что не поверишь: отвечает культурно, смотрит вежливо. Ну, взяли его, как полагается, раз бандит. И вышла наша девушка в третий раз. Вот поглядим, как будет...
- А мои мужья все были моряки, - говорит Дара.
- Гм... Сколько ж их у тебя было? - спрашивает Полина Васильевна.
- Сколько б ни было - все мои! - смеется Лара. - Последнего от жены увела!
У самых дверей кровать Тани Ильиной. Ей завтра выписываться. Она сидит на кровати, обхватив руками колени, и пристально, не мигая, смотрит на Лару.
- Я женатых не признаю, - говорит она. - Ну, там потанцевать или побеседовать - пожалуйста. Но чтоб в
Женатого влюбиться, этого я не признаю. И сильно осуждаю.
- И осуждай на здоровье! - весело отвечает Лара, блеснув зеленым взглядом. - Женатые сами любят отвлечься.
- Я читала: был такой француз - Берлиоз. Он музыку сочинял... нараспев говорит Таня.
- Композитор, - откликается Лара. - Думаешь, если я в институте не училась, так не знаю, как называется, если музыку сочиняет... Десять классов кончила. И радио слушаю с утра до ночи. Так что он, твой композитор?
- Ему было двенадцать лет. А он влюбился в девушку восемнадцати. Потом он пятьдесят лет ее не видел. Пятьдесят! А когда увидел, все равно любил по-прежнему. Она стала старая, на лице морщины, голова - белая. А он все равно любил ее...
- Любил! Детей вместе не растили, пеленок не стирали, поругаться ни разу не успели! Свекровь или там теща их не ссорили... Вот и любил. И ничего удивительного. Так каждый сумеет. Композитор! Он что же, так и не женился, твой Берлиоз?
- Женился, - вздохнув, ответила Таня.
- И что? Жену-то любил?
- Любил... Но потом развелся.
Лара смеется, потом взбивает подушку, натягивает одеяло до подбородка и говорит:
- Посплю-ка я. Скоротаю время. - И чуть погодя уже спросонок насмешливо добавляет:
- Музыку сочинял...
- Замечали вы, какие глазищи у этой, ну, у Лары, из третьей палаты? спрашивает студент-медик Коля Великанов доктора Королева.
- Заметил, - отвечает Дмитрий Иванович.
- Никогда не видел глаз красивее! - говорит Коля.
- А я видел, - отвечает Дмитрий Иванович. - Вот у Ирины Игнатьевны из седьмой палаты, например.
- Ну какое же сравнение! - восклицает Коля. - У Лары прямо-таки зеленые озера, а не глаза.
- У Лары глаза для красоты. У Ирины Игнатьевны - глаза, чтоб видеть, спокойно говорит Дмитрий Иванович.
И
- Сколько на свете болезней! - восклицает Толя.
Сколько на свете людей! - думает Саша. Сколько судеб! Они проходят мимо нее, сменяются, как в калейдоскопе. Но она не хочет, чтобы сменялись, проходили, она хочет сберечь в памяти всех, с кем ее сталкивает больница.
А Ирину Игнатьевну она, как и доктор Королев, приметила давно. Ее навещают дети, два сына - двенадцати и пятнадцати лет. Иногда она приходит из своей седьмой палаты в третью, окно которой глядит в больничный сад. В саду, напротив этого окна, часто стоят ее мальчики. Стоят и терпеливо ждут не выглянет ли она?
Синий больничный халат сидит на ней ловко. На других - он неуклюжий балахон. На ней - домашнее платье, перехваченное в талии пояском. Она, как и Толя, помогает Саше ходить за больными, маленьким детям рисует, читает. С Толей говорит о книгах. Своей операции она ждет с глубоко затаенной тревогой.
- Мне нельзя умирать, - сказала она однажды, - у меня мальчишки.
- Не надо об этом, - ответила Саша.
- Я знаю. Я просто так. Да я и не хочу!
- Это и есть главное: не хотеть!
Саша знает - каждый, кому предстоит серьезная операция, думает: "А если..." И здесь человек один. Эту треногу ни с кем не разделишь. Радостью можно поделиться. И горем иногда. А неизвестностью? Предчувствием? Страхом? Тут все надо одолеть одному. Трудно!
Иные бегают и всем, кто хочет и не хочет слушать, говорят: "Как вы думаете, выживу я?.. Меня обещал оперировать сам Н. Н.!.. Доктор, а как ваше мнение?.. Сестрица, вы не слышали, что там про меня говорили после хода?.. Я знаю, знаю, что умру, доктор, это правда, что не умру"?
А вот Ирина Игнатьевна только раз сказала: "Мне нельзя умирать. У меня мальчишки".
Очень часто, почти через день, когда Саша, сдав дежурство, собирается уходить, Ирина Игнатьевна говорит:
- Опустите, пожалуйста, мое письмо.
Кому она так часто пишет? На конверте - почтовое отделение Ванино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75